Читать онлайн ««Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825». Страница 26

Взаимодействие членов комитета с депутатами, а также итоги этого взаимодействия крайне скупо и тенденциозно представлены в источниках. Так, в записках Державина деятельность депутатов пренебрежительно охарактеризована как «разные происки», направленные исключительно на сохранение status quo в отношении евреев[456]. Аналогичным образом, за исключением, разумеется, обвинений в подкупе, представлены позиции депутатов в докладе комитета.

Крайне интересным представляется упоминание о проекте, представленном депутатами Первому еврейскому комитету, в отношении Главного управления духовных дел иностранных исповеданий в департамент народного просвещения 30 декабря 1826 г.: «Из дел видно, что комитет, занимавшийся проектом Положения 1804 г., по просьбе евреев присовокупил было в оном к правам, упоминаемым в пятом параграфе, что евреи будут производимы в чины и достоинства»[457]. В пятом параграфе «Положения» шла речь о присуждении евреям «университетских степеней наравне с прочими российскими подданными». Можно предположить, что присуждение «чинов и достоинств» было связано с приемом окончивших университет евреев на государственную службу. Данное положение отсутствует в предварительной редакции, предложенной на рассмотрение еврейским депутатам в начале 1804 г., и, следовательно, было отброшено на более ранних стадиях работы над проектом.

Все предшествующие исследователи данного сюжета, не располагавшие текстом проекта, представленного депутатам, полагали, что депутатам был предложен на рассмотрение вариант, в целом не отличавшийся от редакции, утвержденной императором 9 декабря 1804 г.[458] Обнаруженный нами документ, отложившийся среди материалов канцелярии киевского военного губернатора под названием «Статьи, сообщенные еврейским депутатам»[459], позволяет увидеть, что проект «Положения» еще в начале 1804 г. существенно отличался от окончательной редакции. Документ состоит из обращенной к депутатам преамбулы[460] и предварительной редакции «Положения», озаглавленной «Положение для образования евреев»[461]. Проект предполагал централизацию управления евреями: «Над всеми кагалами будет один совет, под именем Синедрина и составленный из трех заседателей, назначаемых по выбору, один для губерний белорусской и минской, один для литовских, и один для волынской, киевской и подольской». Возглавлять Синедрин должен был «обер-ланд-раввин»[462]. Все члены совета избирались сроком на три года и могли были быть переизбраны на второй, третий и т. д. срок. Обязательным условием для занятия должностей в Синедрине было знание «по крайней мере» одного из трех языков: русского, польского или немецкого[463]. К функциям Синедрина относились роль апелляционного суда по отношению к раввинским судам всех еврейских общин империи, управление еврейскими благотворительными учреждениями и типографиями, решение «споров о дохматах и обрядах веры»[464]. Синедрину придавались также функции законосовещательного еврейского представительства на постоянной основе: «В случае, если бы Синедрин признал нужным представить на высочайшее усмотрение виды свои на усовершенствование участи евреев или к поправлению каких-либо злоупотреблений, сие ему дозволяется с уверением, что все правильные его на пользу общую представления приняты будут с особенным к членам его благоволением»[465]. «Сендарин» во главе с главным раввином империи фигурировал и в проекте Державина[466]. В рассматриваемом проекте «Положения о евреях», в отличие от «Мнения» Державина, отсутствовал пост «протектора евреев» – российского чиновника, руководившего деятельностью Синедрина и осуществлявшего управление всеми сферами еврейской жизни, как «гражданской», так и «духовной». В проекте, представленном на рассмотрение еврейским депутатам, Синедрин наделялся гораздо более широкими, нежели в проекте Державина, полномочиями и имел право прямого обращения к императору. Вместе с тем возможные жалобы евреев на Синедрин должны были поступать на рассмотрение министров внутренних дел, народного просвещения, финансов и др. (в зависимости от характера вопроса)[467]. В то время как в проекте Державина Синедрин («Сендарин») подчинялся протектору и состоял из назначенных последним лиц и избранного из их числа еврейскими общинами главного раввина, в «Статьях, сообщенных еврейским депутатам» не оговаривается ни процедура избрания (или назначения) членов Синедрина, ни его точное место в бюрократической системе. Появление Синедрина в проекте комитета, вероятнее всего, объясняется не только и не столько прямым заимствованием из «Мнения» Державина[468], сколько общей тенденцией к усилению бюрократического контроля над евреями и установлению искусственной иерархии еврейского общества, наметившейся в политике российских властей вскоре после Первого раздела Польши.

