Читать онлайн «Американские историки. Учебное пособие». Страница 13

Жёсткий критический настрой Уильямса способствовал широкой популярности его идей во всем мире. «Трагедия американской дипломатии» была переведена на русский и издана в СССР (1960)52. И в самих США волна леворадикальных настроений породила множество работ «в духе» Уильямса (например, труды У. Лафибера53).

Продолжателями «линии Пратта» во второй половине ХХ в. можно считать Р. Хофстэдтера, Э. Мэя и Дж. Линдермана. Занимаясь изучением «эпохи реформ» конца XIX – первой половины ХХ вв., Хофстэдтер уделял особое внимание эволюции представлений различных общественных групп о своем социальном статусе, идеальном и реальном. Несоответствие желаемого и действительного служило, согласно Хофстэдтеру, главным двигателем внутри– и внешнеполитического развития страны54. Тезис о стремлении американцев «не отстать» от французов, англичан и немцев в плане великодержавного статуса как одной из важнейших причин перехода к империалистической политике развивали в своих работах Э. Мэй и Г. Бил55.

Дж. Линдерман обратил внимание на иллюзорность многих идеологических конструктов, распространенных среди простых американцев в конце XIX в. Их представления об окружающем мире были весьма далеки от реальности. Издатели газет больше заботились не о распространении достоверной информации, а о росте тиражей. Существовавшие мифы не рассеивались, а сознательно укреплялись. В результате, США перешли к активной внешней политике, обосновывая это стремлением решить надуманные проблемы, существовавшие лишь в непросвещенном сознании американских обывателей (например, помочь свободолюбивым кубинцам избавиться от испанского гнета, указать отсталым филиппинцам путь к прогрессу и демократии)56.

Развитие идей С. Бимиса во второй половине ХХ в. привело исследователей к выводу о невозможности ответа на вопрос о происхождении американского империализма без рассмотрения внешней политики США в широком международном контексте. Не только американские интересы или американские идеи заставили США выйти на мировую арену – сама эта арена претерпела в конце XIX в. существенные изменения и продиктовала вашингтонским политикам особую линию поведения. Если не совершенная случайность, то сложное хитросплетение факторов, граничащее со случайностью, привели к появлению империалистических Соединенных Штатов. Подобных взглядов придерживался уже упоминавшийся Э. Мэй. Еще более явно на невозможность рационального объяснения указывал Дж. Филд-мл.57

Как ни странно, в дискуссиях американских историков о сущности американского империализма чрезвычайно слабо заметен голос сторонников его позитивной оценки. Даже та часть исследователей, которая не видела за метаморфозами рубежа XIX – XX веков «заговора капиталистов» или злокозненных политиков, редко находила положительные черты в последующей американской экспансии и стремлении к мировой гегемонии. Если кто-то из историков (например, С. Леберготт58) и пытался защищать американские транснациональные компании, указывая на их вклад в развитие других государств, повышение уровня жизни местного населения и т. п., они делали это как бы вопреки общепринятому мнению, почти оправдываясь. Можно констатировать, что антиимпериалистический настрой является сегодня наиболее популярным и распространенным в американской исторической литературе.

Все общества, прошедшие через стадию индустриализации, так или иначе приспосабливались к изменившимся обстоятельствам: взрывоподобному росту городов, распаду традиционных сообществ, возникновению гигантских корпораций, политической перегруппировке в пользу интересов крупного капитала. В США это приспособление проявилось сначала в довольно аморфном популистском, а затем в более четко артикулировавшим свои задачи прогрессистском движении конца XIX – начала ХХ вв. Прогрессистам (к числу которых принято причислять даже президентов – Т. Рузвельта и В. Вильсона) удалось добиться смягчения наиболее явных социальных противоречий, провести ряд политических и административных реформ. Однако и после прогрессистской эры американское общество серьезно отставало от Европы по уровню адаптации к вызовам индустриализма, качеству и количеству механизмов, смягчающих его негативные последствия. Принято считать, что только в период Нового Курса (1930-е гг.), а затем в результате реформ 1960-х гг., Соединенные Штаты приобрели основные черты «социального государства», да и то со значительными оговорками. Что же представляло собой прогрессистское движение? Почему оно возникло? Как можно оценить его результаты? Можно ли обвинять прогрессистов в Великой депрессии и прочих негативных социальных явлениях, с которыми США столкнулись после завершения прогрессистских реформ? Все эти вопросы обсуждались и продолжают весьма активно обсуждаться в исторической литературе. Для американских историков, не избалованных обилием исторических эпох и периодов, такое действительно массовое социальное движение, как прогрессизм, конечно же, представляет огромный интерес.

