Читать онлайн «Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио». Страница 43

Важно было не содержание разговора, но сам факт внимания Гитлера к представителю СССР, отношение к которому германских официальных лиц ранее было подчеркнуто пренебрежительным. И этот знак не прошел мимо внимательных наблюдателей, как и отсутствие традиционных антисоветских выпадов в программной речи фюрера 30 января. Интересно, что сам Гитлер 22 августа – накануне заключения советско-германского пакта о ненападении – говорил своим генералам, что прилагал усилия к соглашению с Москвой, начиная именно с этого банкета.[220] Насколько далеко идущими были его замыслы во время подчеркнуто любезного разговора с Мерекаловым на новогоднем приеме, сказать трудно. Однако весь этот небольшой спектакль был заранее подготовлен, о чем свидетельствует краткая заметка из архива адъютанта Гитлера с основными данными о полпреде: фюрер строил светский разговор с ним точно по этим записям.[221]

Другой банкет, на котором произошли не менее знаменательные в свете нашей темы события, состоялся вечером 19 апреля того же 1939 г. в лучшем отеле Берлина «Адлон». Столица с большим размахом праздновала пятидесятилетие «обожаемого фюрера», находившегося в расцвете сил и зените славы: здравицы, парады, банкеты, растроганные ветераны нацистского движения и обилие иностранных гостей, включая японцев.[222] Сохранилась фотография, на которой Гитлер и Сиратори пожимают друг другу руки (впервые?), а между ними видна невысокая, коренастая фигура улыбающегося Осима.

В ночь с 19 на 20 апреля, как только закончился прием, Риббентроп уединился для разговора с японскими послами. Посетовав на то, что согласие Токио на предложения Берлина и Рима о заключении военно-политического союза до сих пор не получено, он многозначительно заметил, что в таком случае у Гитлера есть единственный выбор – экстренно нормализовать отношения с Советским Союзом. Риббентроп пояснил, что Великобритания и Франция пытаются создать общий фронт против Германии и Италии с участием СССР и что Германии ничего не останется, как сорвать этот план, сделав вчерашнего врага союзником. Затем министр поделился с собеседниками своей заветной идеей континентального блока «от Гибралтара до Иокогамы» (его собственное выражение), что, разумеется, было невозможно без советского участия.

Сиратори вернулся со встречи взволнованным. В ответ на легкомысленную реплику Осима: «Пойдем-ка выпьем», – он задумчиво проговорил: «Выпивать сейчас не время». Несмотря на то, что был уже четвертый час утра (встреча министра с послами продолжалась с двух до трех пополуночи), дипломаты и военные собрались в номере у Сиратори, чтобы обсудить последние новости. Сиратори сказал: «Предупреждение Риббентропа о германо-советском сближении полностью соответствует моим давним предположениям. Это несомненная правда, надо немедленно сообщить домой». Осима отмахнулся от сказанного, посчитав это очередным германским блефом, не стоящим внимания, на что Сиратори заметил: «Ты – сын военного министра, тебе этого не понять. А я – сын крестьянина из Тиба». В итоге военный атташе в Риме Арисуэ и его коллега в Берлине Кавабэ по настоянию Сиратори все же подготовили доклад, отразивший разноречивые мнения послов, который, по утверждении обоими, был отправлен в Токио.[223]

Сообразительный сын крестьянина (точнее, состоятельного фермера самурайских кровей) оказался прав: Риббентроп не блефовал, хотя, несомненно, хотел подстегнуть медлительных партнеров, рассчитывая на немедленную реакцию Токио. Однако министр Арита сообщение послов проигнорировал, как будто его и не было, – тем более, между самими послами не было единства мнений. Что касается премьера Хиранума, то вообще неизвестно, было ему доложено об этом или нет.

Одновременно Арита получил еще одно предупреждение о возможности скорой нормализации советско-германских отношений – на сей раз от британского посла Крейги. Логично предположить, что тот, акцентируя внимание министра на «двойной игре» Берлина, хотел внести раскол в ряды потенциальных союзников. По воспоминаниям посла, Арита воспринял (или сделал вид, что воспринял) это известие как провокационный ход и поначалу пропустил его мимо ушей, но потом запросил своих послов в Берлине и Москве. Когда «фанатично прогерманский» посол Осима уверил его в невозможности такого сближения, министр успокоился, чтобы несколькими месяцами позже в полной мере оценить двуличие Гитлера и Риббентропа.[224] Это утверждение выглядит более правдоподобным, поскольку Осима упорно отказывался верить в нормализацию советско-германских отношений даже тогда, когда Риббентроп сообщил ему, что летит в Москву подписывать договор с «Советами».

