Читать онлайн «История Англии и шекспировские короли». Страница 15

К счастью, Ричард полюбил ее не с первого взгляда: оба они еще были, по сути, детьми, а сам король испытывал на себе сильное влияние матери. Перемены начались после смерти Иоанны в 1385 году. К тому времени и Анна освоилась в Англии и приобрела популярность. Ее многочисленная и космополитичная свита революционизировала быт при дворе. Жизненному укладу во дворцах и Эдуарда III, и Черного Принца был присущ военный аскетизм: минимум формальностей и этикета, и женщинам полагалось знать свое место. При Ричарде все изменилось. От солдафонства не осталось и следа, во всем образе жизни появились изысканность и утонченность, новые условности, никогда прежде в Англии не существовавшие и наверняка абсолютно неприемлемые и для отца, и для деда короля. Зримо выросло присутствие женщин — обольстительных дам из Австрии, Богемии, Франции, Германии, Венгрии и даже Польши, и они не коротали время, как раньше, за вышивкой, а предпочитали музицировать, петь или танцевать, демонстрируя самые модные шаги и движения тела, привезенные с континента.

Зародился необычайный интерес к еще двум компонентам неведомой прежде «douceéurde vivre» («сладкой жизни») — кулинарии и одеяниям. Роскошные обеды «самого блистательного и царственного хлебосола среди христианских королей» прославились на всю Европу. К счастью, до нас дошла его поваренная книга «The Forme of Сигу», содержащая 196 рецептов[63]. Но бесполезно искать в ней даже упоминаний жареной говядины, дичи или баранины, которые, по представлениям обывателей, якобы не сходили с королевских столов. Чаще встречается фарш или паштет, а натуральный вкус мяса растворяется в несусветных количествах сахара и экзотических специй. Впервые также массовый характер приобретает пошив элегантной мужской одежды. Прежде и короли (за исключением церемониальных поводов), и их подданные одевались просто и практично. Именно при Ричарде возникла мода, а портняжничество превратилось в настоящее искусство. Вошли в обиход наплечники, узкие талии, тугие чулки, туфли с длинными заостренными носами, головные уборы, напоминающие тюрбаны: все эти элементы повседневного наряда стали de rigueur — обязательными для молодых людей при дворе, а в холодную погоду к ним добавлялся houpelande — широкий, с огромными рукавами длинный плащ, ниспадающий почти до земли. Любой наряд непременно дополнялся украшениями: брошами на туниках, эмблемами на поясах, воротниках и рукавах, цепочками на шеях. Причем женщины рядом с мужчинами выглядели чуть ли не бесцветными и скучными. Королю не было никакой надобности следовать моде, он ее задавал. Ему же принадлежит изобретение, пережившее века и сохранившееся до наших дней — носовой платок — согласно отчету королевского гардероба, «необходимый для вытирания и высмаркивания носа». Ричарду приписывают и такое нововведение в мужской костюм, как codpiece — гульфик, однако в том виде, в каком он защищал или подчеркивал мужские достоинства в Средние века, современные джентльмены надевают его только по особым случаям.

Гурман и модник, Ричард был еще и выдающимся интеллектуалом, увлекался литературой. Уже в тринадцать лет он начал скупать книги, и перед смертью, как сообщают хронисты, у него имелось несколько десятков томов — редкостная по тем временам библиотека: книгопечатание появилось лишь через столетие. Ричард охотно покровительствовал искусствам. На королевских банкетах не менестрели, а целая команда придворных поэтов, среди которых, естественно, выделялся Джеффри Чосер, декламировала свои вирши и поэмы на двух языках: Ричарда с полным основанием можно считать первым со времен нормандского завоевания королем Англии, свободно заговорившим по-английски.

И все-таки от отца и деда Ричарда кардинально отличала другая его особенность — он совершенно иначе понимал предназначение королевской власти. В представлении и Эдуарда III, и Черного Принца король был прежде всего воителем, полководцем, ведущим армии в битвы, а в перерывах между сражениями исполнявшим роль государственного деятеля и законодателя. Корона и помазание, возможно, и наделяли его особой Божьей милостью и правом властвовать над подданными, но монарх оставался таким же человеком, как и все другие люди, ступал по той же земле и испытывал такие же физические и духовные потребности, открытый, простой и доступный для всех. Ричард же с малых лет усвоил, что короли — это некие отдельные существа. Коронация окончательно убедила его в своей исключительности. Скорее всего он ничего не знал о теориях Византийской империи, выдававших императора за наместника Бога на земле, равного апостолам и витающего где-то между небом и простыми смертными, но, без сомнения, согласился бы с ними. По его понятиям, король исполнял не военную, а религиозную миссию. Трижды ему пришлось в силу необходимости вести войска в битву, но Ричард был уверен, что король не должен это делать. Его настоящее место — трон. Ричард много раз руководил рыцарскими турнирами из королевской галереи, а сам решительно отказывался участвовать в них в отличие от отца и деда, очень любивших мужские схватки. Сюзерен Англии не мог допустить того, чтобы его принародно вышибли из седла.

