Читать онлайн «Одиссея варяжской Руси». Страница 14

Оба процитированных выше эстонских исследователя склонялись к тому, что самые ранние славянские заимствования попали в прибалтийско-финские языки в результате их контактов с лужицкой культурой, которую они считали славянской. Не отвергая полностью такую возможность, отметим, что славянская принадлежность лужицкой культуры окончательно пока не доказана и среди специалистов нет единства по этому вопросу. Кроме того, ряд заимствованных слов указывает не просто на торговые контакты, а на более или менее длительное совместное проживание славян и финно-угров в Прибалтике. Вряд ли связанные с домостроительством и пахотой термины могли перейти из одного языка в другой при эпизодических торговых контактах, и уж тем более не могло быть заимствовано понятия суда, предполагающее отношения власти и подчинения (эст. sund, «принуждение»). Поскольку ни о каком славянском племени, которое жило в Эстонии в последние века до н.э. и осуществляло бы суд над местным финно-угорским населением, нам неизвестно, мы вправе предположить, что рассмотренные лингвистические заимствования являются следствием существования в Прибалтике в ту же эпоху русского королевства, описанного Саксоном Грамматиком. На эту же Прибалтийскую Русь указывает и отмеченное выше большое число заимствований из русского языка на эстонском острове Эзеле, наиболее удаленном от Древнерусского государства, но являвшемся, как Роталия, частью этой первоначальной Руси.

Более чем тесные контакты между двумя народами подтверждают примеры друг их заимствований в эстонском из русского языка: kost, «гостинец, подарок» ← др.-русск. гость, turg, turu, «рынок, базар» ← торг, tavar, vara, «сокровище, клад, состояние, благо» ← товар, passmer ← безмен, maar ← мера, lodi, «лодка, баржа» ← ладья, prees ← пряжа, vaap, «краска, окраска» ← др. рус. вап, sinine ← синий, kold ← желтизна, tapper ← топор, look ← лук, tubli, tublis, «доблесть, молодецкий, ловкий» ← доблесть, saha, sahk «плуг» ← coxa, kabli, «мотыга» ← белорус, скалба, saan ← сани, varten ← веретено, kari, «строгий надзор, присмотр, строгое приказание, наказание» ← кара, карать, roosk, «кнут, плеть» ← розга, raja, «граница, предел» ← край, valadus ← свобода, voli, «воля, право» ← воля{126}. Как видим, целый ряд заимствований, касающихся орудий труда, таких как пряжа, веретено, топор, лук, соха и мотыга, точно так же должны были осуществиться в очень ранний период. Также здесь присутствует целый ряд понятий, связанных с торговлей и средствами передвижения, нравственные понятия, относящиеся как к военному делу, так и к состоянию свободного человека. Присутствуют здесь понятия из сферы господства-подчинения и границы территории. Все эти лингвистические данные вполне соответствуют тому раннему периоду русско-эстонских отношений, которые мы вправе предположить на основании известия Саксона Грамматика.

Следует также отметить, что название Роталы, первого упомянутого в хронике города русов, образовано от общеславянского слова рота, обозначавшего у наших предков вселенский закон. Название второго города, Палтиске, перекликается с древнерусским городом Полоцком. Что касается имени его царя Веспасия, то оно больше напоминает римского Веспасиана, и, похоже, Саксон Грамматик взял его из какого-то латинского источника. Ринд и Даго, как уже отмечалось выше, находят свое соответствие в местных прибалтийских названиях. Впрочем, похожие имена встречаются в славянской традиции. Так, известно женские имена Рина, Ринка, а также мужские Ринеш и Рин. Что касается Даго, то известны моравское имя Даграст, сербское Дак, а также сербские Дака и Дако (впрочем, М. Морошкин полагал, что последние последние два имени производятся от христианских имен Дамиан и Давид){127}. Около 1575 г. упоминается московский отчинник Молчан Федорович сын Дагин{128}. Кроме того, в грамоте, данной польским князем Мешко I папскому престолу в конце X в. и названной по первым словам «Dagome Iudex», под именем Dagome (вариант Dagone) подразумевается сам польский князь. Польский историк X. Ловмяньский связывает его с именем Дагоберта, полученного Метко I при крещении{129}, однако представляется странным, чтобы писцы с ошибками писали имя собственного князя. Уже сын Ринд Бой из второго фрагмента Саксона Грамматика носит чисто славянское имя, зафиксированное белорусской мифологической традицией.

