Читать онлайн «Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном». Страница 11

Чтобы представить роль Москвы и москвичей в исторической Московской битве, надо вспомнить некоторые факты.

Только за первое полугодие войны Москва и столичная область дали Красной армии один миллион воинов. 310 тысяч москвичей добровольно вступили в народное ополчение, образовав 12 дивизий и 87 истребительных батальонов.

В октябре 1941 года из коммунистов и комсомольцев были сформированы четыре московские добровольческие Коммунистические дивизии.

20 тысяч девушек-москвичек стали бойцами Московского округа ПВО. Войска округа обеспечивали надежную защиту столицы с воздуха. 12,5 тысячи немецких самолетов участвовали в налетах, а прорвались к Москве всего 220. 1300 бомбардировщиков было уничтожено войсками ПВО.

В столице было 340 тысяч доноров. Только в период Московской битвы они отдали раненым бойцам и офицерам 90 тысяч литров своей крови. Около 200 тысяч медсестер и сандружинниц были подготовлены в Москве и Подмосковье.

Сегодня стало не принято говорить что-то положительное о роли партии. Но было бы несправедливо забыть, что в то тяжелое для столицы время боевым штабом мобилизации всех сил на отпор врагу стала Московская партийная организация. Только за первые пять месяцев войны на фронт ушло более 100 тысяч коммунистов и 260 тысяч комсомольцев. Таковы факты! И когда в 1941–1942 годах мы, еще юноши, на самой передовой вступали в партию, делали мы это не для будущей карьеры. Мы брали пример со своих старших товарищей-коммунистов, а они верили в нас, рекомендуя в партию.

Но не только москвичи, а и вся страна защищала столицу. Урал слал оружие, Сибирь – замечательных воинов-сибиряков. И вот к середине ноября Москва превратилась в настоящую крепость. Защитники столицы сражались с великим мужеством. Все знают о подвиге героев-панфиловцев у разъезда Дубосеково. Крылатые слова политрука Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва» – облетели всю страну. Виктор Талалихин, Дмитрий Лавриненко стали нашими национальными героями. И в этом ряду особое положение заняла Зоя Космодемьянская.

…Ноябрьское наступление немцев быстро захлебнулось. И хотя к началу декабря соотношение сил на подступах к Москве было по-прежнему не в нашу пользу, 6 декабря 1941 года началось мощное наступление Красной армии. Враг был разбит и отброшен от Москвы на 150–300 километров.

Герой Великой Отечественной войны, организатор обороны Москвы и контрнаступления маршал Георгий Константинович Жуков, которому сегодня было бы 95 лет, пишет в своих мемуарах: «Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: Битва за Москву». И этим все сказано.

Отдадим же, товарищи, должное всем солдатам и офицерам, стоявшим насмерть под Москвой, разгромившим грозного врага в Московской битве. Ведь именно здесь занялась заря нашей Победы в Великой Отечественной войне…»

Накануне Нового года, когда немцев уже отбросили от Москвы, мы стояли на пропускном пункте у деревни Химки – там, где была больница, корпуса которой сохранились до сих пор. В этот день к пропускному пункту подъехала «эмка». Пожилой плотный человек предъявил пропуск на имя Емельяна Ярославского.

Удивленный нашим внешним видом, Ярославский спрашивает:

– Это что за партизаны?

– Товарищ Ярославский, мы бойцы 3-й Московской коммунистической дивизии. Здесь только коммунисты и комсомольцы. Создана она из добровольцев-москвичей, – ответил я.

– Да, я слышал. А что это вы так одеты по-партизански?

– Да ведь одевают только регулярные войска, которые на передовой, а мы охраняем мост на канале Москва – Волга. Наше вооружение – противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. (Их позже на Западе прозвали «коктейль Молотова».)

– А что вы хотите? – спрашивает Ярославский.

– Хотим воевать по-настоящему! – дружно ответили мы.

Ярославский уехал. Буквально через несколько дней нам привезли полное обмундирование: шинели, шапки-ушанки, телогрейки, ватные брюки, байковое белье, даже шерстяные портянки. Валенки у нас уже были.

Выдали и новенькие винтовки. Сам механизм был сделан добротно, а ложе и приклад обработаны наспех. Винтовки поступили прямо с завода, где их тогда «пекли» дни и ночи – лишь бы стреляли! Но мы были им безмерно рады.

В январе 1942 года нас в составе 371-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии отправили на Северо-Западный фронт, войска которого вели ожесточенные бои и несли огромные потери, освобождая каждый населенный пункт, а вернее, их руины, которые оставляли немцы. Нас везли под Старую Руссу, где 16-я немецкая армия оказалась в прочном котле с единственным довольно узким коридором, соединявшим ее с основными немецкими силами на этом направлении.

