Читать онлайн «Народы и личности в истории. Том 2». Страница 45

Не меньшее число триумфов имело место и в теоретической научной сфере. С 1789-го по 1815 гг. совершила колоссальный рывок математика. Француз Лазарь Карно (1753–1823) был «организатором побед» не только на военно-политическом, но и на научном поприще: «Геометрия положения» и «Исследование секущих» – исходные пункты современной геометрии. Гаспар Монж (1746–1814) становится одним из основателей Политехнической школы, выпустив из ее стен блестящую плеяду геометров. Он же заложил основы науки о машинах и механизмах. Ему удалось сохранить верность науке как своей единственной возлюбленной (в отличие от Лавуазье, в котором откупщик на какое-то время взял верх над химиком). Карл-Фридрих Гаусс (1777–1855) написал «Теорию движения небесных светил» и, посвятив себя обсерватории в Геттингене, отказался от профессуры. П. Лаплас (1749–1827) создал его классические труды «Аналитическая теория вероятностей» и «Трактат о небесной механике».

Лазар Карно увлекает за собой войска в атаку.

Политические революции не только не помешали, но еще и подхлестнули процесс открытий и изобретений… Показательна личность А. Лавуазье, о котором уже говорилось ранее. Он стал одним из первых героев научно-технической революции. И хотя его отправили на гильотину, но его труды как ученого и изобретателя заслуживают высочайшей оценки. Лавуазье принадлежал к семейству крупных буржуа. Родители желали увидеть сына адвокатом. Антуан поступил учиться в Коллеж четырех наций (Коллеж Мазарини), где учились аристократы, дети крупной буржуазии и высоких чиновников. Здесь сильны были схоластические порядки, неплохо обучали древним языкам (латыни и греческому), но пренебрегали современными иностранными языками. Лавуазье так и не смог выучить английский или немецкий (но отлично знал латынь). В коллеже Антуан возмечтал о литературной карьере и даже что-то начал сочинять (в духе «Новой Элоизы» Руссо). Впрочем, молодости свойственно увлекаться всем без разбора. Принимал он участие в различного рода конкурсах и даже был награжден премией за красноречие. Затем поступил на юридический факультет и закончил его, получив звание адвоката (1764). О том, что перед нами бесспорно выдающийся молодой человек, свидетельствуют его успехи на ниве наук. Учиться на юриста тогда было очень непросто, ибо программы были весьма насыщенными. Так вот мало того, что он успешно закончил обучение, но ухитрился параллельно пройти и курс физико-математических, химических и естественных наук. Его учителями и наставниками были астроном и физик аббат Ля-Кай, известный геолог и минералог иезуит Геттар, химик-экспериментатор Руэлль-старший.

Первым успехом молодого ученого-естественника можно считать его победу «в конкурсе фонарей»… В год, когда Антуан торжественно облачился в адвокатскую мантию, Королевская Академия Наук объявила конкурс на тему «Найти наилучший способ ночного освещения улиц большого города, соединяющий в себе яркость освещения, легкость обслуживания и экономичность» (1764). Это была самая насущнейшая проблема столицы. Ведь, даже свет, излучаемый «королем-солнце», не мог рассеять того ужаса и мрака, что царили в те времена на улицах и площадях Парижа, напоминавшего собой скорее унылое и печальное кладбище. Редкие фонари со свечами гасли через час-другой и только усугубляли безрадостную картину. О том, что представлял собой тогдашний Париж, вы знаете из воспоминаний Н. Карамзина. Однако тут уместнее напомнить слова другого русского писателя, Д. И. Фонвизина, сообщавшего родным из «столицы мира»: «Париж может по справедливости назваться сокращением целого мира. Сие титло заслуживает он по своему пространству и по бесконечному множеству чужестранцев, стекающихся в него со всех концов земли. Жители парижские почитают свой город столицею света… Зато нечистота в городе такая, какую людям, не вовсе оскотинившимся, переносить весьма трудно… на скотном дворе у нашего доброго помещика чистоты гораздо больше, нежели пред самыми дворцами французских королей».[189]

Лавуазье как раз и взялся за решение этой важной и насущнейшей задачи. Дело было не только важным, но и весьма почетным. Власти Франции уже не могли себе позволить, чтобы Париж, куда съезжались иностранцы со всего света, выглядел мрачно-грязным, как это бывало на протяжении многих веков, когда от деда к внуку передавалась поговорка: «Он пристает, словно парижская грязь». Передвигаться по такому городу было трудно и опасно (в вечерние часы пешеход мог попасть под колеса мчавшейся кареты или в спину ему запросто могли всадить нож). К тому же, извечная соперница, Англия, уже имела добротные тротуары и фонари. Так что «фонарный вопрос» становился делом и национального престижа. Власти решили установить в Париже несколько тысяч фонарей… В лице Лавуазье Франция обрела не только «отца светотехники», но и провозвестника новых технических знаний.

