Читать онлайн «Русь и Литва». Страница 71

22 июня 1570 г. в Москве послы подписали перемирие сроком на три года с момента ратификации в Варшаве, то есть со 2 мая 1571 г. По его условиям обе стороны должны были владеть тем, что контролировали на данный момент.

Для присутствия на ратификации в Варшаву царь направил двух послов князей Канбарова и Мещерского. Послам была выдана секретная инструкция, что делать в случае смерти короля: «Если король умер, и на его место посадят государя из иного государства, то с ним перемирия не подтверждать, а требовать, чтоб он отправил послов в Москву. А если на королевстве сядет кто-нибудь из панов радных, то послам на двор не ездить. А если силою заставят ехать и велят быть в посольстве, то послам, вошедши в избу, сесть, а поклона и посольства не править, сказать: это наш брат; к такому мы не присланы; государю нашему с холопом, с нашим братом, не приходится через нас, великих послов, ссылаться».

7 июля 1572 г. умер Сигизмунд II Август, которого польские историки именуют последним из Ягеллонов, хотя он был потомком Ягайло лишь по женской линии.

Сразу же после смерти короля Сигизмунда польские и литовские паны развили бурную деятельность в поисках нового короля. В качестве претендентов на престол выступали шведский король Иоанн, семиградский воевода Стефан Баторий, принц Эрнст (сын германского императора Максимилиана II) и т. д. Неожиданно среди претендентов на польский престол оказался царевич Федор, сын Иван Грозного. Напомню, что царевичу тогда было 15 лет, наследником престола числился его старший брат Иван (убит он будет лишь в 1581 г.).

Движение в пользу московского царевича возникло как сверху, так и снизу, независимо друг от друга. Ряд источников говорит о том, что этого желало православное население Малой и Белой Руси. Аргументом панов — сторонников Федора — было сходство польского и русского языков и обычаев. Замечу, что тогда языки различались крайне мало.

Другим аргументом было наличие общих врагов Польши и Москвы — немцев, шведов, крымских татар и турок. Сторонники Федора постоянно приводили пример великого князя литовского Ягайло, который, будучи избран в короли, из врага Польши и язычника стал другом и христианином. Пример того же Ягайло заставлял надеяться, что новый король будет больше жить в Польше, чем в Москве, поскольку северные жители всегда стремятся к южным странам. Стремление же расширить и сберечь свои владения на юго-западе, в стороне Турции или Германской империи, также заставит короля жить в Польше. Ягайло в свое время клятвенно обязался не нарушать законов польской шляхты, то же мог сделать и московский царевич.

Паны-католики надеялись, что Федор примет католичество, а паны-протестанты вообще предпочитали православного короля королю-католику.

Главным же аргументом в пользу царевича были, естественно, деньги. Жадность панов и тогда, и в годы Смутного времени была патологическая. О богатстве же московских великих князей в Польше, да и во всей Европе ходили фантастические слухи.

Дав знать царю Ивану через гонца Воропая о смерти Сигизмунда II Августа, польская и литовская Рада тут же объявили ему о своем желании видеть царевича Федора королем польским и великим князем литовским. Иван ответил Воропаю длинной речью, в которой предложил в качестве короля… себя самого.

Сразу возникло много проблем, например, как делить Ливонию. Ляхи не хотели иметь Грозного царя королем, а предпочитали подростка Федора. В Польшу и Литву просочились сведения о слабоумии царевича и т. д. Главной же причиной срыва «избирательной кампании» Федора Ивановича были, естественно, деньги. Радные паны требовали огромные суммы у Ивана IV, не давая никаких гарантий. Царь и дьяки предлагали на таких условиях сумму в несколько раз меньшую. Короче, не сошлись в цене.

6 января 1573 г. начался конвокационный сейм, который должен был решить вопрос о месте и времени созыва избирательного сейма. Сейм оказался очень бурным. Причем, страсти кипели не столько из-за выборов короля, сколько по вопросу веротерпимости в Речи Посполитой. Любопытно, что примас{193} Яков Уханьский поддерживал идею веротерпимости. Причин для этого было много. Во-первых, слишком далеко зашло соперничество Уханьского с краковским епископом Филиппом Падневским, который был ярым фанатиком. Возможно, что Уханьский надеялся примирить польских католиков с протестантами и православными за счет разрыва с Римом и создания польской национальной церкви под своим руководством. Замечу, что такая идея была в то время вполне реальной, вспомним Англию, порвавшую с папой.