Ехали мы окружным путем, обойдя Бологое, еще занятое немцами, в теплушках, через каждые 50 километров останавливались, чтобы заготовить дрова для паровоза и буржуек. И так десять суток. Наконец добрались до станции Кровотынь.

Мороз был страшный. Сперва мы расположились в сарае. Потом пешком перешли на другую сторону Селигера и остановились в сожженной немцами деревне. Фашисты, узнав о нашем приходе, стали обстреливать с воздуха. К счастью, мы не пострадали – отсиживались в подвалах дней пять. Тем временем сюда подтягивалась вся 130-я стрелковая дивизия.

Нашему полку была поставлена задача: захватить две деревни – Павлово и Сидорово. Они находились в 700 метрах от наших позиций за небольшой речкой. Нас разделяло чистое поле, которое отлого спускалось к речке, а дальше – хорошо оборудованные позиции противника. Все было видно как на ладони.

21 февраля в 11 часов утра полк пошел в наступление. Нас поддерживали только две 76-миллиметровые полковые пушки, на каждую из которых приходилось по нескольку снарядов. Был очень яркий солнечный день. Чистейший белый снег. Мы идем в рост в серых шинелях.

Противник встретил нас массированным минометным огнем, обстреливал из пулеметов, а затем, когда сблизились, пошли в ход автоматы. Плотность огня была настолько высокой, что мы уже на подходе несли ощутимые потери.

Во время атаки у нашего пулеметчика заклинило диск. Мы на военной подготовке в училище изучали этот ручной пулемет Дегтярева. Я прилег рядом, снял диск, выбил заклинившийся патрон, поставил диск на место. «Теперь стреляй!» – говорю. Смотрю, а боец уже убит.

До реки добралось меньше половины роты. К концу дня, когда бой был завершен, причем все-таки нашей победой, от нас осталось всего 38 человек из 138 бойцов и офицеров. Потери – 100 человек, из них – 70 убитыми. Вот такой был мой первый боевой опыт.

На моих глазах погибли мои товарищи-москвичи, причем многие были с моего факультета. Мой товарищ Олег Либерфорд был ранен в живот. Он погиб. Его фамилия среди других имен на Доске памяти в МВТУ. Раненых в этом бою вытаскивали санитарки – наши девочки из МВТУ – Алла Полколова, Тася Назарова.

Командира роты у нас сразу убило, политрука тяжело ранило. Командир батальона приказал мне:

– Назначаю тебя политруком роты.

– Товарищ командир, я же только комсомолец.

– Ну и что? Я тебя знаю.

Сосредоточившись на реке, подтянув оставшихся в живых, полк начал новый штурм немецких позиций, которые были от нас уже в 100–150 метрах.

Когда мы ползли по снегу от реки, я почувствовал удар в левую щеку. Но было не до того, чтобы разбираться, что это такое. Снег был глубокий, ползти было тяжело. Напряжение достигло предела, и тогда мы поднялись во весь рост и пошли в атаку, дружно и как-то исступленно поддерживая себя криками «Ура!» и, говоря откровенно, отборным русским матом.

Немцы не выдержали, отошли в деревню, где у них были запасные позиции…

Мне не раз приходилось ходить в атаку. И всегда было так. Это лишь фронтовые журналисты писали о том, как бойцы, когда шли в атаку, дружно кричали «За Родину! За Сталина!». Этого я не слышал даже в нашей Московской коммунистической дивизии…

Нашему батальону удалось обойти деревню и изготовиться к новой атаке. День подходил к концу, а соседи наши все не появлялись. И вот тут кто-то говорит мне: «А что у тебя с щекой?» Оказалось, что это был синяк и небольшая ссадина. Я понял, что это был след предназначенной лично мне пули. Как видно, когда из-за косогора появилась моя голова, немец выстрелил, но взял низко. Пуля прошла через толстый слой снега, потеряла свою убойную силу и только набила синяк на моей щеке. Так первый раз я избежал верной смерти.

Соседей мы так и не дождались. Уже ночью командир батальона приказал мне и моему товарищу старшему сержанту Ручкину пойти в штаб полка и доложить о положении батальона.

Выполняя задание комбата, мы вышли на край леса, откуда оставалось метров триста до реки. Впереди чистое поле. Оно постоянно освещалось немецкими ракетами. Было светло как днем. Посередине поля стояло одинокое дерево, а под ним кто-то лежал и слабым голосом просил о помощи, непрерывно повторяя: «Товарищи, помогите». Как-то не верилось, что раненого до сих пор не вынесли с поля боя. Ведь прошло уже часов девять. Вначале подумали: может, это провокация немцев? Но уж очень жалобно несся слабый крик о помощи. А вдруг наш? Решили так: война еще впереди – все равно рано или поздно убьют. Пойдем поможем. И мы с Ручкиным поползли по глубокому снегу.