Читать онлайн «Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 3». Страница 51

Обильный поток пленников и товаров способствовал тому, что Алжир в XVII в. непрерывно богател, а его городская жизнь развивалась. В столице в конце XVI в. проживало не менее 60 тысяч, а в середине XVII в. – более 100 тысяч жителей, не считая 25–30 тысяч христианских пленников. Город стремительно разрастался: разбогатевшие корсары строили роскошные дома, деи, стремясь успокоить янычар, отстраивали для них новые казармы, расширялся и укреплялся порт, в котором базировалось до 300 пиратских экипажей, а в предместьях росли скопления соломенных хижин (гурби), населенных берберской беднотой. К XVII в. относятся почти все значительные памятники османской архитектуры в Алжире.

Алжирские города имели в эту эпоху всецело магрибинский вид, запечатленный на европейских гравюрах: по склонам приморских гор теснились белые дома с плоскими крышами и террасами. Однако их население было очень пестро и большинство его было пришлым: наряду с коренными алжирцами – арабами и берберами (баляди), города населяли бежавшие из Испании андалусцы (мориски), янычары (среди которых было множество левантинцев, греков, венгров, кавказцев и славян), а также корсары-ренегаты европейского происхождения. В портовых городах были многочисленны еврейские общины, проживавшие в специально отведенных им кварталах. Особую роль в жизни Алжира играли потомки турок от браков с местными женщинами (кулугли). Они участвовали в государственных делах, несли военную службу, однако уступали по численности и влиянию янычарам. Арабское население городов преимущественно занималось ремеслом, а берберы чаще выполняли роль торговцев, поденщиков, чернорабочих. Европейцы были представлены главным образом рабами-пленниками, которых их владельцы содержали в специальных каторжных домах в предместьях столицы.

Условия их содержания вовсе не были столь тяжелы, как это представляли себе европейские современники. Раб имел большую ценность как предмет выкупа, поэтому убивать или калечить его было крайне невыгодно для владельца. Более того, рабам-христианам в Алжире не возбранялось исповедовать свою веру, а их переход в ислам отнюдь не приветствовался, поскольку в этом случае их следовало освободить. Рабы-мусульмане на французских галерах подвергались худшему обращению: их клеймили раскаленным железом и не давали возможности отправлять мусульманские обряды. Алжирцы в основном использовали труд европейских пленников на строительстве, в сельском хозяйстве, домашнем обиходе, при постройке и снаряжении кораблей.

«Золотой век» средиземноморского пиратства оставил свой отпечаток на неровном развитии внешних связей Алжира. Столетием раньше постоянным противником алжирцев была Испания, а нередким союзником – Франция. В XVII в. у Испании уже не было сил бороться с алжирским пиратством, а рядом с Францией в средиземноморских водах возникли два сильных конкурента – Англия и Голландия. Все эти державы признали самостоятельность Алжира и заключили с ним торговые договоры. Раньше всех это сделало правительство Франции (1628 г.), пользуясь памятью алжирцев о том, как турки и французы старались сообща подорвать могущество Испании в Западном Средиземноморье. В 1662 г. примеру Франции последовала Великобритания, а в 1680 г. – Голландия. Все эти страны платили алжирским деям ежегодную дань за свободу мореходства для своих судов.

Вместе с тем, европейцы быстро убедились в неэффективности соглашений с Алжиром. Как правило, после заключения договора он долго не вступал в силу, а позже мог быть легко расторгнут. Ведь суда протежируемой нации уже нельзя было грабить, и мир с христианами, таким образом, порождал в алжирской казне нехватку средств. В этих обстоятельствах правители Алжира умело пользовались соперничеством европейских держав и постоянно объединяли свои силы с разными партнерами. При этом заключая договор с одной державой, они разрывали отношения с другими и усиливали морской разбой в отношении их судов, чтобы компенсировать сокращение добычи. Неизменным результатом этой переменчивой политики были постоянные конфликты и репрессии со стороны Европы. Так, английские эскадры в XVII в. трижды бомбардировали город Алжир (1622, 1655 и 1672 гг.), а французы шесть раз нападали на алжирское побережье (1661, 1664, 1665, 1682, 1683 и 1688 гг.). Однако бомбардировки, потопление, поджоги алжирских кораблей и прочие демонстрации военно-морской силы слабо сдерживали североафриканских корсаров. Единственной же гарантией безопасной торговли на море служило усиленное конвоирование торговых судов и непрерывное патрулирование линий сообщения.

