Читать онлайн «Мир на краю бездны». Страница 13

Иные сторонники Гувера понимали принципиальное различие между классическим либерализмом Гувера и социал-либеральным курсом Рузвельта. Они возражали против утверждения о преемственности политики двух президентов, считая ошибочным сам курс Рузвельта. Сегодня вторая точка зрения в большей моде — наступил период кризиса социального государства и возрождения неолиберализма. Сам Гувер по своим оценкам был ближе к этой второй точке зрения, полагая, что кризис прошел бы и так, а вот наследие Рузвельта оказалось пагубным для Америки.

Единственное, чем Рузвельт по большому счету обязан Гуверу в проведении своего курса — фанатичная экономия. Республиканские президенты, игнорируя страдания рядовых американцев, накопили достаточно средств, которыми воспользовался Рузвельт для проведения своих социальных программ.

Остальные меры Гувера, которые затем были использованы Рузвельтом, принимались вопреки воле президента-республиканца под сильным давлением, либо президент-демократ придавал им новые функции.

В 1931 г., когда кризис зашел слишком далеко, была создана Реконструктивная финансовая корпорация (РФК) для кредитования промышленности. Но при Гувере это был обычный либеральный финансовый институт, рассчитанный не на стимулирование экономики, а на облегчение получения возвратных кредитов. Только в 1932 г., когда положение стало бедственным и чреватым революционным взрывом, Гувер разрешил РФК в виде исключения предоставлять помощь штатам и городам. Если бизнесу было предоставлено около 2 млрд. долл., то городам и штатам — только 300 миллионов. Но как только демократы провели через конгресс законопроект, расширявший права РФК, Гувер наложил на него вето. Однако давление демократов нарастало, и Гуверу пришлось подписать законопроект с поправками.

Сенатор-демократ Р. Вагнер, приняв на вооружение идею социалиста XIX века Луи Блана, уже в 1930 г. внес предложение организовать государственные общественные работы, чтобы решить проблему безработицы. 10 февраля 1931 г. этот закон был принят, но президент Гувер тянул с его исполнением. Закон стал правовой основой для действий будущей администрации демократов. Другой закон Вагнера был отклонен президентом — речь шла о создании бюро по найму, которое должно был собирать информацию о наличии свободных рабочих мест. Эту меру Гувер считал вмешательством в прерогативы предпринимателей. На этот закон очень рассчитывали профсоюзы, и вето президента окончательно рассорило его с АФТ. Закон будет принят уже при Рузвельте в 1933 г.

Федеральное фермерское бюро, созданное Гувером, закупало у фермеров их продукцию. Благое дело. Но Гувер был бизнесменом как по профессии, так и в душе, и привык во всем видеть коммерческую выгоду. Негоже добру пропадать. И раздать бедным — жалко. Фермерское бюро выбросило скупленное на рынок, что еще сильнее ударило по тем же фермерам, понизив цены.

Уже после победы Рузвельта Гувер утверждал, что, поддержав «новый курс», американцы «пожертвовали свободой духа и мысли, за которую их предки упорно боролись на протяжении трехсот лет». Он надеялся, что «они вспомнят, что по крайней мере я пытался уберечь их от этого»[57]. Американцы в большинстве своем не признали в Гувере пророка. Отчасти это — результат действия исторических мифов, в которых Рузвельт навсегда останется спасителем нации, а Гувер — его антагонистом. Да и опасения, которые связывались с Рузвельтом его оппонентами, наблюдавшими тоталитарный выход из кризиса в Германии или тоталитарную модернизацию в СССР, не оправдались. Рузвельт не превратился ни в Муссолини, ни в Гитлера, ни в Сталина. Он сохранил политические свободы на том же уровне, на котором они находились в начале его правления. Отчасти при демократах политические свободы даже расширились, не говоря уже об их социальных гарантиях. Но в словах Гувера, сказанных, когда все еще было неясно, все еще было впереди, тоже была своя логика.

От некоторых выступлений Рузвельта действительно веяло тоталитаризмом: «Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана»[58]. Гувер, подобно марксистам и многим либералам, был экономическим детерминистом. Он полагал, что экономика определяет направление развития политической «надстройки». Отдать бюрократии экономическую власть — почти наверняка отдать человека в полное рабство чиновнику, который теперь сможет контролировать личность не только в политической, но и в повседневной жизни. Но как предприниматель в прошлом, Гувер не мог признать, что бизнесмены попирают «свободу духа и мысли» подчиненных им работников ничуть не меньше, чем чиновники. А в условиях социального кризиса бизнес — большее из зол.

