Читать онлайн «Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики». Страница 12

Превосходно вырезанные из камня галереи и хоры Катаринкирхе словно соревнуются с каменной роскошью Артусхоф. Одним из самых драгоценных сокровищ Мариенкирхе была коллекция церковных одеяний, принадлежавших епископам и духовным лицам прошлых веков. И знаменитая, расписанная Мемлингом Jungste Gericht (фреска Страшный суд. - Прим. перев.), напоминающая о воинственной и авантюрной главе в истории ганзейского города, когда он был разграблен пиратами и вновь отбит лишь после жестокого сражения на Балтике под командованием адмирала Бенеке.

Прусская администрация укрупняла и расширяла город вдоль морского побережья. Широкая авеню, обсаженная красивыми старыми ясенями, ведет к Лангфуру, где был расквартирован гарнизон одного из знаменитых кавалерийских гусарских полков "Мертвая голова", в котором кронпринц числился полковником.

За Лангфуром следует Олива, раскинувшаяся на склонах Урало-Балтийских холмов, протянувшихся вдоль всего побережья Балтийского моря. А следом идет Сопот, элегантный и оживленный морской курорт с длинным пирсом и недавно построенными Курхаусом и казино, где собираются игроки со всей Восточной Европы. Зажатый между морем и пляжем с одной стороны, и дубовыми лесами, покрывающими холмы, - с другой, Сопот - это своего рода Дьепп или Брайтон Восточной Германии.

Недалеко от Сопота - обелиск, указывающий границу Польши. В нескольких километрах ниже находится деревушка Гдыня, построенная поляками в лихорадочной спешке как первоклассная гавань, призванная составить конкуренцию Данцигу. Эта деревушка была передана Польше в качестве гавани и выхода к морю, поскольку ее расположение в устье Вислы идеально подходит для этой цели.

Прибрежные и внутренние районы Вольного города также стоят того, чтобы внимательно их осмотреть, хотя их красоты не столь эффектны, как у прибрежных пригородов. Два Kreise (округа. - Прим. перев.), присоединенные к Вольному городу, были в основном сельскохозяйственными и заселены исключительно немцами, многие из которых были датского происхождения. Районы эти представляли собой плодородные низины, сравнимые с нидерландскими и зависимые от моря и Вислы. Эта река - союзник опасный и коварный, и высокие дамбы и плотины, следовавшие вниз по ее течению, не всегда были для нее непреодолимой преградой. С наступлением оттепели глыбы льда с ужасающей силой громоздились друг на друга, и паводковые воды часто пробивали бреши в дамбах, заливая плодородные земли.

Мой тезка Дирксен, Deichhauptmann (начальник плотины. - Прим, перев.) системы дамб и плотин, с законной гордостью показывал мне окрестности и объяснял сложности стратегии строительства дамб.

На равнинах, защищенных этими дамбами, в просторных домах жили богатые крестьяне. Дома были с колоннами на фасаде, число которых говорило о размере имения. Каждое имение занимало не менее ста акров.

Данциг и его окрестности находились в центре процесса поиска взаимоприемлемых компромиссов и решений, выработанных за столом переговоров в Версале. "Коридор", со всеми его сложностями и нелепостями, надолго оставался в памяти каждого путешественника, едущего из Западной Германии в Восточную Пруссию и Вольный город. Ходило несколько прямых поездов, пересекавших "коридор" по особым правилам, с герметично закрытыми дверями и окнами и сравнительно небольшими остановками на станциях. Но горе путешественнику, который отправился в Вольный город и захотел выйти из поезда на одной из станций "коридора"! Требовалось несколько часов, чтобы миновать самые разные таможни, а поезда тащились еле-еле. Чтобы не слишком упрощать дело и не дать новым границам пройти по течению Вислы, создатели мирного договора вырезали на другом берегу реки пять деревень из прусской территории. Эти деревни оказались абсолютно изолированы одна от другой, а единственная линия, связующая их с внешним миром, проходила по Висле и в период высокой воды становилась крайне опасной. Едва ли можно было придумать более эффективное средство для пропаганды глупости и нелепости "коридора", чем эти пять деревень.

