Читать онлайн «Народы и личности в истории. Том 2». Страница 99

В. Гумбольдт, Г. Гейне, А. Шлегель. В Марбургском университете Якоб получил ученую степень доктора философии. Редкий случай, когда литератор столь триумфально вторгся в область специальных наук. О заслугах Я. Гримма перед наукой поэт Гейне сказал: «Якоб Гримм сделал для языкознания больше, чем вся… Французская академия со времен Ришелье. «Немецкая грамматика» – исполинское создание, готический собор, под сводами которого все германские племена, словно гигантские хоры, поднимают голоса, каждое на своем наречии… Человеческой жизни и человеческого терпения не могло хватить, чтобы собрать эти глыбы учености и чтобы скрепить их воедино из сотен тысяч цитат».[424] «Глыбы учености» немцы очень ценят. Немец не ляжет с дамой в постель, не вспомнив цитату.

Постепенно на земле Германии складываются контуры такого наиважнейшего понятия в жизни современных народов, как «национальный дух»… Известный философ и психолог В. Вундт писал три четверти столетия спустя: «Но послужившая основой для этого понятия национального духа мысль, что язык не изолированное явление, что язык, обычаи и право представляют собой неразрывно связанные друг с другом проявления совместной жизни людей, – эта мысль и в настоящее время остается столь же истинною, как в то время, когда Якоб Гримм сделал ее путеводной звездой своих всю область прошлого германского народа охватывающих работ».[425]

Центром романтических устремлений стал Мюнхен. Сегодня это самая большая по территории федеральная земля. Ее население гордится своей историей, берущей начало в VI веке. Нигде так тщательно не оберегают народные традиции. Тут находятся красивейшие места Германии (Альпы, предальпийское нагорье, дивные озера, баварский лес, парки).

Тут правил король Людвиг II, «сказочный король», желавший сделать столицу своеобразной витриной западного искусства. Архитекторы строили античные подобия в духе «Новых Афин» (Пропилеи), обращались к романскому зодчеству и средневековым образцам. Мюнхенские церкви, площади, дворцы были заселены тяжеловесными фигурами великих людей Германии («Галерея полководцев»). Художники покрыли стены историко-философскими композициями, ставя задачей выразить идеи «истории философии, поэзии, археологии, мифологии, сравнительной филологии» и отметить место, занимаемое Германией от ее возникновения до наших дней.

Корнелиус страстно мечтал воплотить в яркой художественной форме все национальное прошлое, таланты и заслуги немецкого народа. Картины Петра фон Корнелиуса к «Фаусту» и «Нибелунгам» сыграли роль в деле воспитания немцев и в утверждении немецкой национальной идеи. По мнению В. Любке, как только Корнелиус был поставлен во главе Мюнхенской академии, «в Германии наступила новая эра для истории искусств». Изображение образцов христианской морали и поведения (от сотворения мира до страшного суда) имело и воспитательный смысл. Наряду с Мюнхенской большой известностью пользовались Дюссельдорфская школа и академия. Их работы отличались любовью к природе и красотой колорита. Заметную роль здесь играл внук знаменитого писателя Лессинга – живописец Карл Лессинг.[426] В немецких землях повсюду строились здания новых университетов, школ и библиотек. Хотя давний критик немецкой культуры поэт Генрих Гейне не упустил случая с ехидцей высказаться в адрес этих масштабных работ и картин: «Если немцу-художнику надо написать верблюда, он станет искать прообраз в глубине своего духа, постарается воссоздать в очертании головы идею первобытных веков и Ветхого завета, и в каждый волосок он вложит особый символический смысл».[427]

Эти огромные картины, порой напоминавшие настоящие ребусы, со временем были смыты дождем и непогодой. Но ничто – ни войны, ни ветры – так и не смогло поколебать другого выдающегося творения баварцев – знаменитого баварского пива (которое варят Бог знает с каких пор, бережно соблюдая Закон о чистоте пива 1516 г.). Немцы и в пиве видят res sui generis («настоящее произведение искусства» – лат.).

Европейцы отдают дань восхищения германскому гению. Шарль Гуно пишет лучшую свою оперу на сюжет гётевского «Фауста». Берлиоз с успехом выступает в Германии с «Фаустом». Другой известный француз Ипполит Тэн (1828–1893), родоначальник культурно-исторической школы, прямо заявит в своих лекциях по искусству о том, что Германия – самая ученая страна Европы.