Остальные положения проекта: подтверждение существования «черты оседлости»[469], запрет на продажу евреями алкоголя и содержание постоялых дворов в сельской местности[470], разделение евреев на четыре «состояния» (или «класса»: земледельцы, фабричные рабочие и ремесленники, купечество и мещанство)[471], ограничение власти раввинов[472], подтверждение полномочий кагала[473] и легализация хасидизма[474], обязательное употребление в делопроизводственной и коммерческой документации русского, польского или немецкого языка[475] и обязательный переход на «немецкое платье» во время пребывания за пределами «черты оседлости»[476], разрешение евреям поступать во все российские учебные заведения[477] – были направлены на регламентацию и «упорядочивание» всех сфер жизни российских евреев и их унификацию с остальными подданными империи.

Примечательна также преамбула документа – обращение членов комитета к еврейским депутатам. Они стремились заверить депутатов, что комитет, «во всех деяниях своих следуя правилам терпимости и правосудия, имел всегдашним предметом пользу общественную и благо еврейского народа», «старался он даровать евреям все выгоды, права и ободрения, какие только могут быть даны сообразно общественной пользе», а также что, представляя проект «Положения» депутатам, комитет «предоставляет им вместе с оным предложить и свои виды»[478]. Подчеркнуто уважительный тон обращения к депутатам, возможно, отражает их высокий статус как должностных лиц в комитете и степень их влияния[479].

Из меморий Четвертого еврейского комитета известно, что члены Первого еврейского комитета рассматривали вопрос о привлечении евреев к военной службе («имели сие в виду»[480]). Отсутствие соответствующего пункта в проекте «Положения», представленном депутатам в начале 1804 г., возможно, свидетельствовало об определенной роли депутатов в том, что вопрос о введении рекрутской повинности для евреев был отложен на неопределенный срок («оставили их [евреев] в прежнем положении»[481]).

Сведения о реакции еврейских депутатов на представленный им на рассмотрение проект сохранились только в докладе комитета. Согласно этому документу, «после долговременной нерешимости депутаты отозвались, что не могут они без кагалов своих поступить на какие-либо по сему делу заключения, и просили дать им для совещания сего полугодичное время»[482]. Таким образом, члены комитета пытались представить дело таким образом, что, при том что власть явно продемонстрировала свою готовность к диалогу с евреями в лице их представителей, последние проявили нежелание или неспособность поддерживать этот диалог на должном уровне. Предложенная депутатами мера – привлечение дополнительных представителей еврейского общества на местах и организация особых «совещаний», на которых депутаты и члены кагалов могли бы выработать свои предложения по разработке законов о евреях, – показалась комитету подозрительной, как и всякое «скопище». Полагая, «что совещания сии не произведут также никакой пользы», члены комитета к тому же опасались, «что по неопределенности и разнообразию мнений могут они родить между евреями неправые толки»[483]. Таким образом, вновь проявился уже отмеченный выше страх перед слухами, которые могли бы спровоцировать «еврейский бунт». При этом появляется новый мотив, в дальнейшем ставший стандартным обвинением в адрес еврейских депутатов: их стали подозревать в распространении слухов и антиправительственных настроений в еврейской среде. Согласно докладу, члены комитета, несмотря на свои подозрения, а также явную некомпетентность депутатов и их пассивное сопротивление всем «благим начинаниям» правительства, продолжали придерживаться заявленных ранее либеральных принципов в отношениях с евреями («того первоначального правила, чтобы допустить сколь можно евреев участвовать в собственном их образовании и чтоб не оставить ни единого обстоятельства, к сему способствовать могущего»[484]). Предложенная депутатами мера была принята, но с существенными поправками. Решено было поставить законосовещательную деятельность кагалов под контроль местной администрации, а также отстранить депутатов от участия в этом процессе: «Главные статьи Положения, для евреев предназначенного, сообщить кагалам чрез губернские начальства с тем, чтоб, не делая в статьях сих никакой отмены, представили они виды свои к дополнению их новыми средствами, кои бы к пользе их по местным уважениям принять было можно»[485]. Отношение Кочубея киевскому военному губернатору позволяет датировать этот этап деятельности комитета январем 1804 г.[486] Отношением от 26 января 1804 г. Кочубей объявлял губернатору, что пребывание в Санкт-Петербурге «депутата от Киевской губернии Израиля Мордуховича [т. е. упоминавшегося выше Сруля Мордковича] уже не нужно», и поручал передать губернским кагалам проект «Положения о евреях»[487].