В XVIII в. Алжир по-прежнему считался провинцией Османской империи, но фактически стал суверенным государством. Его властители-деи имели собственную армию, флот и администрацию, проводили самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику, заключали международные договоры. Символическое же главенство Стамбула выражалось в признании алжирцами османского султана духовным главой мусульман. Его имя чеканилось на монетах и упоминалось в проповеди после пятничной соборной молитвы, а по религиозным праздникам деи неизменно посылали в Стамбул богатые дары (ковры, одежды, золоченое оружие, львиные шкуры, арабских скакунов и т. д.). В ответ османские султаны присылали в Алжир вооружение (корабли, пушки, порох, селитру, свинец, ядра и др.), а также символ инвеституры – почетный кафтан паши. Это звание теперь имело для деев чисто символическое значение. Зато предоставляемое султаном право вербовать в Малой Азии янычар для пополнения состава оджака сохраняло в алжирских условиях исключительную важность. Поэтому отношения Алжира с османской метрополией в XVIII в. скорее можно назвать взаимовыгодным союзом единоверцев, нежели зависимостью. Судьба пиратско-янычарской верхушки во многом зависела от постоянной помощи Стамбула, но и Порта была заинтересована в надежном союзнике на североафриканских берегах.

В этих обстоятельствах начавшийся в XVIII столетии закат османского могущества отразился и на Алжире. Структурный кризис, поразивший империю, не позволял султанам помогать деям Алжира в прежних объемах. Приток свежих пополнений янычарского войска, оружия и снаряжения становился все слабее. Естественная убыль янычар почти не восполнялась, и оджак катастрофически сократился – с 11 тысяч человек в начале века до 5–6 тысяч в его конце. Не лучшей была участь и пиратского сообщества. В XVIII в. ясно обозначилось военно-техническое превосходство европейцев на море. Поэтому деям поневоле приходилось четко выполнять свои обязательства перед державами. В то же время частые нападения французских и английских эскадр и нехватка опытных экипажей сильно угнетали корсарский промысел. По сравнению с XVII в. добыча алжирских пиратов сократилась более чем в десять раз, вместо 30–35 тысяч пленников теперь в Алжире находилось менее 1 тысячи, а некогда грозный алжирский флот обветшал и частично вышел из строя: в 1724 г. его силы состояли из 24 кораблей, а в 1788 г. – уже только из 17. Упадок Алжира ускоряли и часто случавшиеся в этом столетии эпидемии чумы, засуха и неурожаи. В итоге население Алжира заметно заметно сократилось: к концу XVIII в. в столице страны осталось не более 30 тысяч жителей. Алжирские торговля и ремесло страдали от негативных демографических процессов и общего обнищания страны.

Однако именно в XVIII столетии Алжир сложился как государство. Если раньше правители Алжира довольствовались примерными и достаточно размытыми рубежами с Тунисом и Марокко, то в эту эпоху впервые сформировались границы страны в их современном виде. Кроме того, на протяжении XVIII в. единство территории Алжира уже не нарушалось могущественными соседями с запада и востока (последнюю попытку такого рода со стороны Марокко деи успешно отразили в 1701 г.). Наконец, в XVIII в. выкристаллизовался и обрел окончательную форму режим власти деев и система управления Алжиром.

Алжирское государство деев являло собой выборную монархию. Деи, в отличие от янычарских командиров, выбирались без ограничения срока полномочий. Однако выборы в Алжире, как и в других мусульманских странах, не предполагали победы кандидата большинства. По кандидатуре дея требовалось единогласие янычарских ага и пиратских капитанов, причем с 1689 г. дело выдвижения дея перешло от корсаров в руки янычар. Выборы обычно превращались в долгую и нередко фиктивную процедуру, сопровождавшуюся закулисными сделками и подкупами. Если достичь согласия не удавалось, стороны выясняли отношения при помощи оружия. Впрочем, XVIII столетие ознаменовалось стабилизацией дейской власти: из 10 деев, правивших страной в 1710–1798 гг., только трое были убиты в ходе переворотов.

Деи, присвоившие себе в 1711 г. полномочия османских пашей, выступали одновременно в роли главы государства и главы правительства. Свои полномочия они осуществляли вместе с правительственным советом (диваном), в состав которого входило 50–60 человек из числа видных военных, гражданских сановников и представителей мусульманского духовенства. По своему усмотрению дей назначал пять «министров», среди которых важнейшими были посты казначея (хазнаджи), командующего сухопутными силами (ага аль-мехалла) и командующего флотом (укиль аль-хардж), ведавшего также иностранными делами. Этим сановникам помогали руководители канцелярий и секретари. Дей выступал как главный хранитель янычарских традиций. С воцарением в своей резиденции Дженина он уже не принадлежал себе. Как все янычары, он жил отдельно от семьи и навещал собственный дом только раз в неделю. Руководя Алжиром, он из уважения к фикции равенства не получал никаких доходов, кроме жалованья янычара. Однако деи всегда имели обильные побочные доходы, состоявшие из подношений должностных лиц, даров консулов, доли в пиратской добыче или коммерческих предприятиях. По сути дела, деи были заложниками янычарского войска и навязчивый страх за свою жизнь нередко толкал их на немотивированные расправы с возможными заговорщиками.