В Северной Германии все умеют читать. Молодые люди проводят в университетах 5–6 лет. Правда, порой в их увлечении наукой немало педантизма и позы. Немцы готовы были нацепить очки, лишь бы придать своему облику «ученый вид». Тэн пишет: «Главное желание немецкого юноши в двадцать лет состоит не в том, чтобы играть роль в клубе или кафе, как это наблюдается во Франции; он стремится приобрести общее мировоззрение, охватывающее человечество, вселенную, сверхъестественное, природу и много других вещей словом, законченную философию. Не существует страны, где бы встречалось такое увлечение высокими абстрактными теориями, такая привычка постоянно заниматься ими, такое ясное понимание их. Это – родина метафизических систем.

Но изобилие мышления высшего порядка было в ущерб пластическим искусствам. Немецкие живописцы стараются выражать на своих полотнах и в своих фресках гуманитарные или религиозные идеи. Мыслям они подчиняют краски и формы; их творчество носит символический характер; они пишут на стенах курсы философии и истории, и если вы отправитесь в Мюнхен, то увидите, что величайшие из них не что иное, как философы, по ошибке занявшиеся живописью, более способные говорить разуму, чем глазам, орудием которых должно быть перо, а не кисть».[428]

На рубеже XVIII–XIX вв. Германия поделилась на два лагеря. В одном из них была умудренная опытом «Старая Германия», в другом – «Молодая Германия». Молодость бросала вызов и зрелым мужам, ее символом стал поэт Генрих Гейне (1797–1856). Пламенная и неукротимая молодость, быть может, хороша в любви, но не в политике, куда как раз и ринулись молодые гейневские «ослы»…

Что же представляла собой в нравственном, философском и политическом отношении Новая Германия? К религии равнодушна, дисциплину и порядок не приемлет, национальное чувство ей и вовсе чуждо. Таких «молодых ослов» можно увидеть в политических «стойлах» любой страны и в любые эпохи.

Радикализм Гейне вполне понятен, ибо многое объяснялось его еврейским происхождением, давней неприязнью немцев к этой нации. В глазах окружения Гейне патриотизм почему-то означал качество, «не признаваемое хорошим». Все эти радикалы-демократы относились с глубоким презрением к Германии (Пруссии). Понять подобные чувства можно (неприязнь рейнландцев к пруссакам и наоборот). Поэтому в отношении прусского орла Гейне писал: «Ты, безобразная птица! Если мне удастся когда-нибудь поймать тебя, я выщиплю все перья из твоих крыльев и отрублю тебе все когти… Повесив тебя на шест, я позову всех рейнландских стрелков из лука, чтобы они занялись веселою стрельбою по тебе». Резкий протест у него вызывала их губительная страсть к хаосу и беспорядку. Гейне ненавидел демократические сборища. Один только вид присутствующих там бездарных ничтожеств вызывал отвращение. Не желая общаться с «демократическим союзом», поэт держался от него обособленно и ни за что не соглашался вступать в дружбу и в тесные сношения «с первым попавшимся сбродом…»

Правда, немцы в ту пору не проявляли крайних националистических чувств. Сами условия их существования, когда приходилось постоянно перемещаться в поисках работы из одного княжества или герцогства в другое, формировали и космополитический образ мыслей. Гёте посещал Францию, Форстер путешествовал по Европе, оставляя восторженные заметки о положении дел в Голландии и Англии, Шиллер искренне радовался диплому французского гражданина, считая, что тот может пригодиться детям, Бетховен написал посвящение Наполеону в «Героической симфонии» (затем его порвал), Гёте спокойно наблюдал за разгромом корсиканцем королевства Фридриха II, Ф. Шлегель выступал против попыток «ввести принцип замкнутой и изолированной национальной культуры». Я. Гримм путешествует по Италии и Швеции. В свою очередь и европейцы наводняли Германию. Приведенные примеры никоим образом не означают нашей поддержки космополитических устремлений. Любя весь мир, не забудь и о Родине!

Впрочем, Гейне, чей поэтический талант ни у кого не вызывал сомнений, был фигурой сложной и противоречивой. Современники свидетельствуют, что жизнь его внешне складывалась вполне благополучно (обеспеченные родители, выполняющие религиозные предписания иудаизма). В гимназии он – на хорошем счету. По настоянию семьи молодой Гейне поступает в торговую школу Фаренкампа, где штудирует коммерческие науки, охотнее переводя античных классиков на «милый сердцу диалект Иудеи» и изучая иного рода предметы.