Читать онлайн «Очевидность и построение . Материалы для критики исторической догматики». Страница 6

И почему должны были так сильно оклеветать эту секту Матвей, Лука, Марк и Иоанн, не сделав даже высказывания об их миссии? Речь может идти о фарисеях только как о верхних слоях иудейства. Это было бы единственным понятным объяснением того, что они впредь называются книжниками. Кроме того, мы знаем, что комбинация согласных «PH R», которые содержатся как в слове «Pharao», так и в слове «высокие дома».

Это было бы ясно, если бы этот мятежный характер дохристианства в передаче Нового Завета ко времени позднего средневековья или раннего нового времен был бы «забыт», так как христианство в официальном государстве стало религией нового дворянства. Социал-революционная критика в иудействе была бы рассмотрена с социологической точки зрения. Но это единственное рациональное объяснение для движения, которое принимает по содержанию столь много из иудейства и одновременно рассматривает официальное иудейство в качестве самого важного противника. Этот же амбивалентный характер христианства приготовил многим исследователям, включая нас, самую большую концептуальную трудность.

Бесспорным является то, что первые приверженцы молодого христианства в северосирийских и малоазиатских общинах являются мелкими ремесленниками. Иисус был сыном плотника. Если мы понимаем, следовательно, сына мелкого иудейского плотника как предхристианина идеального типа, то нам удается снова легче понимать центральное послание Нового Завета: «Скорее пройдет верблюд сквозь игольное ушко, чем богатый на небеса попадет». (Мф.19:24). Марк, который с общей точки зрения является самым старым евангелистом, окажется также самым коммунизированным: «... пойди, все, что имеешь, продай, и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах». (Мк.10:21) «Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающееся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими, Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою». (Мк.10:42-43)

Это фактически теперь убеждает больше, чем духовный путь развития идейного мира христианства: от социальной революционности предхристианства к консервативности позднего христианства, как можно было это наблюдать, например, всюду в Европе в XIX столетии. В XIX столетии христианство политически используется для того, чтобы оправдывать постоянный мировой порядок для классового общества. (В это же время его духовное содержание предоставляется народу для его духовного развития).

Особенным интересом для критической общественной науки мог бы теперь стать вопрос, когда же состоялся этот переход (от революционного христианства к консервативному—ВП). Тем не менее, к удивлению, этот вопрос ни разу не заинтересовал даже самых критично настроенных критиков церкви, которые вместо этого пишут толстые книги о девственности Марии и о воскресении Иисуса. Наше изучение, в частности, так называемой литературы на старом высоком немецком управдоподобило теперь гипотезу, что превращение христианства социально революционного в христианство консервативное в раннее средневековье еще не состоялось. Тексты раннего средневековья на старом высоком немецком, которые являются почти исключительно христианскими, свидетельствуют именно о том, что христианство в Европу приходило как предхристианство. (Примерно так стоит в «Правилах Бенедиктинцев», написанных на древневысоконемецком: «Являемся ли мы слугами (scalch) или свободнорожденными (friar): перед помазанниками мы являемся одними». И «начальник не может делать никакого различия для человека» (295, Schlosser[21][21]).

Это является примерной противоположностью римскому государству, которое кажется при более близком рассмотрении всегда нерациональным. Если берется именно современный размер экономики, чтобы понять римское общество и структуру экономики, то тогда довольно быстро бросается в глаза, что сведения, которыми мы владеем о римлянах, допускают только единственный вывод: такая экономика и общество совершенно не могут функционировать. Согласно сведений итальянского ренессанса и немецкого историзма, например, якобы вся граница римского государства защищалась против племен преимущественно варварских, полукочевых народов, так что для этого нужно было создать сильную вертикальную армию. (Только Варус должен потерять 20 000 мужей). Расточительство явно бесполезно. В Германии экономическим путем это могли привнести не кто иной, как рабы, меха и полезные ископаемые. Вавилонско-иудейским купцам наверняка удавалось вывозить эти изделия в раннее средневековье из Германии, и они совершенно не нуждались в правителе или в границах. Имели ли римляне хоть какое-то понимание глубоких экономических связей или вся концепция римского государства является фикцией, неоднократно показавшей особую красоту?

