Читать онлайн «Русские анархисты. 1905-1917». Страница 8

Тот же самый христианский квиетизм был основным принципом Льва Толстого и его последователей, которые в 1880-х годах начали создавать анархистские группы в Орловской, Тульской и Самарской губерниях, а также в Москве. На рубеже веков толстовские миссионеры читали проповеди о христианском анархизме, пользующиеся большим успехом в черноземных областях. Еще южнее, вплоть до Кавказа, они основывали общины. Толстовцы, хотя и считали государство грешным и безнравственным инструментом давления, отвергали революционную активность как источник ненависти и насилия. Они были убеждены, что кровопролитием общество улучшить невозможно – процветание возможно, только когда человек познает христианскую любовь. Конечно, революционные анархисты ни в грош не ставили доктрину Толстого о непротивлении злу насилием. Тем не менее они восторженно принимали его критику государства и формализованной религии, его отвращение к патриотизму и войнам и его глубокое сочувствие «неиспорченному» крестьянству[3].

Другим источником анархистских идей, пусть и косвенным, был кружок Петрашевского в Санкт-Петербурге, который в 1840-х годах распространял в России идеи утопического социализма Фурье. Именно из его трудов Бакунин, Кропоткин и их последователи черпали веру в небольшие добровольные коммуны. Оттуда же шла их романтическая убежденность в том, что стоит человеку отринуть искусственные ограничения, наложенные правительствами, как он обретет гармонию бытия. Сходных взглядов придерживались и российские славянофилы в середине XIX столетия, особенно Константин Аксаков, для которого централизованное бюрократическое государство было «принципиальным злом». Аксаков как дома чувствовал себя в писаниях Прудона, Штирнера, а также Фурье. Его идеализированное представление о крестьянских коммунах оказало сильное влияние на Бакунина и последователей. Наконец, анархисты многое усвоили из либертарианского социализма Александра Герцена, прародителя народнического движения, который твердо отказывался жертвовать личной свободой ради тирании абстрактных теорий, вне зависимости от того, кто их выдвигал – парламентские либералы или авторитарные социалисты.

Несмотря на богатое наследство, оставленное крестьянскими революциями, религиозными сектами, группами толстовцев, петрашевцами, славянофилами и Александром Герценом, до начала XX века ни одно движение революционных анархистов не дало о себе знать – даже в зените популярности Бакунина в конце 60-х и начале 70-х годов. Это правда, что Бакунин главенствовал среди горсточки молодых русских эмигрантов. В сотрудничестве с ним они издавали в Женеве два журнала («Народное дело» и «Работник»), жизнь которых была весьма скоротечна. Кроме того, он пользовался влиянием в эфемерном кружке, известном в Цюрихе как «Русское братство». Правда и то, что под влиянием его уникального красноречия многие студенты-народники в 1870-х годах « пошли в народ». Его воздействие чувствовалось и во многих тайных кружках фабричных рабочих, которые в это время начали появляться в Петербурге, Москве, Киеве и Одессе. Тем не менее в течение жизни Бакунина на русской почве не появилась ни одна серьезная бакунинская организация.

Основными последователями Бакунина в Швейцарии были Н.И. Жуковский, М.П. Сажин (Арманд Росс) и юный мятежник из Румынии, которому досталось семейное имя З.К. Ралли. В 1873 году Ралли помог создать в Женеве небольшую группу, названную Революционной коммуной русских анархистов, которая, как и цюрихское «Братство», распространяла идеи Бакунина среди радикальных изгнанников. А вот в России самым известным последователем Бакунина оказалась драматическая фигура Сергея Геннадиевича Нечаева, не столько подлинного анархиста, сколько апостола революционной диктатуры. Его привлекали не столько возвышенные цели создания бесклассового общества, сколько убежденность в необходимости конспирации и террора.

По мнению Нечаева, настоящим революционером может считаться только тот, кто полностью порывает все связи с существующим порядком, становится непримиримым врагом современного мира, готовым пустить в ход даже самые отвратительные методы – включая кинжал, петлю, любой обман и вероломство – во имя «народной мести». Этот образ безжалостного заговорщика-подпольщика захватывал воображение многих молодых анархистов во время бурных месяцев 1905 и 1917 годов.

