Читать онлайн «Ливонский поход Ивана Грозного. 1570–1582». Страница 14

Король вместе со своим помощником Замойским еще раз изобразил перед шляхтою самыми мрачными красками опасности, угрожающие Речи Посполитой, стараясь таким образом подействовать на ее патриотизм. Он повторял опять, что грозит гибель Речи Посполитой; а если она погибнет, шляхту, ее жен и детей ожидают всякого рода жестокости, которые будет совершать враг над своими жертвами, ожидают — еще хуже рабства — позор, поругание и посмешище у других народов[245].

Надежды короля не осуществились. Новокорчинский сеймик пришел к такому же почти решению, как и воеводские сеймики: уступки, сделанные королю, были самые незначительные. Малопольскую шляхту возбуждали против Батория главные его противники Зборовские, недовольные тем, что лишились при дворе всякого влияния; к ним присоединился и известный предводитель шляхты Шафранец[246]. В Польше начиналась политическая борьба, виновниками которой были Зборовские, борьба, которая в последующее время вызвала немало замешательств.

Король находился в затруднительном положении; он готов был идти на уступки и хотел уменьшить подать со шляхетских имений, оставляя для королевских и церковных имений прежнюю. Голоса сенаторов, к которым он обратился за советом по данному вопросу, разделились. Одни склонялись к мнению короля, другие протестовали против всяких уступок, говоря, что это будет весьма дурным примером, что другие воеводства, узнав о компромиссе короля с новокорчинским сеймиком, потребуют и для себя таких же уступок, а тогда все дело о новых налогах сведено будет на ничто. В то время как король находился в нерешительности, что делать в данном случае, явились к нему два посла от новокорчинского сеймика, донесли в присутствии сенаторов о принятом на сеймике решении и торжественно объявили от имени той шляхты, которая их послала к королю, что она не даст ему на следующий год совсем налогов, если он не примет надлежащих мер по отношению к владельцам королевских имений, чтобы понудить их внести в королевскую казну положенные 3/4 арендной платы[247]. Таким образом, оппозиция имела ту социально-экономическую подкладку, какая всегда обнаруживалась в социальной жизни Польши с тех пор, как шляхта начала играть самостоятельную роль в государстве. Баторий готов был идти напролом: он намеревался пренебречь постановлением упорствовавших воевод и издать универсал о взимании налогов в таких размерах, в каких они были определены на последнем варшавском сейме, хотя и опасался, что это может вызвать замешательство в стране. Однако дело уладилось компромиссом. Замойский пригласил к себе вышеупомянутых послов от новокорчинского сеймика и сумел убедить их в необходимости согласия с остальными воеводствами Польши. В налогах с краковского и сандомирского воеводств сделана была ничтожная сбавка[248]; кроме того, король обязался употребить налоги с этих воеводств исключительно на издержки московской войны и добавить денег из своей казны на заготовку артиллерии и амуниции[249].

Так было устранено одно препятствие, мешавшее осуществлению военных планов Батория, но предстояло впереди еще немало иных помех. Налоги одобрены, но еще не собраны, находятся еще не в казне. На собирание их уйдет немало времени и придется затратить немало энергии. Враги Батория, очевидно, все те же Зборовские, стали собирать сеймики и возбуждать шляхту против короля, распространяя среди нее мнение о необходимости рассмотреть финансовые дела на новом сейме, так как не все воеводства пришли к одинаковым решениям по вопросу о размере налогов. Приходилось принимать меры против этой агитации, причем немаловажную услугу оказал королю по обыкновенно в данном деле Замойский[250].

В Пруссии проявилась тоже сильная оппозиция. Прусские чины не прислали даже своих депутатов на варшавский сейм. Поэтому необходимо было созывать и здесь сеймик, отправлять посла, представлять опасности, угрожающие Речи Посполитой и в особенности Пруссии со стороны московского врага, убеждать, вести переговоры, тратить время, чтобы только добыть средства на государственные нужды. Пруссия не сразу выразила готовность помогать королю. Сеймик, собранный в Грудзиондзе, ограничился жалобами на тяжелое экономическое положение страны и на нарушение привилегий, дарованных Пруссии. Вследствие этого являлась необходимость собрать новый сеймик, который согласился наконец дать королю 50 000 флоринов[251].

