Читать онлайн «История семилетней войны». Страница 57

Между тем Дрезден был блокирован. Пункт этот в качестве крепости был весьма незначителен: в Старом городе не было ни защищенной дороги, ни равелинов – только узкие рвы и земляные валы с частоколом в Новом городе. Жители и гарнизон были ошеломлены прибытием короля. В несколько часов австрийцы оказались вытеснены из большого королевского сада и предместий, и, быть может, смелый приступ сразу решил бы участь города в эту критическую минуту. Но ужасы, неразрывные со штурмом, особенно же королевской столицы, заставили Фридриха принять иные меры. Он надеялся овладеть мгновенно этим важным пунктом с помощью переговоров о капитуляции; но австрийцы, подойдя по другому берегу Эльбы, открыли сообщение с городом и ввели в него много войск. Таким образом, надежды короля оказались тщетными. Вскоре прибыли сюда и имперские войска. Комендант, генерал Макир, на требование о сдаче отвечал, что будет защищаться до последнего человека. Дело дошло до правильной осады, которая принадлежит к самым достопамятным событиям этой необыкновенной войны.

14 июня пруссаки открыли канонаду по городу с обеих сторон Эльбы. Еще в тот же день гарнизон сжег запасы дров, сложенные по берегам реки, чтобы пруссаки не воспользовались ими для заполнения городских рвов. Огонь распространился и спалил много прилегающих домов. Тяжелая прусская артиллерия еще не прибыла, потому пруссаки стреляли двенадцатифунтовыми ядрами, гаубицами и брандкугелями. Часто вспыхивавшие от этого пожары были своевременно прекращаемы заранее принятыми мерами, для их тушения привлекли проживающих в городе евреев. Надеясь, что опасность, грозящая королевской столице от пожара, – притом от союзника! – подействует на австрийцев, пруссаки вначале стреляли больше по городу, чем по валам. Но комендант, руководимый приказами свыше, не смутился этим и защищался, подкрепляемый всей австрийской армией, прибывшей через несколько дней. Войска ее постоянно входили и выходили из Нового города, словно он и не был осаждаем, так как вытеснили отсюда с большим уроном слабый корпус пруссаков, находившийся вдали от короля и защищавший здесь линию Эльбы под командой принца Гольштинского. Преимущества от установившейся таким образом коммуникации были столь велики, что все действия осаждающих ни к чему не повели. Целые корпуса австрийцев вошли в город и производили вылазки, пока гарнизон отдыхал. Фридрих, щадивший по возможности внутренние части городов при осаде Праги и Ольмюца, теперь следовал иной системе, желая испробовать, не отступят ли австрийцы, видя неминуемую гибель Дрездена от пожаров.

Между тем из Магдебурга прибыла тяжелая артиллерия; тогда началось беспрерывное метание бомб по городу. Жители испускали жалостные вопли, не зная, куда укрыться в смертельном ужасе. В домах они подвергались опасности быть раздавленными рушащимися стенами, сгореть или задохнуться, а по улицам носились бомбы и ядра, убивавшие ежечасно кого-нибудь, так что лишь крайняя нужда заставляла их выходить из домов. Предместье у Вильсдруфских ворот, уцелевшее во время предыдущей осады, было теперь зажжено пруссаками, чтобы подойти ближе к валам. Пламя страшно бушевало внутри и вне города; многие значительные улицы горели от одного конца до другого. Великолепные дворцы, которые могли бы украсить всякий европейский город, сделались жертвой огня. Ежеминутно со страшным треском обрушивались многоэтажные дома и мануфактуры. Видные жители зачастую погребены были заживо под обломками или же бежали, покинув все на произвол судьбы.

Бедствие их еще увеличилось благодаря поведению австрийского гарнизона, хищничество которого причинило им больше вреда, чем бомбы и пламя. В столице было много погребов и подземных сводов, недоступных для разрушительного действия бомб. Сюда несколько сотен семейств снесло все свои драгоценности. Все входы и отверстия были тщательно забиты, снабжены большими замками или же наглухо заделаны, а остальное было покинуто ими. Сами они бежали в виноградники, расположенные на соседних высотах, или в близлежащие местечки и деревни. Но тщетны были их предосторожности и надежда найти вновь остатки своего имущества. Союзники несчастных, австрийцы, взломали эти крепкие погреба и разграбили все. Самые искусно скрытые отверстия не ускользнули от их зорких глаз. Многие из злодеев были казнены, но это ни к чему не привело. Вот какова была дисциплина и поведение солдат в том городе, который они хотели защищать.

Ученый мир также понес утрату во время этих бесчинств. Несколько весьма важных законченных рукописей знаменитого сатирика Рабенера, тоже хранившихся в одном из таких погребов, попали в руки кроатов, которые, конечно, не позаботились отдать их в печать. Рабенер горько сожалел о своей потере, и никакие просьбы его друзей не могли его принудить к обработке того же сюжета. Он говорил: «Я не хочу испортить дуракам того удовольствия, которое им доставила осада Дрездена».

