Читать онлайн «Арии». Страница 21

Впрочем, вражда едва ли была перманентной. Родственные по крови народы то воевали, то мирились, а то и братались – свидетельством чему ирано-туранские браки, как в случаи с Ростемом и царем Кей-Кавусом, от союза которых с туранками появлялись на свет самые могучие витязи.

Так в войне и мире власть дошла до воинственного царя Гоштаспа. В эти не отмеченные на шкале времен годы ушли в иной мир последние великие герои – Ростем и Исфандияр. В это же время при царском дворе объявился некий проповедник Зардешт.

Настало время истории…

Отдельно Героический век как эпоху в бытии человечества выделили лишь эллины. Этот век наследовал Золотому, Серебряному и Медному, знаменовавшими вырождение мира и времени. Героический век своей идеализированной чистотой и рыцарским романтизмом словно призван был компенсировать вырождение.

На историческом уровне Героический век соотносим с Микенской эпохой – то были славные и странные времена, когда на благодатной южной оконечности Балканского полуострова, весьма густо по мерке тех самых времен населенной, объявились пришельцы с севера, принявшиеся настойчиво покорять или вытеснять местное население. Себя эти пришельцы именовали ахейцами и ионийцами – под этими прозваниями они и попали в историю.

Обитатели земель, куда пришли ахейцы, быстро принялись разбегаться. Побежали карийцы и минийцы, лелеги и хетты. Оставшиеся пеласги были покорены, а где-то вполне мирно сосуществовали с пришельцами, которые привнесли свою культуру, материально более бедную, но духовно весьма оригинальную. В отличие от древнейших обитателей Эллады незваные гости являли собой ярко выраженный тип мужлана со всеми присущими сему типу достоинствами и недостатками: властью вождей, упованием на силу оружия, почитанием мужских божеств.

Закрепление ахейцев в Греции, главным образом в Пелопоннесе, как доминирующего этноса относится к рубежу между XVII – XVI веком до н. э. Именно в это время пеласги окончательно признали свое поражение, уступив власть пришельцам, которых английский историк начала ХХ века Уильям Риджуэй представлял этакими суперменами – белокурыми бестиями. Ох уж этот романтизм, особенно несносный в устах представителя нации торгашей и колонизаторов!

Не очень-то верится, что ахейцы были белокурыми красавчиками. Скорей всего, они мало чем отличались от пеласгов, которым были этнически близки. Но ахейцы были крепкими парнями, буквально брызжущими пассионарной энергией, в то время как пеласги этногететически уже «поиздержались». Потому-то ахейский потоп безжалостно накрыл пеласгов, словно прогневивших Зевса, и длился он несколько поколений. Одно за другим, будто грибы после дождя, росли на благодатной земле Эллады ахейские поселения.

Уже в XVI веке до н. э. таких гегемонов было несколько: Микены, Аргос, Пилос, Фивы, Иолк. Правителей этих селений хоронили в глубоких шахтовых могилах, собирая в дальнюю дорогу богатые поминки.

XVI век до н. э. знаменовал взлет ахейской славы. Подчинив материковую Элладу, ахейцы – воспользовавшись катастрофическим извержением Санторина – захватили Крит; там около 1450 года до н. э. воцарилась ахейская династия. Ахейские цари захватывают власть над морем, до этого принадлежавшую Миносам; их стремительные узкоклювые корабли несутся по волнам от острова к острову, где оружием, где словом, где ходовым товаром утверждая влияние Аххиявы – страны ахеян.

Растет грозная слава, растут богатства знати. Славу предков затмевают новые герои, которых уже не удовлетворяют прежние роли. Афинянин Тесей производит «зачистку» Аттики, истребляя разбойников, а потом предпринимает дерзкую экспедицию на Крит, где умерщвляет Минотавра, знаменуя тем самым падение власти Миносов. По всей Ойкумене, вплоть до лежащей на краю Земли Гесперии, разгуливает свирепый кондотьер Геракл. Дерзкий Ясон плывет на «Арго» к другому краю земли. Семеро героев выступают в легендарный поход на Фивы, а их сыновья разорят столицу Беотии, после чего объединенная ахейская рать отправится мстить за бесчестье Менелая… Стоит ли удивляться, что те, кто свершил столь обычные и столь же невероятные подвиги, воспринимались потомками как герои? Ведь пройдут века и века, прежде чем люди сумеют возвести стены, хотя бы высотой своею сравнимые с циклопическими стенами Микен. Пройдут века и века, прежде чем человек предпримет путешествия, подобные плаванию «Арго», или военные экспедиции масштаба Троянской войны. И уж никогда больше люди не сразят ужасных чудовищ, ибо переведутся чудовища на цивилизованной земле. И уж никогда человек больше не будет пировать за одним столом с богами, ибо боги не снизойдут более до падшего в их глазах человека.

Героический век Эллады можно условно разделить на четыре поколения, равные векам, которые просуществовала Микенская цивилизация.

Первое поколение героев – те самые ахейцы, что беспощадным потопом прошлись по земле Эллады. Это поколение Сизифа, Кадма, Иксиона, Эдипа – героев, ставивших себя равными небожителям и пировавших с олимпийцами на симпосиях. Это поколение героев, видевших свой подвиг в дерзостном поступке – против морали или самих богов, мораль, к слову, у эллинов вовсе не олицетворявших.