Далее, налоги были собраны в казну только к началу 1579 года[252], следовательно, начинать войну в 1578 году было весьма трудно, далее невозможно, так как встречались еще и иные затруднения, притом громадной важности. Прежде чем объявить войну на севере, необходимо было обезопасить предварительно южные области государства от Татар и Турок. С этой стороны могла разразиться сильная гроза.

Стефан Баторий тотчас по вступлении своем на польский престол постарался заключить мир с турецким султаном, имея в виду не только интересы Речи Посполитой, но и интересы Трансильвании, которую Турки легко могли отнять у рода Баториев. С этою целью в Константинополь был отправлен галицкий каштелян Ян Сененьский, которому удалось склонить Турцию к союзу с Речью Посполитой. Султан обещался не только удерживать Крымских Татар от набегов на польские земли, но и оказывать военную помощь Баторию[253].

Пока велись переговоры с Портой, Татары по своему обыкновению произвели весной 1577 года опустошительный набег на Киевскую землю, Волынь и Подолию[254]. Положение Батория в этот момент было весьма затруднительно: приходилось бороться с мятежным Данцигом, отражать близившееся нападение Иоанна на Ливонию и принимать меры против татарских набегов. Кризис не миновал и в конце 1577 года. Данциг, правда, был усмирен, с Турциею заключен союз, но зато Ливония покорена Иоанном: мало того, и со стороны Турции, несмотря на мирный договор, угрожала война. На юге произошли события, которые едва не уничтожили дружественного соглашения с Портой.

Среди запорожских казаков явился атаман, по имени Иван Подкова, прозванный так за свою необыкновенную физическую силу (он легко ломал подковы): он увлек своих удальцов на смелое предприятие. Валах по происхождению, он задумал низложить с престола Валахии господаря Петрила, ибо считал себя основательно или притворно законным наследником страны. При содействии некоторых польских панов и при помощи московского золота авантюристу удалось осуществить свой замысел.

Но властвовать в Валахии пришлось ему недолго. Изгнанный валашским воеводой при помощи Турок, он удалился в пределы Речи Посполитой, в Подолию, в окрестности города Немирова. Опасаясь нарушить мир с Турцией, Баторий приказал арестовать Подкову брацлавскому воеводе князю Янушу Збаражскому, угрожая последнему судом, если он не пожелает подчиниться королевскому приказанию: король подозревал, что воевода был сторонником авантюриста[255]. Подкова был задержан каменецким каштеляном Николаем Сенявским[256] и передан затем князю Збаражскому, который доставил его королю в Варшаву, явившись сам сюда, чтоб оправдаться перед королем в возведенном на него обвинении, будто он помогал Подкове в его походе на Валахию[257].

Казаки после этой неудачи не успокоились. Брат пойманного Ивана Подковы, Александр, предпринял с Запорожцами новый поход на Молдавию, захватил ее столицу Сучаву и провозгласил себя господарем[258]. Тогда Баторий, опасаясь, чтобы султан не присоединил Молдавию к своим владениям и не послал туда паши управлять ею, что было бы немалой опасностью для Трансильвании, посоветовал своему брату Христофору, трансильванскому воеводе, отправить вспомогательное войско молдавскому господарю, осадившему Александра Подкову в Сучаве. Подкова был побежден и попал в плен, где и погиб, посаженный на кол, а казаки были отчасти рассеяны, отчасти умерщвлены или отправлены в цепях в Константинополь[259].

Последствия этих казацких предприятий не замедлили обнаружиться. В феврале 1578 года крымский хан лично произвел опустошительный набег на Волынь и Подолию и осадил князя Острожского в его замке Острог. Король отправил против Татар брацлавского воеводу князя Збаранажского, чтобы прекратить их грабежи, но объявлять войну хану пока считал делом невозможным, из опасения нарушить мир с Турцией. Напротив того, он полагал, что необходимо и с ханом поддерживать дружественные отношения, поэтому обещал давать ему ежегодно поминки, если он направит свои набеги на земли московского государства[260].