Читать онлайн «Воспоминания о революционном Новониколаевске (1904-1920 гг.)». Страница 6

Когда я рассказал всю эту историю Степану, он страшно рассвирепел, начал меня в чем-то обвинять, оскорблять и готов был меня избить. Из обычно скромного и сдержанного человека, каким я его знал по совместной работе, он превратился в зверя. По его поведению я понял, что мое сообщение, вероятно, срывало тайные намерения Степана.

Как он ни «бесился», все же ему пришлось принять участие в укладке оборудования в ящики.

Через некоторое время на подводе приехал Блюм с одним товарищем. Они очень спешили, передали нам деньги, и, обращаясь главным образом к Степану, Блюм сказал, что, так как за нами следят, они увозят от нас «технику» и считают, что нам нужно немедленно уехать из города во избежание ареста.

Ящики с оборудованием и некоторыми вещами погрузили на подводу, и товарищи уехали.

После их отъезда Степан еще долго ругался и наконец заявил, что он не сегодня, так завтра уезжает в Красноярск, где раньше работал и где у него есть родные.

Я тоже ему сказал, что уезжаю в г. Омск.

До самого ухода Степана на вокзал у меня были опасения, что он еще может сходить и донести на нас в охранку, поэтому, как только он ушел, я сразу же отправился к Блюму.

Так и осталось для нас неясным, что же помешало Степану Беде нанести предательский удар Обской группе.

Итак, «техника» была сохранена, никто из нас не арестован. Мне предложили остаться пожить у одного из товарищей и подождать, пока будет найдено новое помещение для «техники». Я согласился и остался ждать. Помню, что мне дали временную работу, которую я выполнял дома.

Но вскоре выяснилось, что никаких перспектив на скорое подыскание подходящего для типографии помещения нет, поэтому я получил согласие на выезд из Новониколаевска.

В начале марта я уехал в Иркутск, где тогда жили и работали мои томские товарищи (Башуров, Дробышев и др.).

В Иркутске я жил по чужому паспорту, работал в одной из больших типографий города. Однажды, в конце лета или ранней осенью 1908 года, я зашел к своим старым друзьям и товарищам по работе в Томске — Федюкиным. У них я встретился с только что приехавшим из Новониколаевска Сергеем Костриковым (С. М. Кировым).

Встреча была неожиданной и радостной. Больше двух лет мы с ним не виделись. Он рассказал о себе, о Томской тюрьме, в которой просидел два года, о трудных условиях работы в Новониколаевске, где охранка усиленно следила и производила аресты, в результате чего многие активные работники находились в тюрьмах. Он очень сожалел, что многие мероприятия, в частности возрождение подпольной типографии, намеченные Обской группой во время его пребывания в городе, не удалось осуществить.

Он шутливо заметил, что и ему пришлось оттуда убраться подобру-поздорову из-за усиленного внимания жандармов к своей особе.

Я рассказал ему, что в январе — феврале этого года тоже работал в Новониколаевске, в подпольной «технике» Обской группы РСДРП, о провокаторе Степане Беде. Он подробно расспрашивал меня об этих событиях и высказывал свои соображения.

Здесь, в Иркутске, сказал он, по мере восстановления связей нужно будет организовать подпольную «технику». Причем намекнул, что я как печатник буду в этом деле полезен.

Уже в 1917 году, после февральской революции, однажды, читая какую-то томскую или красноярскую газету (не помню), я увидел опубликованный список тайных агентов и провокаторов охранки, выявленных при разборе материалов жандармских архивов. В числе этих предателей было и имя Степана Беды. Советский народ заклеймил этих презренных людишек на вечный позор.

Г. Е. ДРОНИН — член КПСС с 1903 года, секретарь Новониколаевской организации РСДРП в 1917 г., член Западно-Сибирского продовольственного совета в 1918 году. В годы гражданской войны находился в большевистском подполье в Омске и других городах Сибири. Позднее — на ответственной работе в Омске, Москве. В настоящее время персональный пенсионер.

До 1914 года я жил в Канском уезде Енисейской губернии на положении ссыльного поселенца.

После получения права передвигаться в пределах Сибири мне выдали паспорт, в котором было написано, что «предъявитель сего Дронин Григорий Ефимович, крестьянин из ссыльных Енисейской губернии, уволен в разные города и селения Российской империи, за исключением Европейской России».

Я решил поселиться в Новониколаевске, но сначала заехать ненадолго в Иркутск, Красноярск, Томск, повидаться со своими товарищами, с которыми до ссылки работал в Европейской России.

