Читать онлайн «Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода». Страница 27

В начале XX в. известный австрийский нумизмат Цамбаур пришел к мысли об иной принадлежности подражательных монет. Он объявил их хазарскими на том основании, что волжские болгары чеканили свою собственную монету, которая была уже не простым подражанием, а вполне самостоятельным, хотя и куфическим типом[212]. Но Р. Р. Фасмер, посвятивший чеканке болгар специальную статью, убедительно доказал, что монеты самостоятельного типа выпускались болгарами лишь эпизодически. Параллельно с их чеканкой, охватывая более широкие хронологические рамки, осуществлялся выпуск чисто подражательной монеты. Хазары, не знавшие монетного обращения вообще, не только не выпускали каких-либо монет, но и оригинальной куфической монеты не употребляли.

Основную роль в доказательствах Р. Р. Фасмера сыграли топографические наблюдения. Он указывал, что клады, содержащие подражательные монеты, концентрируются исключительно на территории б. Казанской губ.; по его словам, там нет «ни одного клада … о котором можно было бы с полной уверенностью сказать, что в нем не заключалось между прочими монетами и варварских дирхемов»[213]. Этот вывод сделан Р. Р. Фасмером на основании анализа кладов X в. и вполне правилен для этого времени. Но имеется ряд кладов с имитациями более раннего времени. К их числу относится, прежде всего, Девицкий клад 838 г., состоящий из 323 монет, около четвертой части которых составляют подражания аббасидским дирхемам[214]; затем Завалишинский клад 810 г., две монеты в котором (из 52) были подражаниями[215], Хитровский клад 873 г., содержавший какое-то количество неподсчитанных подражаний[216], Погребновский клад 876 г. с двумя подражаниями (на 216 рассмотренных монет клада)[217], Пейпусский клад 862 г., в котором было обнаружено два подражания аббасидским дирхемам[218]. Ни одного клада IX в. с подражательными монетами не обнаружено на территории б. Казанской губ. Топографические данные об имитациях, относящихся к IX в., позволяют предполагать место их чеканки где-то на территории современных Воронежской, Харьковской, Белгородской или Курской областей. Это предположение переходит в уверенность, если обратиться и к более поздним материалам. К X в. относится обнаруженный близ Харькова большой Безлюдовский клад, состоящий исключительно из подражаний куфическим монетам[219], и Березовский клад Курской обл., в котором наряду с подлинными восточными монетами насчитывается несколько сотен подражаний. Названная территория археологически отождествляется с областью распространения так называемой салтово-маяцкой культуры, связанной экономическими узами со славянским населением Восточной Европы.

Сырьем для изготовления подражательных монет служили, по-видимому, те же арабские дирхемы – именно те их экземпляры, которые не соответствовали принятой в Восточной Европе весовой норме, стертые монеты и обломки. Необходимо отметить, что все подражания, обнаруженные в Восточной Европе, изготовлены чеканкой, а не литьем, поэтому никакого отношения к ним не может иметь известная литейная форма, обнаруженная в Невеле[220]. Эта форма, нужно думать, предназначалась для литья монетовидных привесок – хорошо известных в курганных инвентарях X–XI вв. грубых подражаний куфическим дирхемам.

Вопрос о принадлежности подражаний может быть окончательно решен только после скрупулезного исследования типологии этих в высшей степени замечательных монет. Выделение групп, объединяемых общностью типических и технических черт, и их топографическое изучение могут внести ясность в историю местной чеканки на территории Восточной Европы. Исследование дирхемов-подражаний является тяжелой, но благодарной задачей нумизматов-ориенталистов.

К третьему периоду обращения дирхема в Восточной Европе относятся 33 монетных клада[221] и около 50 отдельно поднятых или обнаруженных в курганах монет. В Западной Европе зарегистрировано 42 клада этого периода66 и свыше 30 отдельных находок того же времени.

Общая сумма европейских кладов куфических монет (75) свидетельствует о сильнейшем увеличении темпа поступления восточной монеты. Если во втором периоде 50 кладов приходились на 66 лет, теперь на 39 лет приходится 75 кладов. Как ни условны эти цифры, они отражают закономерности, бросающиеся в глаза.

Значительное расширение торговли, отразившееся в отмеченном увеличении ввоза куфической монеты в Восточную Европу, привело и к усилению насыщенности восточноевропейского денежного обращения серебряной монетой. Увеличение количества монеты в обращении привело к заполнению всех тех территориальных лакун, которые образовались во втором периоде, когда ввоз монеты был недостаточным. Монета снова проникает на территорию Смоленщины, в пределы радимичской земли, вновь распространяется по Днепру (рис. 24).

Именно с насыщением восточной монетой русского обращения следует, очевидно, связывать и усиление ее отлива за западные рубежи славянских земель. Усиление торговых связей Восточной Европы с Востоком сопровождается в это время и значительным усилением балтийской торговли. Не активизация международной деятельности варяго-норманов приводит, таким образом, к расширению обмена между Востоком и Западной Европой, а укрепление экономики Восточной Европы, товарное обращение которой усилилось не только в сфере международного обмена с Западом, но и на Востоке, а также внутри славянских земель.