Было ли возможно это, что историки столь безмятежно могут формировать сильные фикции? Не нарушают ли историки приказ честности? Позвольте дать нам коротко три симптотических примера для проблематичного положения источников европейской истории:

Труд Григорий Турского[22][22] незаменим в качестве источника для начала франкской истории. Но этот Григорий требует у считывателей несколько иррационализмов. По поводу христианский крестителя Хлодвига[23][23] (Clovis) тот был должен, как утверждает Григорий на полном серьезе, принести освященную воду в сосуде непосредственно с неба. На основании этого факта принимают по праву все престолонаследники, что они короли по милости бога. Понятно, что короли в эту историю охотно хотели верить, но почему этой истории доверяет современная историческая наука, и почему она так придерживается твердо столь сомнительного источника, как Григорий Турский?

Византийская история начинается с убийства сирийского (isaurischen) короля юношей-пастухом и крестьянином Василевсом, основателем македонской династии. Его внук Константин VII Порфирогенет[24][24] двигает в X веке прежде всего так называемый византийская ренесанс (так называется охотно, между тем, в византинистике македонский ренессанс). Но он вдобавок приписывает дедушке лучшее происхождение. «Он заполнил видный дефицит дедушки и сконструировал ему полное родословное дерево, которое он приписывал по отцовской линии на армянские дома короля Арсакидена и с материнской стороны на Константина Великого». (Helga Koepstein, в: J. Irmscher, Die Blutezeit des Byzan-tinischen Staten («Время процветания византийского государства в 10 веке») Амстердам в 1992, S. 7). Кепштайн указывает затем с полным основанием, что современники неоднократно пользовались авторами, которым Константин это дело поручил и оплатил. С другой стороны возникнет тогда эта запутанная историческая компиляция (Geschichtsklitterung) из-за принятия этой ситуации историками итальянского ренессанса для достояния общества. Только в тридцатые годы нашего (т.е. XX-го) столетия начали французские историки детально исследовать эту и другие византийские легенды. Генри Грегор (Gregoire) писал тогда: «Нужно летописцев этого времени постоянно считать способными к замене истории легендой и подозревать их в этом», (согласно Koepstein, 9).

Германн Келленбенц считается признанным авторитетом в области немецкой истории экономики. Он стал в 1958 профессиональным (формально признанным, видимо, немецкое habilitiert лучше всего перевести именно так—ВП) профессором. Молодому, талантливому, высокоодаренному историку экономики было поручено в 1939 году «Государственным институтом для истории новой Германии» исследовать гамбургское иудейство и прежде всего роль сефардов, которые значительно способствовали экономическому взлету Гамбурга. В апреле 1945 был занят Келленбенц с «работой над источниками»: «Келленбенц, как сообщил Энгельманн, в апреле 1945 целыми днями сжигал данный ему в распоряжение обширный материал документов и архива. Вместе с этим наука была навсегда лишена незаменимых документов. Единственное, что он не уничтожил, была его собственная работа. Он написал ее поверхностно, националистично, чтобы быть профинансированным» (Otto Kohler, Die Zeit, 28 августа 1992)

Мы, ввиду такого положения с источниками, опасаемся того, что современная политэкономия вновь критически должна пересмотреть все эмпирико-исторические парадигмы, перед тем как смогла бы быть построена следующая из них теория экономической, общественной и культурной истории.

Глава 2

Достоверность источников античной культуры, опубликованных (и уничтоженных) во время итальянского ренессанса.

В истории запада центральную роль играет ренессанс. С него начинается история современности. Но с недавних пор эта концепция пребывает в кризисе. По меньшей мере, для американского историка. Вильям Боувсма писал, что вся концепция ренессанса как эпохи просвещения стала сомнительной, и говорил относительно этого о крушении драматургии западной историографии («collapse of the traditional dramatic organization of the western history»), которая возникла после ренессанса. (William Bouwsma, The Renaiissance and the Drama of western History, («Ренессанс и драма западной истории», American Historical Review, 84 (1979), S. 1-XV)).