Читать онлайн «Лекции по истории позднего средневековья». Страница 21

Между тем Италия не так смотрела на него и причислила его к числу великих граждан своих, почтительно храня память его. В новой Европе, много пострадавшей от учения Макиавелли, нашлись голоса в его защиту; спор решен тем, что честь его восстановлена. Это был один из самых страстных и благородных характеров Италии. Сочинения его разделяются, во–первых, на его официальные донесения Флорентийской республике в качестве посла; во–вторых, стоит его сочинение о князе, вопросы о Тите Ливии, и наконец, его мелкие сочинения, но это уже произведения, которые для нас не имеют значения. Донесения Макиавелли своему правительству принадлежат к числу самых важных исторических памятников; два донесения имеем мы из Германии, другие два — из Франции. Он описал страны им виденные. Более превосходных отчетливых известий о Германии и Франции в таком кратком объеме не найдем даже во всей современной литературе, но он не довольствовался одним внешним, он взглянул глубже; много здесь верных, глубоких замечаний о Франции, Германии, замечаний, оправданных историей.

Еще важнее как для личной оценки Макиавелли, так и для истории тогдашней Италии донесения его об итальянских государствах, особенно донесения о времени пребывания его при особе Цезаря Борджиа. Цезарь был сын папы Александра VI. Сначала папа призвал его в кардиналы и дал ему архиепископство Валенции. Когда умер, конечно, не без содействия Цезаря, старший его брат, Цезарь сложил духовный сан и воротился к светской власти. Это было бесспорно, одно из типических лиц тогдашней эпохи. Пользуясь средствами, которые представлялись его отцу, Цезарь Борджиа было вздумал основать в Италии могущественное государство. Все средства для этой цели не разбирались им — тайные отравы, измена, воина. Войско у него было преданное, прекрасно обученное, могшее поспорить со всеми войсками тогдашней Европы. Сам он был человек необычайно деятельный, потерявший всякое различие между добром и злом, но чрезвычайно даровитый, любитель и покровитель наук и искусств, справедливый там, где справедливость не мешала его видам; в городах ему подвластных удары его не падали на низшие сословия; они падали на противников его стремлению. В 1502 году он стоял на высшей ступени своего могущества, но у него завязалась распря с могущественными домами Вителли и Орсини. Флорентийская республика также питала неприязнь к этому человеку; она не любила Цезаря и отправила Макиавелли следить за его движениями. Донесения последнего от 1502 г. в высшей степени любопытны, ибо характеризуют того и другого. Оба они не доверяют друг другу, хотя превосходно понимают один другого. Из улыбки Цезаря Макиавелли угадывает о его намерении; он редко ошибается в своих выводах; как Цезарь ни хитер и ни осторожен, но Макиавелли знает и понимает его. Одно из этих писем навлекло на Макиавелли подозрение. Он доносит, что Цезарь под видом дружества пригласил к себе на пир своих противников и умертвил их. Но по известию видно, что это нисколько не удивило Макиавелли и что он даже некоторым образом оправдывает Цезаря». Дело ясное: человек никогда не может высвободиться из–под влияния своего времени; нравственные и политические понятия времени связывают его. У Макиавелли понятие о нравственности было политическое, он говорил, что благо народа есть высший закон. С другой стороны, характер Цезаря имел для него тайную прелесть: он смотрел на него не с ужасом, а с тайным удовольствием. Когда пресеклась для него пора гражданской деятельности, в 1513 году он написал книгу Del Principe, где явно оправдываются преступления и подаются для них уроки; все преступления делит он здесь на полезные и бесполезные и отвергает только последние, принимая первые необходимыми в государстве. В этой книге резко отделена нравственность частная от политической и гражданской; между ними нет ничего общего. Эта книга преимущественно доставила Макиавелли ту печальную известность, которой он пользуется доселе. Но происхождение этого сочинения замечательно. Оно написано чрез год после падения того порядка вещей, которому принадлежала деятельность Макиавелли, написано человеком, который вытерпел пытку, и адресовано тому самому Петру Медичису, который представлял наиболее сходства с Цезарем. Одни говорили, что Макиавелли написал эту книгу как низкий льстец, чтобы получить снова прежнюю свою должность; другие видели здесь скрытые намерения обличить современную политику, которой держались тогда князья итальянские; третьи, наконец, объясняли это гораздо проще, сообразно с характером жизни и мнениями Макиавелли.