Между тем бомбардировка Дрездена непрерывно продолжалась. Много бомб упало на церковь Св. Креста, одну из древнейших и прекраснейших во всей Саксонии. Крепкая колокольня долго сопротивлялась. Наконец массы железа пробили ее, раздробили крышу и разрушили внутренность здания, вместе с окрестными домами. Свирепое пламя довершило дело разрушения. На этой колокольне стояло несколько орудий, из которых, по заведенному обычаю, стреляли в известные торжественные праздники. Из этих-то орудий имели неосторожность стрелять по осаждающим, и то всего несколько раз, не причинив вреда, больше для пробы, чем со злым умыслом. Эти несколько выстрелов, которые были едва замечены и жителями и осаждающими, решили участь церкви, так как пруссаки сочли ее открытой батареей и решили ее сбить. Бесцельное разорение было уже раз навсегда лозунгом, и не было особого приказа щадить другие церкви, потому и с этой поступили так же жестоко. Вообще высокие здания служили пруссакам мишенью, между прочим и великолепная сводчатая колокольня церкви Богородицы; но бомбы отскакивали от купола, производя на нем лишь трещины.

Но забота о личном спасении была наиболее важным делом для несчастных жителей всех сословий. Частые известия о гибели целых семейств под развалинами домов и начинающийся голод привели их всех в движение. Так как после открытия сообщения с Новым городом местность эта была защищена от бомб, то все тамошние дома были наполнены людьми до самых крыш; но большая часть их все же покинула город. Большие дороги были покрыты бегущими. Старцы и матроны, слабые и немощные, плелись, опираясь на костыли или поддерживаемые сыновьями и дочерьми, несущими большие узлы, с которыми сами едва могли двигаться. Матери, привыкшие с детства ко всем удобствам жизни, шли теперь пешком, с младенцами на руках, вознося жалобные вопли к небу. Большие дети плакали, маленькие кричали. Многие из этих беглецов жарко молились для облегчения своих сердец в этом несчастии и утешали друг друга. Но вид пылающего города, докучливый голод и перспектива будущих бедствий делали тщетными все утешения. За неимением лошадей, многие лица, привыкшие к благосостоянию и роскоши, должны были на спине тащить свои уцелевшие пожитки. Благовоспитанные милые девушки, столь часто встречавшиеся в этой столице, изнеженные и слабые, нагружены были как вьючные животные. Больные и слабые женщины сидели в тележках, в которые впряглись мужчины. В эти минуты ужаса забыты были все понятия о светских приличиях, все маленькие предрассудки высших классов общества о чести и бесчестии, все правила учтивости исчезли; все отношения гражданской жизни потеряли свою силу или совсем перестали существовать.

Осажденные были снабжены в избытке артиллерией, которой весьма удачно пользовались; но они не могли заставить молчать прусские батареи, так как те были возведены за развалинами сгоревших домов. В один день, 19 июля, было брошено в город свыше 1400 бомб и ядер; пылало во всех углах. О тушении уже и не думали; да оно было невозможно, так как осаждающие отрезали все каналы от города. Вылазки следовали одна за другой; многие из них удались осажденным, которые были постоянно подкрепляемы свежими войсками и могли производить сильные атаки. Они иногда выгоняли пруссаков из траншей, заклепывали орудия и приводили в Дрезден пленных. Фридрих, раздраженный всеми этими неудачами, выместил их на Бернбургском полку, который недостаточно упорно защищался в траншеях во время одной из вылазок осажденных и уступил перед многочисленностью последних. Его постигло наказание, беспримерное в военных летописях Пруссии: у рядовых отняли тесаки, унтеры и офицеры должны были снять позументы с фуражек. И то и другое было совершенно лишнее; солдату еще легче стало ходить без тесака, а форменное платье офицера нисколько не теряло от отсутствия какого-то украшения. Но это различие от остальных полков произвело величайшее впечатление на честолюбивых воинов. Полк, учрежденный знаменитым князем Леопольдом Дессауским, многократно проявивший свою храбрость и военную дисциплину, был чрезвычайно удручен. Почти все его офицеры, богатые и бедные, убежденные в том, что по мере возможности исполнили свой долг, подали в отставку, в чем им, однако, было отказано. Во Франции и других странах офицер оставляет службу, когда захочет, но в прусской армии, где высшие и низшие служащие не уступят никакому воину в честолюбии и где все, принадлежащее к военной организации, вращается вокруг нее, принуждение было обычным делом в правление Фридриха Великого. Такое насилие весьма мало согласуется с понятием о чести; это призрак, который, однако, в нашей высшей культуре имеет больше значения, чем сущность ее. Хотя всякий поступок великого человека принято считать результатом его глубоко продуманных государственных принципов, но эту систему приневоливания, противную рассудку и опыту, да позволено будет отнести к тем причудам Фридриха, которые произошли случайно, а затем сделались его правилами. История этого монарха полна таких примеров; поклонники его умалчивают о них, философ неохотно собирает, а сонм историков не умеет ими пользоваться.