Ну, посудите сами, Иксион, царь лапифов, покусился на честь самой Геры, за что заслуженно был отправлен на вечные муки в Тартар. Злоумный Сизиф убивал спутников и долго дурил богов, кончив тем же, чем и Иксион. Там же оказался и Тантал, мерзавец, решивший испытать всеведение богов страшным угощением – блюдом из собственного сына Пелопа, который, как выяснится позже, также был редкостным подлецом. Афинский царь Эрехтей был наказан богами за убийство собственного внука. «Байкер» Фаэтон едва не спалил землю, в непомерной гордыне решив уподобиться богам. Эрисихтон развлекался тем, что методично вырубал священную рощу Деметры. Ну прямо-таки скопище подонков, равного которому не найти в легендарной истории ни одного народа! И это при том, что боги вели себя чрезвычайно любезно по отношению к людям, приглашая их на Олимп, угощая амброзией и нектаром. Создается впечатление, что народ сохранил о своих первопредках лишь дурную память.

Второе поколение героев – эпоха великого передела мира, вершимого величайшими из героев. В Калидоне блистает могучий Мелеагр. Лапифы Пирифоя берут верх над кентаврами. В Афинах объявляется Тесей, который наносит смертельный удар Миносову Криту, истребляет вселюдскую шваль – полукровок-бастардов, выродившихся героев. Тесей – необычайно симпатичный герой, недаром афиняне горячо прославляли его, ставя выше всех прочих. Но будем справедливы, всех прочих затмевал Геракл, величайший герой всех времен и народов, которому впоследствии заискивающие перед нигилизирующим человеком боги припишут славу победителя титанов и гигантов.

Именно эти герои утвердили величие Ахайи-Аххиявы, восславив ее оружие в дальних землях – от Египта и Хеттии до далекой, как край света, Колхиды. Именно эти люди сделали нарицательным само слово «герой»… Время склонно менять значение слов. Мы воспринимаем слово «величие» иначе, чем ассирийцы, слово «вода» иначе, чем египтяне, «добродетель» иначе, чем потомки Ромула. Еще больше изменилось восприятие слова «герой» Кто есть герой в нашем понимании? Человек, совершивший героический поступок, скажете вы. Еще героем можно назвать человека, исполнившего трудное дело. А еще – отдавшего жизнь во имя благой цели. Не стоит забывать и о том, кто прослыл героем, достигнув не столь общественно важной, но трудно достижимой цели.

Кто есть герой по призванию и роду деятельности? Воин? Несомненно. Воин – первая и высшая эманация героя. При слове «герой» невольно всплывают в памяти триста спартанцев и моряки «Варяга», старая гвардия Наполеона и русские кавалергарды на поле Аустерлица, взвод панфиловцев и бесстрашные матросы с германских кораблей «Шарнгорст» и «Гнейзенау», отказавшиеся спустить свой флаг и вступившие в бой с целой английской эскадрой. Война предоставляет наибольшие возможности для героизма.

Помнится, меня поразила не сама история трехсот спартанцев (а правильнее сказать: спартиатов), бесспорно невероятно яркая, но мысль: почему они не покинули ущелье? Логика фермопильского противостояния просто вопияла об этом. Сначала самопожертвование было оправданным, ибо воины Леонида выигрывали время, чтобы дать возможность собраться основным силам; да и не было то самопожертвованием – имела место четко спланированная операция, защита идеальной позиции высокопрофессиональными воинами против многочисленного, но уступающего в умении врага. Блестящая операция, уже начальной фазой своей заслуживающая достойного места в военной истории!

Но вот персы задержаны, время выиграно. Эллины вправе отступить. Более того, получено известие, что враг проведал о тайной тропе, ведущей в тыл обороняющимся. Леонид приказывает прочим, находящимся под его началом отрядам начать отход, а сам вместе с тремястами спартиатами остается. Зачем?! Бессмысленное, даже пагубное с военной точки зрения решение. Триста отборных воинов способны не только причинить большой урон врагу, но и – что более важно – вырвать победу в генеральном сражении. Они нужны Элладе живыми. Но спартиаты решают иначе. Они следуют древнему принципу, запрещавшему отступать с поля боя, и остаются. А с ними добровольно идут на смерть семьсот ополченцев из крохотного городка Феспии, в мирной жизни – гончары, плотники, кузнецы. Почему? Наверно, тоже принцип. Если дозволено спартиатам, почему не дозволено нам?! Хороший принцип! Очень нецелесообразный, но очень хороший, ибо подобное порождает энтузиазм – лучшее, по справедливому замечанию Гёте, что мы имеет от истории. И воины Леонида отказываются оставить ущелье, а «ворчуны» Наполеона сложить оружие на поле у Ватерлоо. В этом величие Воина, в этом величие Героя. Оно выше величия матроса, бросающегося с гранатой под танк, и величия солдата, закрывающего собой амбразуру. Их подвиг продиктован горячкой боя, которая не отпускает, самопожертвованием, естественным – кощунственно звучит: естественное, но это так – для боя. Но вот когда не нужно ни под танк, ни на амбразуру, а нужно, напротив, отступить, сохранить силы для нового удара, но они не отступают, а дерзко принимают последнюю битву, ибо таково их представление о чести: умереть, но не отступить. И даже когда нужно сложить оружие, ибо проиграна не только битва, а вся война – великая война, растянувшаяся на два десятилетия, – и нет никакого смысла умирать, они умирают, потому что гвардия умирает, но не сдается. На то она и гвардия, чтоб в подобающий миг умереть.