Читать онлайн «Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу». Страница 47

В 1981-1984 гг. археолог Д.А. Мачинский уже характеризовал норман­нов исключительно носителями «социально активного начала до 1030-х го­дов», как «организующую суперэтничную силу», сыгравшую роль «ка­тализатора начавшихся процессов, роль дрожжей, брошенных в тесто, которому приспело время стать многослойным пирогом - государством». К сказанному он добавил в духе советского «антинорманизма», утвер­ждавшего о преобладающей роли внутреннего фактора в образовании Киевской Руси, но уже с серьезным смещением привычного акцента, что «все социально-экономические предпосылки для возникновения государ­ственности имелись к IX в. и в чисто славянской среде и можно было бы обойтись и своей закваской, но варяжскими дрожжами получалось быстрее и лучше». Вместе с тем ученый подчеркивал, что скандинав­скую природу имени «Русь» подтверждает топонимом Roslagen. Пред­ставители других отраслей наук, работая над варяжской проблемой и законно полагаясь на точность заключений археологов, не только уверо­вали под их влиянием в массовое и чуть ли не в повсеместное присут­ствие скандинавов на Руси, но и, в свою очередь, подгоняя собственные построения под их выводы, еще больше усиливали накал норманизма в историографии, прикрытого псевдоантинорманистской фразеологией.

Когда же псевдоантинорманистские рассуждения входили в проти­воречие со все более увеличивающимся археологическим материалом, выдаваемым за свидетельство массового присутствия норманнов в рус­ской истории, и через призму которого смотрели на известия ПВЛ о дея­тельности варягов на Руси, то появлялись теории, долженствующие убе­речь исследователей, активных проводников тезиса о их скандинавской природе, от весьма нежелательных обвинений в явном норманизме, т.е. отходе от марксизма. Так, известный историк В.Т. Пашуто, признавая ис­торической реальностью призвание «скандинава» Рюрика, в конце 60-х -начале 70-х гг. выдвинул идею о «славяно-скандинавском социальном и культурном синтезе», полагая, что его признание есть «общая платфор­ма для дискуссии между учеными разных мировоззрений. Главное те­перь - определить удельный вес синтезируемых элементов». Эта идея, где на первом плане все также продолжали стоять норманны, была при­нята наукой, хотя ее несостоятельность лежит на поверхности. Нор­манны, напоминал А.Г. Кузьмин общеизвестное, «всюду оставили след, и след кровавый, разрушительный» и «нигде не играли созидательной ро­ли», что непременно должно, правомерно подчеркнул он, «учитываться нынешними приверженцами идеи норманно-славянского синтеза».

В середине 80-х гг. археолог Г.С. Лебедев, многократно увеличив мас­штабы рассуждений Пашуто, выступил с «циркумбалтийской теорией» (окрещенной И.Я. Фрояновым «головокружительной»). И он, естест­венно, утверждал, что предлагаемая им концепция является «наиболее перспективной альтернативой дискуссии норманистов и антинорманис­тов», и в свете которой историю народов Балтийского Поморья и Восточ­ной Европы необходимо рассматривать в комплексе, взаимосвязи и взаи­мообусловленности. Но, как показывают работы самого Лебедева и его единомышленников, все также традиционно сводится лишь к анализу взаимоотношений восточных славян и скандинавов, и в которых главная скрипка опять-таки отдается в руки последних. Вместе с тем, рождение «циркумбалтийской теории» есть свидетельство осознания археологами факта необходимости выхода в освещении истории Древнерусского госу­дарства из жестких рамок русско-скандинавских связей. И эти рамки ру­шил добываемый ими материал, указывающий на теснейшие связи Се­веро-Западной Руси с южным побережьем Балтийского моря, причем на связи более древние и более многосторонние, чем те, что существовали со Скандинавией. В ряде случаев, остается добавить, они же начинают предостерегать от переоценки познавательных возможностей археологи­ческих данных, отходя, таким образом, от ошибочного постулата А.В. Арциховского, отдавшего варяжский вопрос исключительно на от­куп археологам.

Все более укрепляя свои позиции в науке, норманизм начинает в 70-х гг. борьбу с А.Г. Кузьминым, ставшим для него главной опасностью. И почин тому положил в 1974 г. историк А.А. Зимин. Учитывая заполитизированность науки и общества, он обвинил Кузьмина в непрости­тельных, с точки зрения марксистской историографии, грехах. Заведя речь о методике изучения летописей, а именно в этом русле шла годом ранее дискуссия Кузьмина на страницах журналов «Вопросов истории» и «Истории СССР» с Л.В. Черепниным, Д.С. Лихачевым, В.Л. Яниным и Я.С. Лурье, Зимин его подход к данной проблеме предложил «отбросить решительно». И столь суровый приговор он обосновывал тем, что оппонент не стремится «понять классовую и политическую сущность летописания», «выяснить классовые корни идеологии летописца...». К сказанному им было присовокуплено, что у Кузьмина к тому же отсутствуют классовая ^характеристика деятельности князей и их идео­логии, классовая оценка крещения Руси. Переведя научный спор в политическую плоскость и рисуя образ ученого, находившегося не в ладу с марксизмом, и мыслей которого, следовательно, надлежит чураться, Зимин подошел к главной теме своей весьма раздражительной «фи­липпики». Процитировав слова Кузьмина, что советские исследователи «не пересматривали заново многих постулатов норманской теории», историк, напротив, уверял, что они «вели ожесточенную борьбу с норманизмом» и своим «упорным и настойчивым трудом достигли круп­ных успехов в изучении проблемы возникновения древнерусской го­сударственности». После чего сказал, серьезно сместив акценты в твор­честве Кузьмина, стремившегося выяснить истоки варяжской руси, что его попытки «свести всю проблему к изучению династического вопроса и национальной (племенной) принадлежности первых князей следует признать несостоятельной». Зимин также утверждал, что Кузьмин теорию южнобалтийского происхождения варягов, которую, как известно, отстаивали многие российские историки ХѴШ-ХІХ вв., заимствовал у В.Б. Вилинбахова, но при этом дезавуирует его труды. В адрес коллеги с его «источниковедческой всеядностью» была также брошена реплика, что он «охотно прибегает к лингвистическим новациям, не обладая для этого необходимыми познаниями».

