Читать онлайн «Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики». Страница 53

По соседству с Нарой располагалось несколько старейших монастырей, таких, как Хорюдзе, где самые древние, прекрасные и почитаемые произведения искусства были сохранены от уничтожения благодаря островной изоляции Ниппона, на чью землю никогда не ступала нога завоевателя. Фрески более чем тысячелетней древности украшали стены храма, подвергаясь лишь небольшой опасности из-за воздействия климата. Они, однако, были доступны для обозрения лишь в течение нескольких коротких недель в ноябре, тогда как в остальные дни года их приходилось защищать от разрушительного воздействия жары и сырости. В прилегающих зданиях и храмах несравненная статуя Каннон из Хорюдзи и деревянные изображения священников изумляют посетителя тем, что уже в те давние века японское искусство достигло таких высот совершенства. Странно, но вопреки врожденному чувству гармонии, которым обладают японцы, эти статуи часто стоят рядами как солдаты, выстроенные на параде, под обширным низким навесом, который также пагубен для их сана, как и для производимого ими художественного эффекта.

Одной из редчайших и самых интересных достопримечательностей, даже если она была мало привлекательной в смысле красоты и гармонии, был Шосоин, или императорская сокровищница. Посетители допускались в нее только по специальным рекомендациям и, как в случае с храмом Хорюдзи, лишь в ноябре. Но даже тогда посещение зависело от влажности воздуха. Вам приходилось идти на риск вернуться ни с чем, если дождь повлияет на обычный уровень гигрометра. Поскольку сокровища, хранимые тут уже 1200 лет, не могли быть выставлены на дневной свет, посетителя приходилось снабжать мощным фонарем. В Шосоине хранились предметы прикладного искусства, такие, как седла, гобелены, стрелы и предметы домашнего обихода; и это зрелище кажется еще более потрясающим, когда сознаешь, что видишь нечто уникальное, и чувство это сильнее, чем просто восхищение красотой, которое испытываешь, глядя на сокровища.

Мне повезло, что я успел объездить большую часть территории Японии, прежде чем болезнь вынудила меня избегать каких-либо усилий. Что касается путешествий, то в этом отношении 1935 год особо выделяется в моей памяти. Вместе с генеральным консулом Вагнером я посетил Кюсю - самый южный остров Японии, который своей растительностью и культурой несколько отличается от главного острова. Печать индивидуальности, которой отмечены были его жители, поражает посетителя. Учитывая их изоляцию и характер племени, которое они составляют, их можно было бы назвать "баварцами" Японии, хотя их ум более гибок и соображают они быстрее, чем соответствующее племя в Германии.

Кюсю - красивый остров, со своими вулканами, тропической растительностью и теплыми веснами, но его ландшафты более похожи на ландшафты острова Хонсю. Скалы Шимабары напоминают о трагедии, постигшей в средние века японских христиан, которые в войне между христианами и буддийскими даймонами были разбиты у этого места, и тысячи их оказались сброшены со скал. И трогательно вспоминать, что после 250 лет подавления христианской веры во времена сегуната вновь объявились тысячи японцев, сохранившие свою веру, хотя и в весьма своеобразной форме, когда броня изоляции была пробита "Черной эскадрой" адмирала Перри.

В то время как Кюсю - составная часть Японии, отделенная от материка как бы случайно, пролив Симоносеки-Фусан между Японией и Кореей - это граница между двумя континентами. Корея окружена морем и связана с континентом лишь узким перешейком, но тем не менее сухой субконтинентальный климат господствовал на всей территории Кореи, и это большое облегчение для посетителя после угнетающей влажности японского климата. Корея почти столь же гориста, как и Япония, где пахотные земли составляют меньше 20% территории, хотя и лишена почти пугающей красоты японских вулканов. Кукушки и другие птицы оживляют леса, которые после многих веков опустошения и запустения были окультурены японцами и их германскими советниками. Хотя корейцы и подчеркивают белыми одеждами свое нежелание слишком много работать, спокойное достоинство мужчин и грациозность женщин прекрасно гармонируют с ландшафтом. Корея стала известна под названием "земля утренней тишины", и это кажется мне самой подходящей характеристикой для этой очаровательной страны.