Для того чтобы познакомиться с характером той эпохи, мы приведем письмо Макиавелли к Францу Веттори, товарищу его с детства, который был вместе с ним при дворе Максимилиана и который, будучи осторожнее, сохранил свое место. Макиавелли рассказывает ему свой образ жизни в своем маленьком поместье, жалуется на бедность и недостаток деятельности. «Рано утром, — говорит он, — выхожу я в поле и занимаюсь полезными делами: ловлю птиц, рублю лес и продаю его, выгадывая и обманывая; потом иду в трактир на большой дороге, где узнаю свежие новости и мысленно улетаю в город; потом ухожу я в лес и беру с собой одного из любимых писателей, особенно Данта: здесь приходят ко мне толпою воспоминания моего детства и молодости. После скудного обеда я опять отправляюсь в тот же трактир, сажусь играть в шашки с лавочником, медником и так шумим о мелочах, что шум наш долетает до города». В другом месте говорит он: «Я не могу более терпеть, мне приходится бежать отсюда, я не могу здесь жить, я хочу скрыть срам моего семейства, пусть меня считают умершим… Но когда наступает ночь, я прихожу в свою уединенную комнату, здесь скидаю крестьянскую одежду и надеваю прежнюю, великолепную; здесь ожидают меня великие люди древности. С ними беседую я, и они дают ответы на все мои вопросы». Здесь же посреди этой жизни он написал свое Del Principe.

Книга эта написана холодно, спокойно, видно, что рука автора не дрожала; и вдруг он замыкает ее дифирамбом: «Какими бы средствами ни овладели Вы престолом, говорит он, обращаясь к Петру Медичису, какие бы преступления ни довели Вас до цели, благословение божье будет над Вами». Он видел, что Италия лишена была всех средств к восстановлению порядка при всеобщей порче нравственности; для ее спасения он жаждал диктатуры и это убеждение вынес он из изучения древности. Ему все равно, кто бы ни был этим диктатором, лишь бы он спас Италию. Таким диктатором мог быть, по его мнению, Цезарь Борджиа. С презрением отзывается здесь Макиавелли о французах и немцах: из точки зрения Макиавелли, любившего горячо свою родину, это презрение было понятно. С какою же целью посвятил он эту книгу Петру Медичису? Жестокий, неталантливый, он мог, по его мнению, осуществить идеал диктатора. Справедливо сказал о Макиавелли Ranke. Макиавелли поступил с Италией, как врач с больным: видя опасное положение больного, врач дает ему яд. Другого средства не было. Этот яд предложил Макиавелли отечеству в виде Цезаря Борджиа или бессменного диктатора, какой бы нравственности не был он.

Мы сказали о том значении, которое имела книга Макиавелли о князе. Мы видели, насколько неправы были обвинения, падавшие и падающие доселе на это знаменитое творение Макиавелли. Оно было написано вовсе не с какою–либо мелкою личною целью, это было выражение патриотических желаний и требований Макиавелли. Прочие сочинения Макиавелли, которые мы сейчас рассмотрим, подтвердят сказанное. Из них важнейшие суть беседы о первой декаде Тита Ливия. Многое, что кажется загадочным и непонятным в книге о князе, получает здесь полное объяснение; здесь–то выражена политическая исповедь Макиавелли. Мы видим из этой книги, что он был республиканец по убеждениям, но республиканец в античном смысле, не понимавший потребностей нового общества, тех нравственных изменений, которые христианство произвело в Европе. Поэтому он принимал только одну гражданскую доблесть и добродетель, одну гражданскую и политическую религию. Внутренний мир, раскрытый христианством, остался чужд Макиавелли. На эти внутренние требования отдельного человека, то, что мы называем субъективными требованиями, смотрел он с сожалением, презрением. С этой точки зрения он обвинял христианство в ослаблении общественной нравственности и доблестей, смешивая, таким образом, христианство с римскою иерархией, повредившей, конечно, во многом Италии. Он не знал другого христианства, кроме католицизма, и к этому–то христианству католическому относятся его воззрения. Но, с другой стороны, у него было темное сознание, что христианство может быть побуждением к великому, и он говорит тогда: «Только народы глубоко религиозные способны к совершению великих исторических подвигов». Конечно, за этим тотчас следует его определение религии — он допускает религию только политическую как побуждение гражданское к совершению гражданских подвигов. Идеалом религии была для него религия римская. Нигде, может быть, так не видно, как в этой книге, до какой степени он стоял на античной почве. Для него история то же, что для Цицерона — magistrae vitae, он предлагает здесь уроки и примеры для нравственности, он верует в силу этих примеров. Но многие, смело можно сказать, легкомысленные ученые смеялись над Макиавелли, обнаруживая его недостаточные знания древней истории. Точно, он не был антикварием; в ссылках его на древних писателей мы находим не один промах, но он глубоко изучил древних, он оттуда вынес свои воззрения. Здесь дело не идет о фактах, дело идет о рассуждениях, которые вставляет он между фактами. Цель, с какою написаны беседы о Тите Ливии, также чисто практическая: она есть показание Римской республики как идеала его гражданства; он не умышленно, может быть, скрывает темные стороны республиканской римской свободы, рабство, угнетение низшего класса. Он ослеплен был могуществом Рима, славой его, величием тогдашней Италии. С такой же целью написаны его 7 книг о военном искусстве.