Читать онлайн «Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность». Страница 44

Посредством неустанной политической учебы и опеки партийный аппарат добился того, что представления красноармейцев о мире были приведены в стройную и замкнутую идеологическую систему. Вездесущность и эффективность политической пропаганды в военных частях отличали Красную армию от армий других стран. Исторические исследования последнего времени, посвященные вопросу о том, ради чего и как воюют солдаты, часто указывают на важную роль доверительных связей на самом низком, «первичном» уровне иерархии – в ротах и взводах. В этих работах ключевое и даже универсальное значение приписывается представлению о «товариществе» и «братской поруке». Тем не менее в Красной армии эти факторы играли второстепенную роль. Достаточно отметить, что чудовищный процент человеческих потерь с советской стороны часто приводил к гибели целых подразделений в течение несколько дней, из-за чего солдаты просто не успевали установить друг с другом устойчивые отношения. Кроме того, идеологические работники всячески препятствовали образованию подобных связей, опасаясь того, что личные чувства и упования солдат размоют их советскую идентичность. Если части германской армии комплектовались преимущественно из числа земляков, что способствовало поддержанию региональной идентичности (Landsmannschaft), советское командование, опасаясь вспышек национализма, старалось объединить в строю новобранцев разного этнического происхождения[398]. Инструментом, призванным скрепить и мотивировать эту разношерстную массу, служила идеология. Постоянная пропагандистская работа, проводимая лично с каждым новым солдатом, опиралась на доступные идеи, обладавшие огромным эмоциональным зарядом: любовь к Родине и ненависть к врагу. Некоторые немецкие наблюдатели были впечатлены советским примером, и после Сталинградской битвы они настаивали на необходимости радикально усовершенствовать политучебу в вермахте. Этой учебой, говорили они, закладывается важнейший зародыш, из которого произрастает боевой дух солдат. В декабре 1943 г. Гитлер учредил должность «национал-социалистического офицера-руководителя» (NSFO), которую – в отличие от комиссаров – занимали кадровые военные, но утверждать их кандидатуры должны были высшие органы партии. Однако в силу того, что солдаты и офицеры вермахта свою идентичность как военнослужащих с политикой не связывали, реформа не прижилась. По поводу NSFO шутили, что это значит «NSF-ноль». В Красной армии политические вопросы обладали совершенно иной значимостью: уже одно ее название говорит об этом[399].

Историки в Сталинграде не только документировали работу и достижения идеологического аппарата, но и сами были его частью. Как советские граждане, они, разумеется, считали своим долгом трудиться ради победы над гитлеровской Германией, и поэтому свой проект они рассматривали в огромной мере и как вклад в воспитанием мобилизацию советского общества. Выбор вопросов в интервью и их концептуальный язык (например, вопросы о «героизме» и о «трусости») влияли на беседы: в какой-то мере они структурировал изложение респондентов. Более того, Исаак Минц был учеником Максима Горького и освоил предположение, которое лежало в основе документальных проектов Горького, что каждый человек должен раскрыть свою героическую природу, только нужно помочь ему в этом. Образ героя для Горького имел важное педагогическое значение. Это был «Человек с большой буквы», который указывал дорогу остальным, показывая им, как возвыситься над своей прежней природой, раскрыть свой полный человеческий потенциал. Именно автобиографические рассказы образцовых советских людей – героев труда в мирное время и солдат-героев на войне – должны были побудить читателей на подобные героические подвиги[400]. Поэтому и историки в Сталинграде хотели в первую очередь беседовать с красноармейцами, которые себя героически вели на поле боя, а только затем с другими, менее героическими людьми. Этот подход был сходен с методикой романа Николая Островского «Как закалялась сталь», и мы помним, как эта книга служила моделью поведения для комсомольца Ильи Воронова, чьей образ сохраняется благодаря работе комиссии в Сталинграде. Но в отличие от писателя Островского, историки соблюдали правила научной этики, которые их обязали зафиксировать каждое слово собеседника, и не только те, которые хотел услышать «социальный заказчик» произведений социалистического реализма[401].