В моем распоряжении было всего несколько недель, и я спешил пересечь всю страну, которая вытянулась, подобно тонкому пальцу, указующему на юг, и потому был принужден совершить множество длинных железнодорожных путешествий.

Столица Сеул потрясла меня, скорее, сокровищами своих музеев, нежели очарованием архитектуры. Я взобрался на вершину горы Даймонд, где меня приветствовали гигантские статуи Будды и его учеников, высеченные в скалах благочестивыми средневековыми священниками, и провел несколько интересных дней у немецких монахов-бенедиктинцев в Гензане, которые во главе с епископом Сауэром делали самую ценную работу - обучали население наукам и ремеслам.

Я побывал в Хейдзи, в Северной Корее, где находится знаменитая "золотая жила" в миллионы тонн антрацита, и, странное совпадение, китайские могилы тысячелетней давности, недавно исследованные японскими археологами.

Мои путешествия привели меня в Кайшу, самую южную точку страны, и я бросил взгляд на узкий пролив Цусима, где ровно 30 лет назад на долгие поколения вперед решилась судьба России как великой державы Восточной Азии. Я также отдал дань уважения знаменитому храму Букокудзи и прекрасной статуе Будды, окруженного двенадцатью учениками.

Мое изучение страны, сколь бы поверхностным оно ни было, и беседы со многими японскими чиновниками, особенно с широкомыслящим и толковым генерал-губернатором Угаки, подтвердили сложившееся у меня мнение относительно колонизационной способности японцев. Они, без сомнения, за несколько десятилетий сделали великолепную работу по развитию некогда отсталой страны, разоренной веками внутренних распрей и нападений извне и населенной умным и критичным, хотя и не очень индустриальным, народом. Сеть замечательных автомобильных и железных дорог покрыла страну. Промышленность и сельское хозяйство были развиты до современных стандартов. Горы вновь были засажены лесами. Существовала очевидная тенденция среди части японцев к дальнейшему образованию корейцев, с тем, чтобы им могли быть доверены административные должности. Уже сейчас из двенадцати губернаторов семь были корейцами.

Однако корейцы все равно ненавидели своих хозяев, которых рассматривали как иноземных захватчиков. Мир, по большому счету, никогда не мирился с принудительной оккупацией и жестокостями, совершенными захватчиками в первые несколько лет. Японцы разделили участь пруссаков, которые были лишены способности завоевывать симпатии внешнего мира, хотя и сумели поднять население оккупированных ими стран из средневековой убогости и нищеты к жизненным стандартам XX века. Это равно приложимо как к германскому, и к прусскому правлению в Познани и в других колониях, так и к японскому управлению Кореей, Маньчжурией и Формозой; и было подтверждено ходом событий на Формозе после изгнания оттуда японцев, когда двух лет скверного китайского правления хватило, чтобы превратить цветущий и спокойный остров в страну, бурлящую от восстаний и смут.

Эти мои впечатления в дальнейшем подтвердились после визита на японский северный остров Хоккайдо, на котором мы с женой побывали примерно два месяца спустя. Здесь мы вновь обнаружили, что находимся в стране, которая совершенно отличается от главного острова и заставляет посетителя думать, что перед ним колония.

Хоккайдо показался мне своего рода домом, расположенным на полпути между японскими островами и Азиатским континентом. Многочисленные действующие вулканы открывают ландшафт, напоминающий Хонсю или Кюсю, но Гольфстрим поворачивает прочь, не доходя до берегов Северной Японии, и потому климат здесь континентальный, с долгими и холодными зимами и огромными массами выпавшего снега.

Хоккайдо был чем-то вроде Эльдорадо для растущего зимой числа энтузиастов зимнего отдыха, но холодный климат обеспечивал непреодолимое препятствие для любых японских планов населить эту страну людьми из перенаселенных южных провинций. Так что Хоккайдо оставался колониальным по своей природе и, несмотря на свои размеры - а он равен по площади Баварии и Вюртембергу вместе взятым, - имел всего три миллиона населения. Эти три миллиона влачили довольно нищенское существование, живя в деревянных домах с тонкими стенами, которые они были не в состоянии заменить на каменные. Они обменивали картофель, который выращивали, на рис, несмотря на убытки от подобных сделок. Разведение крупного рогатого скота, производство пшеницы и вообще сельское хозяйство Хоккайдо были адаптированы к европейским методам.