Читать онлайн «Антироссийские исторические мифы». Страница 32

1. Едва ли не главным аргументом геббельсовской версии было то, что польские офицеры в 1940 г. неожиданно после перевода их под Смоленск прекратили писать письма родным. Однако для советской практики приговоры с пометкой «без права переписки» являлись типичными. Корреспонденция от польских офицеров была тем более нежелательной ввиду использования их в противоречие международным конвенциям в качестве рабочей силы.

2. Прежде чем принимать геббельсовскую версию, российские официальные лица должны были хотя бы учесть тот факт, что все жертвы Катыни расстреляны немецкими патронами. Пытаясь найти этому какое-то объяснение, сторонники гипотезы о расстреле поляков НКВД выдвинули предположение, что патроны могли быть импортированы из Германии в начале 1930-х гг. Но где доказательства наличия такого импорта и соответствующего вооружения энкавэдэшников? В Катыни обнаружены патроны калибра 7-65 мм. В СССР пистолетов для такого калибра пуль не существовало. Советское нарезное оружие было рассчитано на патроны 7-62 мм. Зачем бы вдруг потребовалось импортировать патроны, которые не соответствовали отечественным оружейным стандартам, непонятно.

3. Еще один факт – пленные были связаны бумажным шпагатом. В СССР выпускали только шпагаты, сделанные из пеньки. Производство бумажных шпагатов было налажено в Германии. Это тоже импорт?

4. Способ расстрела катынских жертв был типичен для гестапо – выстрел в затылок в упор. НКВД расстреливал иначе: дистанционный выстрел из мелкокалиберной винтовки с последующим контрольным выстрелом в висок.

5. В архивах управления НКВД в Смоленске должны были сохраниться хотя бы следственные дела перемещенных польских офицеров. Смоленский архив, как известно, был вывезен в 1943 г. в Германию, а с 1947 г. находится в США. С начала 1950-х гг. в Соединенных Штатах действовала специальная комиссия, искавшая подтверждения геббельсовской теории. Ничего из Смоленского архива для подтверждения версии о расстреле НКВД предъявлено не было.

6. Катынский лес в 1940 г. не был безлюдной территорией. Он традиционно являлся местом массовых гуляний. Там же функционировал пионерский лагерь. Работал он и летом 1940 г., и в июне 1941 г. Получается, что НКВД устроил расстрел на территории детского учреждения, а потом ничего не подозревающие пионеры разгуливали поверх свежих захоронений, не чувствуя трупного запаха, о котором говорилось в отчетах обеих комиссий.

7. И немецкая, и советская стороны сходились в одном – расстрелянных было более 11 тыс. человек. Поляки корректировали эту цифру в сторону уменьшения – 4,5 тыс. человек. Почему? Это соотносится с данными о количестве заключенных польских офицеров. Но дело-то как раз в том, что в Катынском лесу были расстреляны не только поляки. Среди жертв расстрела были также русские и евреи. Это вполне подчиняется логике немецких оккупационных войск, но не логике НКВД.

8. Документы расследования немецкой комиссии пропали: одна часть сгорела в ходе польского восстания в Варшаве, другая сожжена в Берлине перед капитуляцией Германии. Удивительное дело: официально переданные в начале 1990-х гг. Леху Валенсе «катынские документы» также пропали. Геббельсовской аргументации предлагается, таким образом, поверить на слово.

И вот на фоне этой нехватки доказательств появляются некие документы, будто бы извлеченные из российских архивов и будто бы доказывающие правоту Геббельса. Сам факт противоречия материальных и письменных источников должен был вызвать вопрос о возможной подделке последних. Однако никаких подозрений у современных российских властей не возникло.

В конце 1980-х гг. началось массированное давление западной общественности на Советский Союз с требованиями раскрыть архивы и предъявить всему миру свидетельство причастности НКВД к катынскому расстрелу. В 1990 г. «лучший немец» М. С. Горбачев заявил, что документы найдены. В 1992 г. эти «доказательства» в виде трех документов были предъявлены общественности. Любой человек, мало-мальски знакомый с принципами архивного дела, может понять, что это абсолютная фальшивка. Письмо Л. П. Берии с предложением расстрела польских военнопленных написано не на бланке, у него нет номера. Ни один архивист не станет принимать всерьез подобную бумагу. Все эти «документы» помечены грифом «Совершенно секретно», а не «Строго секретно», как действительно маркировались секретные бумаги. На документах такого рода должно было быть указано, кто их оформлял, что сделано с копиями, черновиками и т. п. Ничего этого на представленных бумагах нет. Зато налицо множество исторических нелепиц. Упоминается «чрезвычайная тройка», хотя к 1940 г. тройки уже были упразднены. Да и сами тройки, в то время когда они существовали, формировались по совершенно иному принципу – представитель областного управления НКВД, секретарь обкома и прокурор, а потому заявленный в «документах» состав из трех энкавэдэшников был невозможен. Упоминается даже КПСС, которой, как известно, в 1940 г. еще не существовало. Документы явно фальшивые.