Однако сам Данциг также был неким гибридом, что, очевидно, было сделано лишь для того, чтобы поставлять сложные темы для академических трудов и научных работ экспертам по международному праву. Административные привилегии, дарованные Польше, только мешали повседневной жизни немецких меньшинств. Железные дороги, почта и администрация гавани поставляли бесконечные предлоги для мелких стычек. Даже книжный магазин на станции был поделен на немецкий и польский отделы. На Вестерплатте, являвшейся частью гавани, полякам были предоставлены особые права, и когда они устроили там склад боеприпасов, поднявшийся крик негодования вынудил Сенат города поставить вопрос перед Лигой Наций.

Однажды поляки явочным порядком расширили свои почтовые привилегии, распространявшиеся на их служебную корреспонденцию, на территорию города, установив в Данциге почтовые ящики. И вновь поднялся шум против этой попытки покушения на почтовые привилегии Данцига, и вновь полетела жалоба в Женеву! Международные власти, поставленные Лигой обеспечивать гладкую и бесперебойную работу этой сложной машины управления Вольным городом, Верховный комиссар и Президент Объединенного комитета администрации гавани, все хуже и хуже справлялись с этими конфликтами, и спорные вопросы все в большей степени занимали повестку дня заседаний Совета Лиги.

Правительство Вольного города в лице Сената и его Президента хорошо проявило себя, решая столь ответственную и деликатную задачу. Президент Сальм вырос в государственного деятеля, завоевав уважение как поляков, так и Лиги. Более шести футов ростом, немногословный, дружелюбный и внимательный человек, хороший оратор, он представлял Данциг на протяжении долгих и трудных десяти лет, после чего был избран лорд-мэром Берлина, затем был переведен Гитлером на дипломатическую службу и умер в 1939 году в Осло, где находился в качестве германского посланника. Герр и фрау Сальм стали нашими близкими друзьями.

Члены Сената, соответствовавшие рангу министра в обычном государстве, являлись в основном бывшими прусскими чиновниками, превратившимися в "Danzigers". Все они были способными людьми, а один из них, Волькман, министр финансов - просто блестящим специалистом. Успех первого крупномасштабного эксперимента по стабилизации местной валюты можно считать его достижением.

Данциг со своей валютой - рейхсмаркой столь же сильно страдал от галопирующей инфляции, как и весь рейх. Летом 1923 года марка была окончательно повержена вследствие провала пассивного сопротивления оккупации Рура французами. Нарушение нормального течения экономической жизни, финансирование огромных выплат по безработице и другие колоссальные расходы, обеспечивавшиеся лишь включением печатного станка, спообствовали невероятному падению курса марки. Сенатор Волькман решил ввести особую валюту для Данцига. С помощью очень умного и искусного управления, ведя переговоры с Лондоном, привлекая к работе первоклассных специалистов по валюте из Reichsbank, он добился успеха в введении данцигского гульдена, привязанного к английскому фунту стерлингов.

Все прошло удачно, и гульден оставался стабильным с первого и до последнего дня своего существования. Вздох облегчения, сравнимый разве что с пробуждением от кошмара, пронесся над Данцигом. Именно тогда для меня стали очевидными далеко идущие серьезные общественные и политические последствия подобных монетаристских реформ. И я отправил в Берлин подробный отчет об этом аспекте данцигской проблемы.

Моей задачей было успокоить тревогу берлинских властей в отношении того, не означает ли введение новой валюты в Данциге разрыва тех уз, что связывали эту часть Германии с рейхом. Это был лишь вопрос доверия, а я не сомневался, что мы можем доверять Данцигу.

Сохранить культурное единство Данцига и рейха, противостоять ощущению, что город брошен и забыт родиной-матерью, поддерживать циркуляцию людей и идей из Восточной Пруссии через "коридор" и Данциг в рейх и в Познань, искусственные польские границы - таковы были сложные задачи, поставленные передо мной, решению которых мне пришлось посвятить себя. Разделенная, разорванная, какой она была после Первой мировой войны, Германия тем не менее была едина в твердом убеждении, что отсечение земель на Востоке создало нетерпимую ситуацию, что законы гуманизма и Четырнадцать пунктов президента Вильсона были нарушены, что "коридор" и большая часть Познани должны быть возвращены, и что мир в целом удалось убедить и склонить на сторону этой точки зрения. За исключением немногих ультранационалистов никто не думал о войне, а идея, что более полное взаимопонимание с Советским Союзом было бы наиболее эффективным средством давления на Польшу и на остальной мир, не получила еще широкого распространения.