Читать онлайн «Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима». Страница 36

Нетрудно понять, что эти городские летописи были скучными и весьма причудливыми и по форме, и по содержанию. Они были произведениями, но не искусства, а религии. Позже появились писатели, рассказчики, такие как Геродот, мыслители, как Фукидид. Тогда история перешла из рук жрецов в другие руки и претерпела значительные изменения. Эти блестящие повествования заставляют нас сожалеть о древних городских летописях, которые могли бы сообщить нам о верованиях и внутреннем мире древних людей. Но эти книги, которые, по всей видимости, держались в тайне, никогда не покидали пределов святилища, никогда не копировались, эти книги, которые читали только жрецы, погибли, и от них осталось лишь слабое воспоминание.

Правда, и воспоминание представляет для нас большую ценность. Не имея его, мы, возможно, имели бы право отвергнуть все, что сообщают Греция и Рим о своем прошлом; все эти рассказы, которые кажутся нам столь невероятными, поскольку сильно отличаются от наших привычек, нашего образа мыслей и действий, мы могли бы принять за плод человеческой фантазии. Но оставшееся воспоминание демонстрирует то благоговейное почтение, которое древние питали к своей истории. Все события тут же запечатлевались на страницах священных книг. Каждая страница была современницей события, о котором она сообщала. Подделать эти документы не представлялось возможным, поскольку их хранили жрецы, а религия была заинтересована в том, чтобы они оставались неизменными. Даже жрецу, писавшему эти строчки, было трудно внести заведомо ложные сведения, поскольку он верил, что всякое событие идет от бога, открывает его волю и служит для будущих поколений источником благочестивых воспоминаний и даже священнодействий. Каждое событие, происходившее в городе, сразу становилось частью религии будущего. Понятно, что в этом случае возникало много невольных ошибок – в результате доверчивости, любви к чудесам, веры в народных богов, но речи не шло о намеренной лжи, поскольку это было бы грехом, осквернило бы священную летопись и исказило религию. Следовательно, мы можем предположить, что если в книгах и не все достоверно, то, по крайней мере, нет ничего, во что бы не верил сам жрец. Для историка, стремящегося проникнуть во тьму древнейших времен, важно понимать, что ему придется столкнуться с невольными ошибками, но не с обманом. Эти самые ошибки могут даже оказать ему помощь в изучении древних веков; они могут открыть ему если не подробности событий, то, по крайней мере, искренние убеждения людей.

Эти летописи действительно хранились в секрете, и их не читали ни Геродот, ни Тит Ливий. Однако несколько отрывков из сочинений древних авторов доказывают, что какие-то части летописей стали достоянием общественности, и эти фрагменты стали достоянием историков.

Помимо летописей, подлинных письменных документов, существовали устные предания, хранимые жителями города; не такие обезличенные и посредственные, как наши, а близкие, дорогие городу; они не менялись по прихоти воображения, да их и не могли изменить, поскольку они являлись частью культа и состояли из рассказов и песнопений, которые ежегодно повторялись во время религиозных праздников, так что и священные гимны сохранили воспоминания о событиях. Не следует думать, что предания были столь же точны, как летописи. Стремление восхвалять богов могло оказаться сильнее любви к истине. Тем не менее они были должны, по крайней мере, соответствовать летописи, поскольку жрецы, составлявшие и читавшие летописи, являлись устроителями празднеств, на которых исполнялись эти древние предания.

Но пришло время, когда летописи были обнародованы. Рим опубликовал свои летописи; стали известны летописи других городов; греческие жрецы, отринув сомнения, пересказывали содержание своих летописей. Люди собирались и изучали эти древние памятники. Сформировалось научное направление – с Варрона и Веррия Флакка до Авла Гелия[114] и Макробия.

Ученые пролили свет на древнюю историю. Некоторые ошибки, вкравшиеся в предания и повторенные историками, были исправлены. К примеру, люди узнали, что Порсена взял Рим, и галлы получили выкуп золотом. Пришло время исторической критики, но весьма важен тот факт, что эта критика, обратившись к источникам и изучив летописи, не нашла в них ничего, что дало бы право отвергнуть всю совокупность исторических фактов, изложенных такими авторами, как Геродот и Тит Ливий.

Не следует думать, что город с момента основания обсуждал форму правления, придумывал и обсуждал законы, создавал институты. Ничего подобного; не так создавались законы, институты и выбиралась форма правления. Политические институты появились вместе с городом, в один и тот же день. Каждый член города носил их в себе, поскольку они коренились в верованиях и религии каждого человека.

