Читать онлайн «Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу». Страница 30

На следующий день, 10 апреля, император с Верховным главнокомандующим выехали в направлении Перемышля. По дороге он два раза посещал санитарные поезда, беседовал с врачами и ранеными, многим из которых были вручены награды. Затем император в сопровождении свиты выехал по железной дороге в Самбор. Там он был встречен генералом А. А. Брусиловым, командующим 8-й армией, и «к моему немалому изумлению моей чудной ротой 16-го Стрелкового Имп. Александра III полка – под командой ее фельдфебеля». Брусилов доложил императору о состоянии армии, особо отметив боевые заслуги так называемой «железной» стрелковой дивизии, в частности, 1-й роты 16-го стрелкового полка, которая в недавнем бою уничтожила две роты противника. Не без язвительности Брусилов вспоминал, что «как всегда, царь был в нерешительности, что же ему делать»{438}, и только с подачи Николая Николаевича произвел награждение отличившихся в сражениях георгиевскими крестами. Позднее состоялся обед в доме, занимаемом Брусиловым, во время которого царь пожаловал Брусилова званием генерал-адъютанта. Сам Брусилов вспоминал об этом с некоторой неприязнью, поскольку император сформулировал свою мысль таким образом, что пожалованием отмечались не боевые заслуги, а именно царский обед. Брусилов объяснял такое толкование недоброжелательностью Николая II. Однако, как вспоминал Воейков, «обиду эту генерал Брусилов сумел очень хорошо скрыть, так как на вид был страшно взволнован благорасположением к нему царя»{439}. Не очень позитивное впечатление от посещения Самбора императором осталось и у А. И. Деникина, командовавшего «железной» дивизией: «Государь отличался застенчивостью и не умел говорить с войсками […] Рота вернулась награжденной, но мало что могла рассказать товарищам. Слова живого не было»{440}. Напротив, В. Ф. Джунковский вспоминал о горячей и очень радостной встрече царя солдатами 8-й армии: «Несколько раз автомобиль врезался в сыпучий песок, сотни солдат по знаку великого князя бросались к автомобилю, помогая ему выбраться. Многие солдаты взбирались даже на автомобиль, ловили руками руку Государя, целовали ее»{441}.

После обеда император и сопровождающие его лица продолжили путь в направлении Перемышля. По дороге была сделана еще одна остановка в Хырове, где «на небольшом поле выстроилась вся масса войск 5 кавказского корпуса». Брусилов вспоминал, что «корпус находился в блестящем виде, пополненный, хорошо обученный, с высоким боевым духом». Император «обошел все части пешком и затем объехал их в моторе и благодарил за боевую службу. Вид полков великолепный. Так был счастлив видеть своих ширванцев»{442}, – записал он в своем дневнике.

В Перемышль император с сопровождающими прибыл в 7 часов вечера того же дня: «Я попал в Перемышль, по милости Божией, через месяц и два дня после его падения. Масса сильных впечатлений!»{443}. Перемышль не случайно стал конечной точкой царской поездки по Галиции, а в каком-то смысле ее целью. Крепость, как уже говорилось выше, была взята русскими войсками всего за месяц до визита Николая II, 9 марта 1915 г. Осада русскими войсками неприступной австрийской крепости была одной из крупнейших подобных операций Первой мировой войны и закончилась полной капитуляцией австрийского гарнизона. В плен попало 9 генералов, 93 штаб-офицера, 2204 обер-офицеров, 113 890 нижних чинов, было захвачено около 1000 орудий. После занятия Перемышля перед русской армией открывался путь далее вглубь Габсбургской монархии, на Вену.

Неудивительно, что осмотр крепости, прежде всего укреплений, а также захваченных орудий произвел на царя и сопровождавших его лиц огромное впечатление. Сам Перемышль не вызвал у Николая эмоций: «этот маленький городок с узкими улочками и скучными серыми домами, полный войск и оренбургских казаков»{444}. Однако, когда на следующий день 11 (24) апреля император осматривал саму крепость, впечатления его были более яркими: «Проехал по отличной крепостной дороге мимо фортов, укреплений, батарей и редутов и поражался огромному количеству орудий и всяких боевых припасов»{445}. «Это колоссальные сооружения – страшно укрепленные. Ни один вершок земли, ни один форт не остался незащищенным»{446}, – писал он Александре Федоровне. Поднявшись на Центральный холм, откуда открывался вид на десятки верст, император в подзорную трубу разглядывал окрестности.