Усиление ввоза серебряной монеты в Восточную Европу в начале X в. прослеживается не только по нумизматическим данным. Поскольку монеты служили одновременно сырьем для производства украшений и различной серебряной утвари, мы вправе ожидать и увеличения с этого времени количества находок разных серебряных вещей местного производства, и действительно, именно с X в. на продолжительный период устанавливается эпоха блестящего расцвета ювелирного ремесла[222]. Клады с русскими ювелирными вещами зарывались еще в IX в., т. е. после того как начался приток в Восточную Европу серебряной монеты, однако до начала X в. они остаются редкими. С увеличением притока серебряных монет становятся обильными и клады серебряных ювелирных вещей. Более того, в X и XI вв., когда обращение серебра, сохранявшего свою монетную форму, охватывало все сферы населения, связанного с обменом, на Руси возникает производство массовых мелких украшений из серебра, входящих в убор простых горожанок и крестьянок.

Рис. 24. 1 – Копиевка, 953 г.; 2 – Киев, 906 г.; 3 – Киев, 906 г.; 4 – Киев, 936 г.; 5 – Черниговский у.; 6 – Любеч, 933 г.; 7 – Струпово, 912 г.; 8 – Гомель, 943 г.; 9 – Большой Кривей; 10 – Береза, 950-е гг.; 11 – Безлюдовка; 12 – Саркел; 13 – Тарусский у.; 14 – Белоомут; 15 – Борозденок; 16 – Муром, 939 г.; 17 – Ржев, 953 г.; 18 – Валдайский у., 951 г.; 19 – Пальцево, 914 г.; 20 – Торопец; 21 – Великолукский у.; 22 – Дубровинка, 961 г.; 23 – Гнездово, 928 г.; 24 – Гнездово, 948 г.; 25 – Гнездово, 960 г.; 26 – Веть; 27 – Дисненский у., 944 г.; 28 – Гарица, 906 г.; 29 – Ленциковщина, 912 г.; 30 – Минск; 31 – Чапле-Обремпалка, 900-е гг.; 32 – Гробин, 946 г.; 33 – Гробин, 952 г.; 34 – Сосницкий у., 914 г.; 35– Полесье; 36 – Боровиково, 905 г.; 37 —Псков, 958 г.; 38 – Булаево, 936 г.; 39 – Торма, 947 г.; 40 – Газелау, 959 г.; 41 – Ратсгоф, 952 г.; 42 – Таллин, 942 г.; 43 – Фридрихсгоф, 955 г.; 44 – Сарема; 45 – Зауе, 936 г.; 46– Ставрополь, 939 г.; 47 – Билярск, 906 г.; 48 – Казанская губ., 914 г.; 49 – Болгары, 946 г.; 50 – Кокрят, 900 г.; 51 – Болгары; 52 – Балымер; 53 – Богдановское, 920 г.; 54 – Аниково; 55 – Верхотурье, 909 г.; 56 – Петрозаводск, 946 г.; 57 – Новгород, 953 г.; 58 – Козельск, 953 г.; 59 – Савин; 60 – Вейсенштейн, 955 г.; 61 – Чудской городок, 960 г.; 62 – Коваст, 969 г.; 63 – Веснерсгоф, 951 г.; 64 – Городнинский у.; 65 – Староселы (С. 120)

Из восточноевропейских кладов рассматриваемого времени только 20 могут быть датированы точно, датировка остальных суммарна – в пределах 900–938 гг. Поэтому усиление темпа ввоза восточной монеты удобнее проследить по изменениям темпа ее завоза на Запад. Из числа куфических кладов в Западной Европе к 70-м гг. IX в. относится только 1 клад, к 80-м гг. IX в. – 1 клад, к 90-м гг. IX в. – 3 клада, к первому десятилетию X в. – 6 кладов, к 10-м гг. X в. – 12 кладов, к 20-м гг. – 8 кладов, а к 930–938 гг. – 14 кладов. Ввоз восточной монеты заметно усиливается уже в самом начале X в., но еще большую мощность приобретает с 910-х гг.

Рассмотрение династического и хронологического состава кладов третьего периода (см. табл. I и II) наглядно выявляет еще одну значительную особенность монетного обращения этого времени. Обращение не только насыщается монетой, но и быстрота обращения монеты увеличивается. Клады третьего периода – это наиболее компактные клады, как в отношении времени чеканки составляющих их монет, так и в отношении их династической принадлежности. Начало X в. является временем исключительно резкого перелома в составе кладов. Если еще в первых годах X в. некоторые клады содержат до 80 % аббасидских дирхемов, что роднит их с кладами IX в. (Безымянный Эрмитажный клад 909 г., Чапле-Обремпалкский клад), то тем очевиднее предстает перед нами стремительно развивающийся процесс исчезновения аббасидских монет из обращения. В первом десятилетии X в. они обычно составляют лишь 12–35 % от общего числа монет в кладах, в дальнейшем – менее 4 %, т. е. примерно столько, сколько обычно составляют в русских кладах монеты мелких династий, являющиеся «свитой» для определяющей категории монет. Такой ведущей группой становятся монеты Саманидов, которым с начала 10-х гг. принадлежит не менее 90 % всего состава кладов.