В начале 80-х гг. не менее авторитетный в науке «антинорманист» И.П. Шаскольский предпринял куда более масштабную атаку на дейст­вительный антинорманизм, стремясь дискредитировать всякое сомнение в норманстве варягов, высказанное когда-либо, и окончательно навязать научному миру СССР не только ложный подход к разрешению варяго-русской проблемы, но и ее ложное понимание. И в 1983 г. он, о чем шла речь выше, отказал антинорманизму в научности, при этом придав своим словам политическую заостренность, смысл которой был вполне поня­тен: историки В.Б. Вилинбахов и А.Г. Кузьмин, эти истинные, а не кажущиеся антинорманисты, были обвинены им в недопонимании марксист­ской концепции происхождения русской государственности. По тем временам такая характеристика, как минимум, превращала названных лиц в изгоев науки, а их позицию в варяжском вопросе представляла как политически неблагонадежную. Главной мишенью Шаскольского был Кузьмин. Ибо он, продемонстрировав принципиальную ошибочность концепции, которой следовали его коллеги и которая привела к торжест­ву норманизма в науке, снимал все ограничения в изучении этноса варя­гов и их далеко немалой роли в истории Руси, что давало ученым свобо­ду мысли и позволяло, наконец, поставить вопрос о наличии и преодо­лении «исторических мифов». Чтобы пресечь подобное, норманисты под флагом «антинорманизма» и мощным прикрытием марксизма начали борьбу с настоящим антинорманизмом и его наиболее яркими и знако­выми представителями прошлого и современности, при этом избегая раз­говора по существу, а лишь стремясь априори навязать научной об­щественности представление о якобы научной и вместе с тем политичес­кой несостоятельности противостоящего им инакомыслия.

В 1988 г. Т.Н. Джаксон и Е.Г. Плимак, взяв в свои союзники Маркса и прежде всего его «Разоблачения дипломатической истории XVIII века» (или «Секретную дипломатию XVIII в.», которую на Западе называют «сборником явно антирусских статей»), констатировали, что «Маркс глубоко прав, фиксируя воздействие внешнего, варяжского завоеватель­ного и торгового импульса в складывании той же «империи Рюрикови­чей». Охарактеризовав Маркса «первым норманистом среди марксистов, причем норманистом достаточно ортодоксальным», говорившим о нор­манском завоевании Руси, авторы настоятельно рекомендовали колле­гам, для которых все, сказанное основоположником марксизма, имело силу высшего закона, признать не только факт наличия внешнего факто­ра в образовании Древнерусского государства, но и его «весьма сущест­венное значение». При этом Джаксон и Плимак утверждали, что с отходом (в чем они упрекали Б.Д. Грекова) в 30-е гг. «от тезиса Маркса о завоевании Руси норманнами, естественно, ушла из литературы и вся проблематика, связанная с взаимодействием народа-победителя и побеж­даемого народа». Они же выразили протест по поводу того, что по­строения ленинградских археологов А.Г. Кузьмин и Д.А. Авдусин квали­фицировали как норманизм, уверяя, что этот термин используется «в качестве ярлыка» и «клейма». Критикуя позицию советских исследова­телей и прежде всего Б.А. Рыбакова, за отрицание ими вовсе или за суще­ственное занижение роли норманнов в деле создания Киевской Руси, авторы резюмировали, что «антинорманизм доведен до абсурда». В 1989 г. Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин, в свою очередь, очень четко изложили понимание того «научного антинорманизма», который бы им хотелось видеть в трудах своих соотечественников, и очертили тот круг вопросов, который они могут ставить, а которого не должны касаться вовсе. По их мнению, «продуктивность и научное значение антинорма­низма заключается не в оспаривании скандинавского происхождения русских князей, скандинавской этимологии слова «Русь», не в отрицании присутствия скандинавов в Восточной Европе, а в освещении тех процес­сов, которые привели к формированию государства, в выявлении взаим­ных влияний древнерусского и древнескандинавского миров». В 1991 г. А.П. Новосельцев, негативно отзываясь о антинорманистах прошлого, напомнил, что происхождение термина «Русь» и династии киевских князей - второстепенные вопросы, навязанные науке «патриотами».