В середине дня государь выехал обратно. По пути его приветствовали местные крестьяне, одетые в праздничные национальные костюмы, и духовенство. Дворцовый комендант Воейков отметил, что среди местных жителей императора приветствовало «бесконечное количество евреев, одетых в лапсердаки и цилиндры, с характерными пейсами ветхозаветных иудеев»{447}, а В. Ф. Джунковский обратил внимание на сходство местных крестьян с малороссами{448}.

По прибытии во Львов Николай II совершил вместе с великим князем Николаем Николаевичем прогулку в автомобиле по городу, поднялся на гору Высокий замок, откуда открывался прекрасный вид на город. После прощального обеда во дворце генерал-губернатора царский кортеж проследовал на вокзал. Толпы, заполонившие улицы по всему маршруту кортежа, восторженно приветствовали русского царя. На вокзале императору среди других лиц был представлен В. Ф. Дудыкевич, один из лидеров Русско-народной партии, возглавлявший Русский Народный совет Прикарпатской Руси. Император поблагодарил жителей Галиции за радушный прием, о чем официально объявил военный генерал-губернатор. Также император просил передать на благотворительные цели 10 000 рублей. Эти средства были распределены среди нуждающихся жителей города{449}.

Несмотря на приподнятую обстановку, как вспоминал Г. И. Шавельский, ощущение тревоги все же не покидало многих из присутствовавших на торжественных мероприятиях: «масса приглашенных, кругом блеск, величие, торжественность, но в речах звучат нотки, на лицах читаешь выражения, свидетельствующие о неуверенности в завтрашнем дне. И сердце сжималось от страха при мысли, всё время долбившей мозг: что, если эти доверившиеся силе русского оружия, теперь торжествующие и изливающие откровенно свои чувства, опять попадут в руки австрийцев?»{450}. О возможных последствиях такого поворота событий жителям Львова было хорошо известно. С начала войны они подверглись массовым репрессиям со стороны австрийских властей, многие были казнены, многие отправлены в концентрационный лагерь Терезин{451}. Возможно, симпатии мирного населения Галиции к русским объяснялись в том числе и тем, что, несмотря на определенные репрессивные меры, предпринимавшиеся русскими властями, они, безусловно, были намного мягче австрийских.

Впечатление от поездки по Галиции и у императора, и у его окружения осталось самое положительное. Императрица писала супругу: «Друг в восторге и благословляет тебя […], сейчас прочла в “Новом времени” все про тебя и так тронута и горда за тебя. Как же хороши были твои слова на балконе – как раз то, что надо!»{452}. Александра Федоровна добавила далее, что эти славянские земли Господь соединил с их старинной матерью Россией, «и теперь мы достаточно сильны, чтобы удержать их за собой». Подобные чувства испытывали и другие, ранее сомневавшиеся в целесообразности поездки. В. Ф. Джунковский писал, что «осталось впечатление, что Галиция закреплена за нами навсегда, никто не допускал мысли, что все это мы отдадим так скоро»{453}.

Тема сборника «Романовы в дороге: путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу» чрезвычайно важна для изучения функционирования политической системы России. Дорога не просто связывала верховную власть и подданных, центр и периферию. В условиях отсутствия средств массовой информации и коммуникации церемониальные выезды и шествия, прогулки членов правящей династии представляли собой важнейший механизм конституирования власти и государства. По наблюдению Г. Поста, в средневековой Европе монарх одновременно выступал и как правитель, и как квинтэссенция территориального государства, которым он управлял, поэтому статус правителя отождествлялся с государством (stato){454}. В этом заключена одна из причин частых путешествий европейских и российских монархов. Для длительного проживания в том или ином месте правители устраивали городские и загородные резиденции.

В западной историографии большое внимание уделяется взаимодействию резиденций (дворов), города, пригорода и сельской округи в Средние века и раннее Новое время, однако эта проблематика в российской истории по-прежнему изучена слабо, несмотря на то, что первая городская резиденция в России возникла уже на рубеже XV–XVI вв., а при великом князе Василии III появились первые загородные резиденции в Александровой слободе и Коломенском. Вероятно, только О. Р. Хромов обратил внимание, что царские усадьбы во второй половине XVII в. выполняли некоторые столичные функции{455}, что заставляет более внимательно отнестись к вопросу о взаимоотношениях Кремля и загородных резиденций[14].