Дело кончилось Варшавской конфедерацией, актами которой гарантировалась религиозная свобода в пределах Речи Посполитой и объявлялась широкая веротерпимость по отношению к протестантизму, фактически существовавшая и прежде, но юридически не признаваемая.

Этой конфедерацией участники конвокации постановили сообща избрать в короли только того, кто даст обещание «подтвердить присягою все права, «привилеи» и вольности, какие есть», и какие будут поданы ему после избрания. Именно он должен подтвердить, что «будет хранить общественное спокойствие между разъединенными и различающимися в вере и богослужении людьми», ни под каким видом не будет выводить поляков за пределы Короны и без ведома и одобрения сейма не станет созывать посполитного рушения. Далее следовало торжественное обещание гарантии прав всякому вероисповеданию. «Так как в нашей Речи Посполитой замечается немалый раздор по поводу христианской религии, то, стараясь о том, чтобы по этой причине не вышло каких-либо вредных волнений, какие видим в других государствах, сообща все обещаем за себя и своих потомков, обещаем навсегда, за порукой присяги, веры, чести и совести нашей, что мы, несогласные в вере, сохраним между собою покой из-за разницы в вере и изменений в церквах не будем проливать крови, не будем карать конфискацией имущества, бесчестием, тюремным заключением и изгнанием, и никоим образом не будем помогать в таких действиях никакой власти, никакому правительственному лицу; напротив, если бы кто захотел проливать ее по этой причине, то все мы, хотя бы он вздумал это сделать под предлогом декрета или какого-нибудь судебного приговора, должны будем защищаться»{194}.

Но вернемся к выборам короля. Бурную активность в предвыборной кампании развил французский посол в Польше Жан Манлюк, епископ и граф Валонский. Он предложил радным панам кандидатуру Генриха Анжуйского, брата французского короля Карла IX и сына Екатерины Медичи. Довольно быстро образовалась французская партия, во главе которой стал староста{195} бельский Ян Замойский. При подсчете голосов на сейме большинство было за Генриха. Монлюк поспешил присягнуть за него в сохранении условий, знаменитых «Pacta Conventa». Протестанты были против короля — брата Карла IX. Они боялись повторения Варфоломеевской ночи в Кракове или Варшаве, но Монлюк успокоил их, дав за Генриха присягу в охранении всех прав и вольностей.

Понятно, что император Максимилиан II не был в восторге от французской кандидатуры. И вот в Москву в июле 1573 г. прибыл императорский посол Павел Магнус с грамотой, в которой Максимилиан предлагал Ивану IV всеми силами противиться возведению на польский престол Генриха Анжуйского. Посол рассказал о Варфоломеевской ночи, чем очень расстроил царя. «Всем христианским государям, — говорилось в грамоте, — пригоже о том жалеть и кручиниться, а с тем злодеем французским не знаться. А вот теперь французский король брата своего отпускает на Польское королевство, по ссылке с турецким султаном, и от того цесарю [императору] кручина. Цесарю хотелось, чтоб на Короне Польской был или сын его, или государь московский и у них была бы по старине любовь и братство; а приговорил цесарь, чтоб государство поделить: Польскую Корону к цесарю, а Литовское Великое княжество к Московскому государству и стоять бы им заодно против турецкого и против всех татарских государей. А если королевич французский будет на Короне Польской, то с турецким у них будет союз, а христианству будет большая невзгода и пагуба»{196}.

Прошу извинения за стиль Соловьева, но этот неосуществленный проект показывает, что беспорядок в Польше не мог вызвать иной реакции у соседних правителей, как поделить беспокойных и спесивых панов.

В августе 1573 г. двадцать польских послов в сопровождении 150 человек шляхты приехали в Париж за Генрихом. Стали обсуждать условия: поляки потребовали, чтобы не только Генрих подтвердил права польских протестантов, но чтоб и французские гугеноты получили свободу вероисповедания, как обещал полякам Монлюк. С большим трудом королю Карлу IX и папскому нунцию Лавро удалось убедить польскую делегацию отказаться от последнего требования, но 10 сентября 1573 г. при принесении Генрихом присяги Речи Посполитой в соборе Парижской богоматери ему пришлось поклясться следовать актам Варшавской конфедерации 1573 г. То же самое Генрих сделал и в Кракове во время коронации.