Читать онлайн «Среди красных вождей том 2». Страница 16

И действительно, дня через три-четыре приехала ревизионная комиссия, во главе которой стоял член кол­легии Р.-К. Инспекции товарищ Якубов, человек само­стоятельный и вполне честный. Он, первым долгом, отправился к Гуковскому и, после долгой беседы с ним, пришел ко мне страшно возмущенный: он note 83убедился, что все, что ему в Москве рассказывал Ногин, подтвердилось, и даже с лихвой. Он убедился, что Гуковский тщательно старается скрыть какие то концы. Он сам своими глазами увидал, что письменный стол Гуковского набит деньгами в разных валютах, и что Гуковский лично производит валютно- разменные операции, как я выше говорил, по одному ему известному курсу, не ведя по этому делу никакой отчетности. Он убедился что у Гуковского не велось бухгалтерии и что поэтому он не мог дать мне итогов, с которых я мог бы продолжать мою отчетность, почему я и должен был начать ее, так сказать, с нуля.

— Вы знаете, товарищ Соломон, — сказал с сильным восточным акцентом Якубов в крайнем раздражении, — я вам скажу, что Гуковский просто мерзавец и мошенник… Представьте себе, когда я возму­тился, что он позволяет себе продолжать валютные операции, на что с вашим приездом он не имел боль­ше права, и притом вести их по произвольным курсам и не ведя по ним никакой отчетности, он мне ска­зал: "Я, товарищ Якубов, не люблю канцелярщины, а потому и не веду никакой записи и никакой отчетности"… И это говорит он, старый опытный бухгалтер - специалист!…

А когда я ему сказал, что налагаю запрещение на все хранящиеся у него суммы и что он должен их все передать вам, он заявил, что я не имею права да­вать ему приказы… Тогда я, — продолжал искренно воз­мущенный Якубов со своим восточным акцентом, — очень, очень рассердился и сказал ему: "Я иду сейчас к товарищу Соломону и ты сейчас же передашь ему все до последней копейки! Поннымаэшь?!…"

И в тот же день, прибывшие с Якубовым сотруд­ники - ревизоры опустошили ящики стола Гуковского и, note 84пересчитав хранившуюся в них валюту, передали под расписку все деньги мне. Их оказалось, если память мне не изменяет, около восьми миллионов рублей. Затем они вскрыли несгораемый шкап, стоявший в кабинете Иохеля, секретаря Гуковского, извлекая оттуда какие то драгоценности и тоже передали их мне.

Для характеристики того, как обращались с драгоценностями советские сановники, приведу со слов са­мого Гуковского, как он получил пакет с разными драгоценностями. Он были кое-как завернуты в бу­мажки, никакой описи к пакету не было приложено.

— Вот видите, как мне верят, — хвастал Гу­ковский. — От меня не потребовали даже распискувполучении, просто взяли и послали весь пакет на мое имя за одной только печатью. Я стал выбирать из пакета камни и изделия, а бумаги выбрасывал в сорную корзи­ну… Ну, вот, через несколько дней мне понадобилось взять из корзины клочок бумаги. Запустил я в нее руку и вдруг мне попался какой то твердый предмет, обернутый в бумагу. Я его вытащил. Что такое?… Хе-хе-хе!… Это оказалась диадема императрицы Александры Феодоровны, хе-хе-хе! Оказалось, что я ее по нечаянно­сти выбросил в корзинку, хе-хе-хе!..

И началась ревизия. Ревизоры при содействии Ноги­на который, как я уже говорил, тоже имел мандат на право производства ревизии и был уже хорошо ориентирован в делах Гуковского и Ко., а также его отчет­ности, извлекли одно дело за другим и положительно выходили из себя от открывавшихся перед ними злоупотреблениями. Ведь не было буквально ни одного честного дела — все было построено на мошенничествах и подлогах. Якубов обращался за разъяснениями и кпоставщикам, допрашивал служащих, и все более и note 85более приходил в изумление и негодование. Положение Якубова было сугубо тяжелое, так как Гуковский до командирования его в Ревель был тоже членом коллегии Рабоче-Крестьянской Инспекции и, следовательно близким товарищем его. Тем не менее Якубов не покрывал своего товарища и в конечном счете составил убийственный для Гуковского акт о произведенной им ревизии, — это был, в сущности, обвинительный акт… Отмечу, между прочим, что Якубов обратил внимание на то, что Гуковский выдал Линдману чек на 700. 000 марок, хотя он, как я говорил выше, не должен был пользоваться, по соглашению со мной, своей подписью… Словом перед ревизорами встали все проделки его, выяснились все порядки заключения им договоров…

Но Гуковский, чувствовавший за своей спиной участие своих "уголовных друзей", не смущался. Он продолжал писать свои письма - доносы Крестинскому, Чичери­ну, Аванесову и пр., но уже не на меня одного, а также на Якубова и на других. И по вечерам, врываясь в мой кабинет, он читал их мне, смакуя и подхихики­вая…