Религия требовала, чтобы у очага был свой верховный жрец; она не допускала разделения жреческой власти. Домашний очаг имел своего верховного жреца в лице отца семьи; у очага курии был курион, или фратриарх; у каждой трибы тоже был свой религиозный глава, которого афиняне называли царем трибы. Город тоже должен был иметь верховного религиозного главу.

Жрец общественного очага назывался царем. Иногда его называли иначе. Поскольку прежде всего он был жрецом пританея, то греки предпочитали называть его пританом, а иногда архонтом. За этими разными названиями – царь, притан, архонт – мы видим прежде всего главу религиозного культа. Он поддерживает священный огонь, читает молитвы, распоряжается религиозными трапезами.

Мы располагаем доказательствами, что древние цари Греции и Италии были одновременно жрецами. У Аристотеля, описывающего попечение религиозного культа, мы находим, что существовали «отдельные должностные лица, для совершения тех государственных жертвоприношений, которые по закону не поручены жрецам, но имеют особенное значение, как совершаемые на государственном очаге. Таких должностных лиц одни называют архонтами, другие – царями, третьи – пританами»[115].

Так пишет Аристотель, человек, хорошо разбиравшийся в устройстве греческих городов. Этот отрывок абсолютно точно указывает на то, что эти слова – царь, притан и архонт – долгое время были синонимами. Это до такой степени верно, что древний историк Харон Лампсакский, написавший книгу о царях Лакедемона, озаглавил ее «Архонты и пританы лакедемонян». Кроме того, из этого отрывка следует, что, как бы ни назывался этот человек – царем, пританом или архонтом, – он был жрецом города, и культ общественного очага являлся источником его высокого положения и власти.

Древние авторы явно указывают на жреческий характер царской власти. У Эсхила дочери Даная, обращаясь к царю Аргоса, называют его «верховным пританом» и добавляют:

У Еврипида Орест, убийца матери, говорит Менелаю: «Именно я, сын Агамемнона, должен править в Аргосе», а Менелай отвечает: «Вправе ли ты, убийца, прикасаться к сосудам с очистительной водой для жертвоприношений? Вправе ли ты умерщвлять жертву?» Следовательно, основной обязанностью царя было совершение религиозных обрядов. Один из царей Сикиона был свергнут, поскольку осквернил руки убийством, а потому не мог больше совершать жертвоприношения. Лишившись права быть жрецом, он не мог оставаться царем.

Гомер и Вергилий изображают царей, непрерывно занимающихся совершением священных церемоний. От Демосфена мы знаем, что древние цари Аттики лично совершали жертвоприношения, которые предписывались религией города, а от Ксенофонта[117], что цари Спарты были религиозными вождями лакедемонян.

Этрусские лукумоны были одновременно правителями, военачальниками и жрецами.

Такое же положение занимали римские цари. В преданиях их всегда представляют жрецами. Первым был Ромул, сведущий в науке предсказаний и основавший город в соответствии с религиозными обрядами. Вторым был Нума Помпилий; он, по словам Тита Ливия, выполнял большую часть жреческих обязанностей, но предвидел, что его преемники, занятые войнами, не всегда будут в состоянии соблюдать жертвоприношения, а потому учредил должность жрецов-фламинов, которые заменяли царей в случае их отсутствия в Риме. Таким образом, римское жречество являлось порождением древней царской власти.

Эти цари-жрецы возводились на трон с религиозными обрядами. Нового царя, приведенного на вершину Капитолийского холма, усаживали на каменный постамент лицом к югу. По левую сторону от него садился авгур, на голове у него была священная повязка, а в руке жезл авгура. Возложив руку на голову царя и вознеся молитву богам, авгур принимался сосредоточенно наблюдать, не появится ли на небе какое-либо знамение, которое можно истолковать как волеизъявление богов. Вспышка молнии или появление стаи птиц расценивались как одобрение богов, и новый царь принимал власть. Ливий описывает церемонию избрания Нумы вторым царем Рима. Дионисий уверяет, что подобные церемонии сопровождали вхождение во власть всех царей, а позже устраивались для вновь избранных консулов, и добавляет, что в его время еще имели место подобные церемонии. Существует объяснение этого обычая. Поскольку царь становился высшим религиозным главой и благополучие города зависело от его молитв и жертвоприношений, то предварительно следовало удостовериться, что боги благосклонно относятся к новому царю.