Арита продолжал придерживаться выжидательной тактики, не снискавшей ему ничьих симпатий. Отсутствие решения было закономерно воспринято и Германией, и Италией как отказ. Судьба кабинета Хиранума, зависевшая от способности прийти к консенсусу, висела на волоске. Встревоженный известиями из Токио о возможности правительственного кризиса, Риббентроп потребовал от Отта выяснить наконец-то позицию правительства, пояснив: «Я, чтобы ускорить окончательное выяснение вопроса, заявил Осима и Сиратори, который находился в Берлине в связи с днем рождения фюрера, что я должен узнать об окончательном решении японского правительства, будь оно положительное или отрицательное <выделено мной. – В.М.>, до выступления фюрера, которое намечено на 28 апреля. Оба посла телеграфировали об этом в Токио… Прошу тщательно следить за положением дел на месте и систематически телеграфировать об этом».[225] 26 апреля Отт посетил вице-министра иностранных дел Савада и передал ему настоятельную просьбу Риббентропа «определиться». Депеши, циркулировавшие между Токио и Берлином, похоже, разминулись: 23 апреля Арита сообщил послам, что новых уступок по известным позициям (направленность пакта против СССР и вопрос об оказании Японией военной помощи партнерам по договору) нет и не предвидится. Сиратори и Осима ответили, что это неприемлемо и попросили о своей отставке, поставив в известность об этом Риббентропа и Аттолико. В разговоре с последним Сиратори заметил, что, по его личному мнению, Япония все равно присоединится к пакту, хотя Арита и морскому министру Ёнаи как его непримиримым противникам придется подать в отставку. Однако оба министра думали совершенно иначе, нежели «мятежные послы», которым было велено оставаться на своих местах.

Недовольные постоянными проволочками японского правительства, Гитлер и Муссолини все чаще подумывали о заключении двустороннего союзного договора, идею которого поддерживал Риббентроп и – неохотно – Чиано. Министры договорились встретиться в первой декаде мая для окончательного обсуждения вопроса и хотели знать окончательный ответ Японии хотя бы до этого момента, о чем Чиано прямо сказал Сиратори 27 апреля. В тот же день в Токио конференция пяти министров решила не отказываться от переговоров и вернулась к идее посланий премьера Гитлеру и Муссолини, сообщив об этом в Берлин и Рим. Сиратори воспрянул духом, но Чиано, которого он немедленно поставил в известность, не разделяя его энтузиазма, решительно потребовал ответа до своей встречи с Риббентропом 6 мая. 28 апреля Хиранума представил министрам проект послания фюреру и дуче, разработанный на сей раз им самим или кем-то из его помощников, но не в МИД. Заявляя, что Япония окажет Германии и Италии военную помощь в случае войны не только с СССР, премьер, в явном согласии с позицией армии, постарался ослабить прежние оговорки относительно условий и времени этой помощи, чем вызвал недовольство Арита.

Окончательный вариант (японский и французский тексты) был принят конференцией 2 мая. 4 мая Арита официально сообщил его послам Отту и Аурити, которые немедленно передали текст по назначению, но оба снабдили его весьма скептическими комментариями. И на Риббентропа, и на Чиано послание произвело неблагоприятное впечатление. Так, итальянский министр оценил документ как «очень слабый» и прямо сказал об этом Сиратори, «но посол предупредил меня, что сейчас трудно идти дальше и что мы достигли переломного момента <в оригинале по-английски: breaking point. – В.М.> [226]». Пытаясь выйти из заколдованного круга, начальник бюро договоров МИД Германии Гаус вместе с японскими дипломатами в Берлине попытался выработать еще один компромиссный вариант, известный как «план Гауса». Его целью было привязать Японию к «оси» через обязательство формально участвовать в войне на стороне Германии и Италии пусть даже без оказания конкретной военной помощи. Осима утверждал, что подлинным инициатором плана был он, хотя представить его должна была германская сторона. 3 мая он телеграфировал текст плана и свои пояснения в Токио. Итагаки полностью согласился с ним и 6 мая отправился к Арита, недвусмысленно потребовав от него одобрить проект. Министры проговорили около семи часов, даже не прерываясь на обед (это уж совсем не по-японски!), но так и не пришли к согласию. 5 мая Арита известил Осима о своем мнении и мнении Хиранума, в которых, однако, не было ничего нового. 7 и 9 мая конференция пяти министров обсуждала план, снова не придя ни к какому решению. После этого кто-то будет утверждать, что кабинет Хиранума делал ставку на союз с Германией и Италией?! Или что в Японии была диктатура?!