Имена двух других королей русов заслуживают отдельного анализа, который будет предпринят ниже. Саксон Грамматик упоминает предводителя рутенов Флокка, имя которого, по всей видимости, является искаженным волк и в этом качестве находит себе аналогию в многочисленных именах типа Влк, Влкон, Влко, Влакен, Влкен и т.п.{130} Побежденный Старкатером разбойник Висин находит свое соответствие в таких западнославянских именах, как Вычин, Высен, Вышен и Вецен{131}. Имя морского разбойника Рота вновь отсылает нас к славянскому названию вселенского закона, а также вновь встречается нам у западных славян в форме Роташ{132}. Точно так же славянским является имя Ратибор, внуком которого был Регнальд. Имя последнего не является славянским, однако его появление может быть объяснено контактами рутенов с другими народами. Достаточно похоже на него имя Рогнеды, дочери варяжского правителя Полоцка. Насколько мы можем судить, искаженным является и второй корень в названии мыса Русбей, приводимого Плинием. Поскольку до римлян оно дошло в кимврской передаче, вероятность искажения еще более повышается. Ближе всего к данному корню находится славянской слово буй. Его лингвисты обычно рассматривают как производное от и.-е. bhou-/bhu, «расти, становиться сильным» и в качестве ближайшей параллели приводят др.-инд. bhavyah, «сущий, существующий». С этим корнем в Древней Руси был связан целый ряд значений. Буян мог означать возвышенное место, холм, бугор и даже гору. Даниил Заточник пишет: «Дивиа за буяном кони паствити…»{133}Один из списков «Сна пресвятой Богородицы» начинается так: «На горе-на горюне, на горе-на Буяне»{134}. Еще в языке XIX в. слово буйвище означает «возвышенное, открытое кругом место; пустырь на возвышении»{135}. Подобная характеристика вполне могла относиться к мысу. Эпитет буйный в значении «дико бушующий» в нашем языке также может относиться к ветру и морю. Судя по всему, на Руси подобным образом называли не возвышенность вообще, а возвышенность, связанную с каким-либо сакральным центром. С принятием христианства подобным центром стала, естественно, церковь, с которой и стали соотносить слова буй, буевище в значении открытого возвышенного места, площади около храма: «А буевище Петрятино дворище оть прежнихъ дверей святаго Великого Ивана до погреба… Того же лъта повеяв посадникъ Феодосъ и всь Псковъ намостити буевище и около церкви святыа Троица…»{136} Такое значение, но, разумеется, в языческом его смысле, вполне приложимо к названию мыса, находящегося около границы между «живым», «Кронийским морем» и морем «мертвым», замерзающим. В этой связи весьма показательно, что буй, буище как в древнем, так и в относительно современном русском языке XIX в. означало кладбище, могильник, а также черту и грань{137}. Как было показано выше, Руссин Генриха Латвийского является потомком изначальной Прибалтийской Руси, а не следствием политического или экономического влияния на местных жителей Древнерусского государства. Наконец, следует отметить, что одновременное существование на одной и той же территории славянского и какого-то иного населения (если предположить неславянский характер Прибалтийской Руси), в равной степени чуждого окружающим их балтским и финно-угорским племенам, крайне маловероятно.

Решив принципиальный вопрос, кем же были описанные Саксоном Грамматиком прибалтийские русы, постараемся определить основные контуры развития этой Руси. На основании совпадения указаний совершенно не связанных между собой свидетельства Плиния Старшего, описания войн дан с русами в «Деяниях данов», образования племенного названия куршей под славянским влиянием и данных о начальном этапе влияния славянского языка на язык прибалтийско-финских племен мы со всей уверенностью можем утверждать, что свидетельство Саксона Грамматика о существовании на территории современных Латвии и Эстонии Прибалтийской Руси на рубеже I тыс. до н.э. и I тыс. н.э. не является плодом вымысла датского летописца, а соответствует исторической действительности. Кроме того, существование Руси в данном регионе подтверждают рассмотренные выше данные топонимики, гидронимии, ономастики, эстонского предания о волости Русса «Русавальде», равно как и то, что в папских буллах XIII в. Ливония, не входившая в состав Древнерусского государства, именуется Руссией. Описанная в «Деяниях данов» самая первая война между Фротоном I и Транноном, по археологическим данным, может быть отнесена если не к началу, то по крайней мере к середине I тыс. до н.э. На достаточно раннее присутствие в Прибалтике русов указывает и этимология куршей. Естественно, в ту эпоху о королевстве в собственном смысле слова говорить не приходится и оно представляло собой то, что в современной науке именуется вождеством. Тем не менее уже в первом фрагменте Саксона Грамматика Русь предстает перед нами как общество с достаточно развитой внутренней иерархией, где кроме верховного правителя народа рутенов имеется царь отдельного города. Это напоминает структуру Древнерусского государства, где великому князю подчинялись князья отдельных племен. Несомненный интерес представляет обозначение Траннона в оригинале — tyrannum. В латинском языке это слово имеет два значения: собственно «тиран» и «самовластный». Очевидно, что датский летописец употребил его во втором значении, в связи с чем английский переводчик перевел его не просто как «царь» или «король», а употребил термин «монарх», подчеркивая высокий титул его носителя. Отметим, что в свое время предводитель готов Аларих именуется в источниках как tyrannus Geticus, что отражало его высокое положение как носителя центральной монархической власти{138}. Применительно к Руси это понятие Саксон Грамматик применяет всего лишь два раза: первый раз в связи с Фротоном I, а второй раз — характеризуя намерение Старкатера, который вместе со своим другом «в стремлении к верховной власти вторглись также на Русь» (tyrannico Rusciam); английский переводчик употребил в данном случае понятие empire. Однако Старкатер, как и Геракл, имеет явно выраженные черты божественного происхождения. Само его имя, как отмечает А. Гуревич, образовано сочетанием слов sterkr, starkr, «сильный» и Hoōr, имя бога, hoð, «битва», «убийство». Он описывается не просто как могучий воин, но как уродливый клыкастый человек гигантского роста, первоначально имевший шесть рук, четыре из которых отрубил ему Тор. Старкатер — «одинический» (тесно связанный с Одином) герой, и, чтобы снискать его благоволение, осуществляет ритуальное убийство короля Викара. В ночь накануне жертвоприношения Старкатер вместе со своим воспитателем прибывает на остров, где на лесной поляне видит 11 человек, восседающих на престолах; 12-й престол занимает воспитатель Старкатера, и присутствовавшие (видимо, боги) приветствуют его как Одина. Как уже отмечалось, Один дарует Старкатеру три жизни{139}.