В городах Восточной Сибири задерживаться мне было опасно, так как при побегах из места поселения я проживал в них по чужим паспортам. В Красноярске, например, занимался партийной работой, где в 1908 году арестовывался как петербургский мастеровой Павел Александрович Малышев. Однако из-за отсутствия улик вскоре меня освободили. Затем я жил на станциях Иланская, Иркутск, Тайшет и других местах по паспорту крестьянина Енисейского уезда Ивана Тимофеевича Ярлыкова.

Регулярных сведений о большевистской работе из-за границы и центральных промышленных районов почти не получали.

В Новониколаевск я приехал примерно в марте 1914 года и рассчитывал встретиться с ранее выехавшим из Канска и поселившимся здесь известным мне по ссылке Николаем Игнатьевичем Левченко, бывшим железнодорожным учителем, сосланным в Сибирь по делу РСДРП из Екатеринославской губернии, и с некоторыми другими товарищами. Конечно, хотелось использовать их опыт по устройству в новом городе и налаживании связи с партийным подпольем.

В Новониколаевске я узнал, что здесь недавно попытались создать с.-д. организацию, но жандармы разгромили ее с первых же шагов. Вместе с тем были закрыты все профессиональные союзы, в том числе один из сильных, — союз торгово-промышленных служащих.

Что представлял собой в экономическом отношении дореволюционный Новониколаевск?

Еще задолго до февральской революции город выдвинулся в первый ряд крупных губернских центров старой Сибири.

Во многом этому способствовало само расположение города, выросшего на пересечении Сибирской железной дороги с Обью, связывающей Новониколаевск с богатейшим югом Томской губернии, — важнейшей частью Алтая, и Монголией.

Судовой грузооборот в 1916 году в Новониколаевске достиг 16 миллионов 274 тысяч пудов. «Такого головокружительного роста, — писала газета „Голос Сибири“, издававшаяся в Новониколаевске, — не знает ни одна пристань округа, не исключая и Омск. Все это с несомненностью указывает на огромный рост коммерческого значения Новониколаевска и на чрезвычайно ускоренный темп его» («Голос Сибири», 1916 г. № 53).

Известный царский сатрап, председатель Совета Министров Столыпин, пытавшийся подвести буржуазную основу под хозяйство России с сохранением царского самодержавия и с выгодами для помещиков, проезжая в 1911 году по Сибири, любовался Новониколаевском, как своим детищем, и предсказывал, что быть ему «сибирским Чикаго».

Он не только предсказывал, а всячески стремился насадить и укрепить в Новониколаевске крупную черносотенную силу. Выросли кулацкие мощные крестьянские хозяйства, главным образом зерновые и животноводческие, на основе их возникло крупное маслоделие, которым славилась вся Западная Сибирь, в особенности Алтай и Барабинский район.

Новониколаевск не располагал большими пролетарскими силами. Мукомольная, лесопильная промышленность, склады сельскохозяйственных машин и орудий не являлись сосредоточением больших пролетарских прослоек. Заводов крупных не было. Имелись только железнодорожные депо да некоторые другие сравнительно небольшие предприятия. В торговых организациях, учреждениях сосредоточивалось большое количество служащих, и до войны 1914 года город выделялся движением служащих — приказчиков. Здесь находилось также много грузчиков, но они оказались слабо организованными.

Когда началась война, Новониколаевск стал крупным военным центром. В его гарнизоне насчитывалось от 50 до 70 тыс. солдат и сотни преданных самодержавию офицеров. Отсюда непрерывно отправлялись на фронт маршевые роты, формируемые из рабочих и крестьян.

В первые же дни империалистической войны в Новониколаевске прошли стихийные выступления мобилизованных в армию. Зимой 1914 года я был свидетелем таких выступлений. В одном из воинских эшелонов, прибывших на станцию, по-видимому, имелись свои агитаторы, за которыми шли мобилизованные. В течение трех дней они останавливали все проходившие воинские поезда, в результате на станции скопилось большое количество солдатских эшелонов. Мобилизованные разгромили вокзал, воинские и винные лавки. Так выражали они свой протест против империалистической войны. Для усмирения их местные власти вызвали вооруженные силы гарнизона. С большим трудом удалось «уговорить и посадить» новобранцев по вагонам и отправить поезда по назначению, на запад. Убитых и раненых на станции осталось много… Эти события нигде в печати не освещались.