Возможно, именно благодаря тщеславию мы теперь имеем возможность лицезреть его реальный облик на двух портретах, которые Ричард первым из английских королей догадался оставить потомкам. (К ним надо еще присовокупить и надгробное изображение.) Один из них находится в Вестминстерском аббатстве. Судя по всему, он запечатлен в ранней юности, в полном монаршем облачении, с высокой золотой короной на голове, хотя портрет наверняка написан в более поздние годы. Король-отрок смотрит прямо на нас, сидя на троне; выражение лица, обрамленного густыми темно-рыжими волосами, суровое; тонкими длинными пальцами он скорее не держит, а придерживает скипетр и державу. Глаза под изогнутыми крутой дугой бровями широко раскрыты, словно раздвигая набухшие, тяжелые веки; взгляд холодный и безжалостный.

Второй портрет — так называемый «Диптих Уилтона» — выставлен в Национальной галерее в Лондоне; его можно вполне отнести к шедеврам живописи. На левой панели Ричард изображен благоговейно преклонившимся перед Мадонной; справа Богородица с Младенцем на руках окружена ангелами в голубых одеяниях. Пурпурная мантия испещрена фигурками белых оленей — эту эмблему можно рассмотреть на нагрудном знаке и на ангелах. За королем стоят монаршие святые Эдуард Исповедник и Эдмунд Мученик, а также Иоанн Креститель. По контрасту с портретом в Вестминстерском аббатстве здесь лицо Ричарда излучает воодушевление и восторг, его руки с длинными изящными пальцами вновь обращают на себя наше внимание. Символика картины предельно ясна: король Ричард на равных со своими великими предшественниками удостаивается наивысшей Божьей благодати. Даже ангелы нацепили на себя его эмблемы.

На обоих полотнах заметно отсутствие одной важной детали — смирения. Нет ничего удивительного в том, что мы не находим ее в официальном государственном портрете, представленном в Вестминстерском аббатстве, — действительно самом раннем произведении такого жанра в истории английской живописи. В подобных портретах вряд ли уместны такие психологические подробности. В «Диптихе Уилтона» можно обнаружить намек на некоторое самоуничижение или по крайней мере повиновение: Ричард стоит на коленях. Но это всего лишь politesse — проявление учтивости. Три фигуры, стоящие за ним, серьезны и торжественны, а помимо благоговейного взгляда мы еще видим, что он смотрит Мадонне прямо в глаза и на его губах застыла улыбка. Во всем мире это означает только одно — приглашение к разговору.

До бракосочетания в январе 1382 года всем казалось, что из Ричарда получится неплохой король, но после венчания его словно подменили. Он стал чрезвычайно самоуверен, эгоистичен и капризен. Малейшее возражение приводило его в ярость, в бешенстве Ричард извергал потоки оскорблений и брани, теряя и королевское и обыкновенное человеческое достоинство. Когда в декабре 1381 умер Эдмунд Мортимер, граф Марч, оставивший наследником семилетнего сына, король раздал его владения своим приближенным, и это был не единственный случай. На потакание прихотям и фаворитам Ричард тратил колоссальные средства, и ему приходилось занимать деньги у всех, кто мог их ссудить. Под залог королевских драгоценностей он заимствовал 2779 фунтов стерлингов у сэра Роберта Ноллиса (Ноуллза), а вскоре заложил и корону муниципалитету Лондона, получив еще 2000 фунтов. Когда лорд-канцлер Ричард Скруп попытался урезонить юного монарха, тот лишил его должности, поступив своевольно и противозаконно: назначение и смещение с этого поста являлось прерогативой парламента. А когда Уильям Кортни, возведенный в сан архиепископа Кентерберийского в 1381 году, выразил сомнения в отношении подбора советников, король выхватил меч и пригрозил казнить его не сходя с места.