Первое историографическое направление, предложившее интерпретацию прогрессизма, черпало внутренние силы непосредственно из этого движения, было его порождением. Историки-прогрессисты просто не могли оценить прогрессизм отрицательно. Именно они предложили базовый подход к изучению данной эпохи, задавшись вопросом: какие социальные классы составляли основу прогрессистского движения? Выдвижение новых классов и социальных групп на эту роль в последующие десятилетия обычно служило поводом для «интерпретационного сдвига», переосмысления исторического значения реформ начала ХХ в.

Для историков-прогрессистов события «эпохи реформ» виделись в форме противостояния «сил демократии» и «сил олигархии» (или «простого народа» и «элиты»). Их симпатии были всецело на стороне «простого народа». Пожалуй, наиболее четко связь прогрессистов с другими демократическими движениями американской истории (джефферсонианским, джексонианским, популистским) проследил В. Паррингтон. Для него прогрессизм был очередным «демократическим ренессансом», позитивным процессом, обеспечивавшим стабильность и процветание Америки, благодаря обуздыванию олигархических аппетитов59.

Однозначно позитивная оценка прогрессистских реформ была подвергнута сомнению уже в период Великой депрессии. Однако новые развернутые интерпретации появились лишь после окончания Второй мировой войны. В книгах Р. Хофстедтера и Дж. Моури прогрессизм был представлен как отчаянная и, в основном, безуспешная попытка представителей традиционного американского «среднего класса» противостоять вызовам индустриальной эпохи. По мнению Хофстедтера, они боролись за утраченный социальный статус, по мнению Моури – пытались отстоять традиционные протестантские ценности60.

Стремление Хофстедтера и Моури свести прогрессизм к консерватизму, хотя и вызвало значительный интерес коллег-историков, уже в конце 1950-х перестало считаться адекватным объяснением эпохи реформ. В самом деле, если прогрессисты хотели лишь вернуть «золотой век», что заставило их в итоге произвести довольно значительные социальные преобразования? Отвечая на этот вопрос, Р. Вибе предложил скорректировать «тезис Хофстедтера-Моури»: не традиционный, а новый средний класс стал главным двигателем реформ. Не сами пострадавшие от «эпохи раннего накопления» фермеры, торговцы и мелкие предприниматели, а их дети, получившие образование и желающие строить свою, новую жизнь, сформулировали и попытались воплотить основные постулаты прогрессизма61.

Похожую трактовку предложил в своих трудах С. Хейз. Анализируя реформы начала ХХ в., он обнаружил, что превозносимый историками-прогрессистами «простой народ» нередко выступал против преобразований. К примеру, при реализации различных природоохранных мер, реформаторам приходилось преодолевать сопротивление фермеров, которые желали эксплуатировать природные ресурсы безо всяких правительственных ограничений. Хейз считал, что прогрессистами чаще всего становились т. н. «технократы» – молодые, образованные менеджеры, стремящиеся повысить степень общественной организации, сделать жизнь более рациональной и предсказуемой62.

Среди историков «нового левого» направления, прогрессистским движением больше всех занимался Г. Колко. Явно следуя за марксистской интерпретацией, но и заимствовав некоторые выводы «теории организации», Колко выдвинул идею, что прогрессистами были те самые капиталисты, злоупотребления которых прогрессизм призван был ликвидировать. Практически подчиняясь максиме «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», бизнесмены рубежа веков, недовольные хаосом и атмосферой недобросовестной конкуренции, которые мешали им извлекать прибыль, организовались и инициировали правительственное регулирование бизнеса. Их целью было создание стабильной и комфортной среды, способствующей приращению их капиталов. Ни «простой народ», ни «средний класс», согласно Колко, не имели к прогрессистскому движению ровно никакого отношения (кроме, может быть, обеспечения необходимой «массовки»)63.