Россия приняла на себя несовершенное ей преступление. И это целиком вписывается в логику информационных войн. У страны создается комплекс исторической неполноценности, ощущение национальной вины.

И в данном случае уместно привести слова создателя катынского мифа Й. Геббельса: «Чтобы в ложь поверили, она должна быть ужасающей».

Широко распространенным, особенно на Западе, стал миф о «преступном характере» советско-германского договора о ненападении (пакт Молотова – Риббентропа) как поводе для развязывания Второй мировой войны. Раздаются предложения перенести дату начала Второй мировой с 1 сентября на 23 августа 1939 г. Хотя даже без детального, давно сделанного анализа событий[183] простая логика подсказывает, что Германия просто не могла за одну неделю – с 23 августа, когда был подписан договор, до 1 сентября 1939 г., когда началось немецкое вторжение в Польшу – подготовиться к мировой войне. На самом деле план вторжения в Польшу был утвержден Гитлером еще в апреле 1939 г., то есть за четыре месяца до подписания пакта Молотова – Риббентропа. Значит, Германия вторгалась бы в Польшу вне зависимости от того, был бы подписан договор с СССР или нет.

При этом фактически замалчиваются события, связанные с подготовкой и подписанием в сентябре 1938 г. Мюнхенских соглашений Англии, Франции, Италии и Германии, и их последствия для европейской и мировой политики. А ведь именно они во многом подтолкнули Гитлера к дальнейшей эскалации нацистской агрессии в Европе. Например, английский посол в Германии Невилл Гендерсон неоднократно в беседах со своими зарубежными коллегами и при личном общении с Гитлером говорил, что «немцы правы, утверждая, что из-за негибкости чехов единственным эффективным средством остается применение силы», «Германии суждено властвовать над Европой… Англия и Германия должны установить близкие отношения… и господствовать над миром», а буквально за несколько дней до начала Второй мировой войны заявил, что «не может исключать… возможности заключения Британией союза с Германией», одновременно советуя собственному правительству «не провоцировать» Гитлера[184]. И не стоит думать, что Гендерсон был этакой белой вороной в дипломатии. Его выступления вполне соответствовали настроениям английской политики, что прекрасно подтверждает высказывание премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена, адресованное Гитлеру во время их встречи 15 сентября 1938 г.: «Достаточно лишь сказать, что факт расовой мотивации действий национал-социалистической партии <…> исключает всякий империализм»[185]. По сути аналогичной позиции придерживались и французы. Еще в ноябре 1937 г. на встрече в Лондоне премьер-министр Франции Камиль Шотан и министр иностранных дел Ивон Дельбос, обсуждая с английскими коллегами возможную агрессию Германии против Чехословакии, отмечали, что, несмотря на наличие соглашений между Францией, СССР и Чехословакией о взаимопомощи, подписанных в мае 1935 г., Франция не будет препятствовать Германии, если аннексия Судетской области будет проведена без прямого «акта агрессии»[186]. История не дала возможности Шотану и Дельбосу делом «подтвердить» сделанное заявление, но за них это не менее успешно сделали в Мюнхене Эдуард Даладье и Жорж-Этьен Бонне, продемонстрировав «преемственность» курса на «умиротворение» нацистской Германии. К тому же как-то «забылось», что сразу же за «мюнхенским сговором» последовало подписание англо-германской и франко-германской деклараций о мире (30 сентября и 6 декабря 1938 г.), которые, по сути, ничем не отличались от советско-германского договора о ненападении августа 1939 г. Вот только пакт Молотова – Риббентропа, подписанный в тот момент, когда лишь чудо могло остановить германское вторжение в Польшу, не позволил этой агрессии сразу же вылиться в завоевание «жизненного пространства на Востоке». Договоры и соглашения Англии и Франции с Гитлером, наоборот, весьма поспособствовали укреплению уверенности нацистов в полной безнаказанности своих действий. Было бы интересно в преддверии наступающей через два года печальной годовщины событий сентября 1938 г. в Мюнхене предложить западным «партнерам» принять резолюцию, аналогичную Резолюции ПАСЕ № 1481 (призывающей к осуждению преступлений тоталитарных коммунистических режимов), и вести отсчет Второй мировой от «мюнхенского сговора», а также провести ряд международных конференций с подробным разбором документов и фактов. Или как минимум публично, с широким привлечением СМИ проанализировать их реакцию на подобное предложение.