Та четверть столетия, что последовала после смерти Бакунина в 1876 году, была в царской империи временем черной реакции. Только перо Петра Кропоткина, жившего в изгнании в Западной Европе, дышало мечтательной убежденностью, что анархистское движение еще живо. Тогда, в 1892 году, может, пораженные размахом голода, который обрушился на их родину, русские студенты в Женеве создали кружок, который занимался пропагандой анархизма – первый после Революционной коммуны Ралли 1873 года.

Под руководством Александра Атабекяна, молодого армянского врача и ученика Кропоткина, новая группа, назвавшая себя «Анархистская библиотека», напечатала несколько брошюр Бакунина, Кропоткина и знаменитых итальянских анархистов Эррико Малатесты и Саверио Мерлино. Старания Атабекяна доставить эту литературу в Россию контрабандой не увенчались большими успехами, но труды «Анархистской библиотеки» привели к тому, что ближе к концу 90-х годов появился еще один пропагандистский кружок, известный под простым названием Женевская группа анархистов.

Из-под пресса швейцарского печатника Эмиля Хелда, сочувствовавшего анархистам, вышла дополнительная партия брошюр Кропоткина и работ таких знаменитых западноевропейских анархистов, как Жан Граве, Элизе Реклю и Иоганн Мост. В 1902 году группа последователей Кропоткина в Лондоне издала русский перевод книги «Завоевание хлеба». Она получила звонкое название «Хлеб и воля», которое немедленно вошло в арсенал анархистских лозунгов.

Лишь в 1903 году, когда в России зрело предвестие полномасштабной революции, анархистское движение дало о себе знать одновременно и в царской России, и в колониях эмигрантов в Западной Европе. Весной того же года первые анархисты появились в Белостоке и организовали группу «Борьба», которая состояла примерно из двенадцати человек. В то же самое время небольшой кружок молодых кропоткинцев в Женеве основал ежемесячный анархистский журнал (печатал его Эмиль Хелд), который был окрещен «Хлеб и воля» – по знаменитой книге их ментора. Лидерами этой новой женевской группы были К. Оргеиани, грузин, чья настоящая фамилия была Г. Гогелия, его жена Лидия и бывшая студентка Мария Корн (урожденная Голдшмит), чья мать в свое время была последовательницей знаменитого народника Петра Лаврова и чей отец издавал в Санкт-Петербурге журнал позитивистской философии.

Кропоткин из своей лондонской резиденции с энтузиазмом поддержал журнал «Хлеб и воля», снабдив его большим количеством материалов и редакционных статей. Знаменитое изречение Бакунина «Страсть к разрушению – это и страсть к созиданию» было избрано девизом издания. Первый номер, появившийся в августе 1903 года, содержал ликующую прокламацию, что Россия «накануне» великой революции. Контрабандой переправленный через границы Польши и Украины, «Хлеб и воля» был восторженно встречен белостокскими анархистами, которые принялись распространять драгоценные экземпляры среди своих друзей – студентов и рабочих, – пока бумага не начала рассыпаться в руках.

Вскоре на группу «Хлеб и воля» обрушился поток просьб: дайте больше литературы. В ответ группа издала дополнительные брошюры Бакунина и Кропоткина и русские переводы работ Граве, Малатесты и среди прочих Элизе Реклю. Варлаам Николаевич Черкезов, грузин княжеского происхождения и самый известный соратник Кропоткина в Лондоне, передал критический анализ марксистской доктрины, а Оргеиани – отчет о трагическом бунте 1886 года на Хаймаркетсквер, который кончился мученической смертью четырех чикагских анархистов. В добавление к этим трудам по-русски поступило несколько номеров периодических изданий на идиш Der Arbayter Fraynd и Zsherminal, которые издавали еврейские анархисты из Ист-Энда[4]; предназначены они были для распространения в гетто в черте оседлости[5]. В Белостоке, не теряя времени, размножили на гектографе рукописные тексты статей из западных анархистских журналов и стали выпускать свои собственные листовки, прокламации и манифесты, большие пачки которых стали рассылаться в соседние общины и даже в такие далекие точки, как Одесса и Нежин (в Черниговской губернии), где с конца 1903 года стали появляться анархистские организации.

Несколько экземпляров «Хлеба и воли» достигли промышленных центров на далеком Урале, а в 1904 году группа анархистских пропагандистов стала распространять на старых запущенных заводах Екатеринбурга.