Возможно ли было что-то третье между капиталистической Сциллой и бюрократической Харибдой? Некоторые американские авторы второй половины века пытались приписать Гуверу что-то вроде стратегии «третьего пути», более дальновидного, чем просто защита обанкротившегося капиталистического рынка. Э. Хоули даже сравнивает взгляды Гувера с синдикализмом[59]. Тема синдикализма не раз будет возникать на идейном горизонте 30-х гг. Синдикализм выступает за производственное самоуправление, при котором органы, избираемые всеми членами профсоюза-синдиката (то есть всеми работниками) руководят предприятием. Самоуправляющиеся коллективы становятся хозяевами предприятий и добровольно объединяются в федерации, как правило отраслевые. Эти федерации координируют производство. Насколько в таком обществе существует власть, она находится у коллективов и снизу передается координирующим органам. Возможно ли такое? Что может выйти из этой модели на практике? Мы вернемся к этому вопросу, когда речь пойдет о революции в Испании. Синдикализм — подход, которые мы видели на примере идей Ганди, но только примененный к городской индустриальной цивилизации.

Во всяком случае Гувер был далек от этого. Если бы он действительно стал передавать власть отраслевым объединениям корпораций, то есть частных собственников, предпринимательской элиты, то получилось бы нечто обратное синдикализму — фашизм. Фашизм, о котором также речь пойдет ниже, организует массы работников в подчиненные государству корпорации под командой предпринимателей. Это — способ организации общества с целью более жесткого подчинения масс правящей элите, в то время как синдикализм стремится к распространению демократии на сферу экономики.

Реальный Гувер вообще не был стратегом, и попытки мысленно реконструировать его стратегию не учитывают того факта, что он отсидел полный президентский срок и все это время упрямо защищал неизменность системы, которая прямиком вела страну к катастрофе. Всю свою жизнь Гувер был типичным менеджером, который хорошо решает тактические задачи, но не способен выйти за рамки идеологического мифа, который сформулирован не им, но безоговорочно им принят. Он знал только эти правила игры. В 90-е гг. ХХ века такой «прагматический стиль» и догматическая приверженность неолиберальной экономической доктрине снова стали признаком хорошего тона. И случись новая Великая депрессия — она будет продолжаться до тех пор, пока не изменится общество, его запросы к экономике и средства их удовлетворения.

Позднее Гувер утверждал, что кризис произошел по независящим от него причинам. Это верно. Но своими действиями, охранявшими кризисную систему, он продолжал углублять кризис. Люди возлагали ответственность за происходящее на Гувера, и это был тот случай, когда упреки были справедливы. Гувер отвечал на них утверждениями, что в Америке никто не голодает. И это была ложь.

30 июня 1930 г. на конференции губернаторов в Солт-Лейк-Сити Рузвельт заявил о неизбежности введения социального страхования. В демократической партии появился влиятельный лидер, который готов был менять что-то в системе.

Рузвельт мог продемонстрировать, как работают новые методы в самом экономически важном городе Америки. Губернатор создал в Нью-Йорке временную администрацию помощи (ТЕРА). Но кто возглавит это дело, которое явно вызовет критику и обвинения в растрате государственных средств? В. Л. Мальков пишет: «никто не хотел выступать в роли мальчика для порки. Неожиданно согласился скромный деятель благотворительной помощи Нью-Йорка Гарри Гопкинс»[60]. Будущая правая рука Рузвельта позднее так объяснял свои мотивы: «Я видел, как удлинялись очереди за куском хлеба и чашкой кофе и переполнялись ночлежки для бедняков… Скопища мужчин слонялись на тротуарах в безнадежных поисках работы… Впавшие в отчаяние, озлобленные толпы безработных штурмом брали местные муниципалитеты и помещения организации помощи только для того, чтобы узнать о пустой казне и быть рассеянными с помощью слезоточивого газа. Женщины, дети и старики, физически страдая от голода и холода, молили власти о крохах, чтобы хоть как-то продлить свое существование»[61]. «Как величайшую сенсацию пресса преподнесла публике сообщение о том, что в считанные часы, пока прислуга приводила в порядок помещение, Гопкинс ухитрился истратить 5 млн. долл., передав их штатам для оказания помощи безработным»[62].