Я передал Якубову все те договоры, которые я считал необходимыми и юридически возможным анну­лировать, и он утвердил своею подписью мои предположения. Я был благодарен этой ревизии: она, ознако­мившись со всей моей деятельностью, нашла все мои ша­ги правильными. И это было для меня, среди всего того сорного леса, в который я попал, великим ободрением. Я не буду приводить здесь все те дела, которые бы­ли обревизованы Якубовым. Выше я уже привел описание некоторых из них, как типы, и считаю, что это­го довольно для того, чтобы читательмог составить note 86себе ясное представление о характере всех дел Гуков­ского.

Ревизия тянулась долго. Ревизоры составляли, один за другим, самые убийственные для Гуковского акты, он их спокойно подписывал и все время строчил, один за другим, доносы на Якубова и на меня. Впрочем, к этим именам прибавилось вскоре еще одно имя — Седельникова, который, как я говорил будучи командирован в Ревель; чтобы помочь мне перевезти золото, в виду слухов о пробуждении деятельности Балаховича, чему я сопротивлялся, испросил позволения у Москвы остаться при мне. Он, по неврастенической своей натуре, хотя и искренно, стал интересоваться делами Гуковского и, когда приехал Якубов, начал добровольно давать ему указания о делах Гуковского. Не­мудрено что и имя Седельникова стало одиозным Гуковскому, и он поминал и его в своих доносах.

И все эти доносы в конце концов восторжество­вали. Но, прежде чем продолжать, отмечу, что ревизия, как я уже говорил, окончилась крайне неблагоприятно для Гуковского (Скажу кстати, что Якубов, обревизовав и мою отчетность и дела, составил особый акт, в котором было сказано, что все оказалось у меня в образцовом порядке—Автор.). Но особенно пострадал честный Яку­бов: пробыв в Ревеле около 3-4 недель и все время вра­щаясь в атмосфере мошеннических дел и уловок, он дошел до такого потрясения своей нервной системы, что это отразилось у него на его психике. Мне рассказывали, что вскоре по возвращении из Ревеля, окончив свой отчет, он начал страдать определенной манией — note 87он всех людей считал ворами и мошенниками… Не знаю прошло ли это у него… Упоминаю об этом, чтобы читатель мог судить, что такое была (увы, в советской практике она завоевала твердый позиции, в которых и окопалась)гуковщина….

Я полагаю, что читателю уже стало ясно, какие не­возможные отношения создались между Гуковским и мною, а также между моими сотрудниками и его. Все раз­делились на два резко враждебных лагеря. И, конечно, в таком в сущности маленьком провинциальном городе, как "столичный город" Ревель, все, творившееся в "Петербургской Гостинице", было притчей во языцех у всех сколько-нибудь тяготевших к нашим делам. Нечего и говорить что я принимал все меры к тому, чтобы, так сказать, локализировать этот перма­нентный пожар и не давать пламени его вырываться "изизбы".

Но мне это плохо удавалось, ибо молодцы Гуковского, видевшие в раздувании этого пожара и в вынесении горящих головешек его наружу, какое то специ­фическое удовлетворение, трепали языками направо и налево, ища сочувствия среди своих "друзей - поставщиков", частью изгнанных мною, частью взятых мною, так сказать, в шоры, разжигая и в них недовольство мною и сожаление о добрых старых временах, когда решающим моментом была взятка. С другой стороны и наиболее ярые из моих сотрудников, как, например, неуравновешенный и неумный Седельников, тоже кричали налево и направо о подвигах Гуковского и его молодцов, стараясь склонить общественное мнение в мою пользу. Да и сам Гуковский жаловался и клеветал всем и каждому, несмотря на все мои просьбы к нему не выносить нашего домашнего сора из избы. Он отвечал мне драматическим тоном «благородного отца»:

note 88— Я не боюсь правды… я говорю только чистую прав­ду… пусть все ее знают!…

Приезд ревизионной комиссии с Якубовым во главе лишь увеличили это волнение и сумятицу, а следова­тельно и толки… Мои сотрудники, рядом со мной боровшиеся с "гуковщиной", видя, что положенные мною в основание моей политики принципы получили одобрение ревизоров Рабоче-Крестьянской Инспекции, не могли скрывать своего торжества и, если хотите, даже известного злорадства. И разделение и вражда становились все резче и резче и доходили до горячих словесных дуэ­лей, особенно разжигаемых честным, но совершенно ненормальным Седельниковым, группировавшим около себя моих сотрудников и старавшимся обратить на путь истинный и молодцов Гуковского, ведя среди них агитацию в мою пользу… Никакие мои просьбы умерить свой пыл на него не действовали.