В итоге работа политического аппарата на Сталинградском фронте и документальная работа историков в Сталинграде имели сходный эффект. Обе практики прививали бойцам специфически советские способы говорить о самих себе и о противнике. В силу этой работы был создан единый язык сотен военнослужащих, с совпадающими понятиями и горизонтами опыта, который читатель встречает на сотнях страницах сталинградских записей. Таким образом, задокументированный в интервью язык зачастую одновременно представляет собой и описание боев за Сталинград, и свидетельство идеологической обработки говорящих[402].

Сталинградские записи впервые были опубликованы в Германии в октябре 2012 г., к 70-й годовщине битвы. Общественный резонанс был большим. Еженедельник «Дер Шпигель» посвятил книге рецензию на три страницы, книга обсуждалась в других газетах, на телевидении и радио. С момента первой публикации книга была переиздана пять раз, один вариант вышел под эгидой германского «федерального центра по политическому образованию». Центр курирует библиотеку художественной и научной литературы, которую он бесплатно предоставляет немецким школам для преподавания. Таким образом, рассказы советских участников и очевидцев Сталинградской битвы прямолинейно переходили в педагогические программы послевоенной Германии.

Большинство рецензентов книги высоко оценивают ее за представление до сих пор неизвестных реалий о Сталинграде. Германские читатели хорошо знакомы с историей Сталинграда, как трагедией германской Шестой армии. Что эта битва значила для советских участников, они не имели ни малейшего представления. Высоко оценивается и то, что книга уделяет внимание не только мыслям и ощущениям солдат, но и проливает свет на судьбу мирного населения Сталинграда. На этом, кстати, была также сфокусирована выставка о Сталинградской битве, которая открылась в Германском военно-историческом музее в Дрездене в декабре 2012 г.[403]

Сегодняшнее восприятие немцами Сталинграда явно пацифистское, в отличие от публикаций 1950-х и 1960-х годов, в которых отмечались военные качества, в частности храбрость и готовность к жертвенности немецкого солдата. «Шпигель-Онлайн» представил выдержки из книги под заглавием, взятым из одной беседы, – «Из-за своей трусости растерялся»[404]. Заглавие неуклюже смотрелось рядом с фотографией главных протагонистов в пленении генерал-фельдмаршала Паулюса – гордыми лицами комиссара Ивана Бурмакова (38-я мотострелковая бригада) и его замполита Леонида Винокура. И цитата показана вне контекста – она была взята из беседы с Александром Пархоменко, рядовым красноармейцем той бригады. Пархоменко недвусмысленно говорил, что не был героем. Но не говорил, что был трусом. Он лишь упомянул один боевой эпизод, в котором струсил. Это был эпизод прошлого лета (1942 г.), и вся беседа показывает, насколько Пархоменко сумел преодолеть свою прошлую, моментальную трусость. Но немецкие редакторы сочли факт признания такой трусости как доказательство документальной правды беседы. Раз красноармеец признал, что он был трусом, беседа не могла считаться продуктом «пропагандистской лжи». Такова логика прочтения документа пацифистом[405].

Немецкое издание широко обсуждалось и за пределами Германии – в газетах в Англии, Восточной Европе и России, даже в Новой Зеландии, Китае и Латинской Америке. Британская бульварная газета «Дейли Мейл» поместила статью под громким заглавием, которое опять сильно деконтекстировало оригинальный документ. Беседа, на которую ссылалась газета, была с майором Анатолием Гавриловичем Солдатовым, заместителем начальника политотдела 38-й мотострелковой бригады. В беседе он говорил о том, что́ он видел в подвале Сталинградского универмага, где был пленен Паулюс: «…неимоверная грязь была, пройти нельзя было как по черному ходу, так и по парадному, по грудь грязь была – и человеческий кал, и что хотите. Вонь неимоверная». Из этого высказывания «Дейли Мейл» построил заглавие: «По грудь был человеческий кал»[406]. Это был, конечно, удар против немцев (времен нацистской Германии), к которым британцы испытывают «сердечную вражду». Но эпизод, в сочетании с заглавием, выбранным для «Шпигель-Онлайн», показывает работу механизма теории восприятия. Это установленный термин в литературоведении, который означает, что смысл и, в какой-то степени, правда документа выстраиваются его читателем, и что каждый читатель по-другому толкует один и тот же текст. Поэтому можно с любопытством ждать реакций СМИ и читателей в США и в России, где книга вышла на днях.