В 1768 г. Лавуазье избирают в Академию Наук. В 1782 г. он пишет сочинение, в котором, по сути дела, нашли выражение будущие методы использования кислородного дутья в технике («Мемуар о способе значительного усиления действия огня и тепла в химических операциях»). Вскоре он изобрел некий «аппарат для маневрирования различными видами воздуха» (вместе с инженером Менье). Таким образом, Лавуазье стал изобретателем первого в мире практического аппарата для кислородного дутья. Этим его заслуги перед наукой не ограничились. Написав «мемуар о транспирации», он вторгся в биологию и медицину, изыскивая «причины большого числа болезней». Русский ученый И. М. Сеченов, отмечая в 1894 г. заслуги Лавуазье, называл его человеком «с умом глубоко проницательным, точным и прямолинейным»: «Ему больше, чем кому-нибудь, принадлежит великая заслуга систематического приложения физико-химических способов исследования к области биологии». Лавуазье низвергал любые ложные кумиры науки, не взирая на авторитеты. Так было и с некогда модным «витализмом». Поэтому столь высоко оценил деятельность французского ученого и К. А. Тимирязев: «С той поры, как дыхание, – эта, казалось, сущность жизни, – было сведено гением Лавуазье на химико-физический процесс, витализму был нанесен роковой удар».

Представляется весьма важной и та роль, которую он сыграл как один из идеологов роста фундаментальных научных знаний. Подчеркивая исключительное значение наук для дальнейших судеб человечества, сам Лавуазье говорил: «Вовсе не необходимо, для того чтобы заслужить благодарность человечества и выполнить свой долг перед родиной, быть призванным к исполнению публичных и громких обязанностей по организации и возрождению государств. Физик в тиши своей лаборатории и своего кабинета может также выполнять свои патриотические функции: он может надеяться уменьшить, посредством своих работ, массу горестей, досаждающих человеческому роду и увеличить его радости и его счастье. И если бы это удалось, благодаря открытым им новым путям, удлинить среднюю продолжительность человеческой жизни лишь на несколько лет, даже на несколько дней, разве он не мог бы также претендовать на славное звание благодетеля человечества».[190]

Эпоха Просвещения, как вы могли уже убедиться, сделала из образования своего рода культ, Верховное Божество. Когда еще министр Тюрго (при Людовике) создавал проект конституции, он в ней прежде всего говорил о значении образования, потом о роли коммун, уж затем – государства… Все умные люди понимали, что влияние образования и воспитания в долгосрочном плане оказывается куда более сильным и прочным, чем действие всяких прочих законов. Историк Мишле писал в середине XIX в.: «Я слишком хорошо знаю историю, чтобы верить в силу законов, если их введение недостаточно подготовлено, если люди заблаговременно не воспитаны так, чтобы любить законы, хотеть их иметь… Не столько законами укрепляйте принцип законности, прошу вас, сколько воспитанием: сделайте так, чтобы законы были приемлемы, возможны; воспитайте людей, и все будет хорошо».[191]

Во Франции в посленаполеоновскую эпоху произошли перемены в образовании. Университету вернули его название (1822). Глава Университета (великий магистр) стал «министром духовных дел и народного просвещения». Университет занял одно из самых важных мест в системе других государственных учреждений. Отныне это была сфера (или «отрасль») центральной власти, мозговой центр ее «орудий властвования». В 1830 г. произошло и другое знаменательное событие – отделение высшей школы от церкви. Университет включал ныне и все ступени образования (высшее, среднее и низшее). Высшее образование давалось на богословском, юридическом, медицинском, естественном, литературном факультетах. Правда, более или менее процветали тогда лишь юристы (3000 слушателей в 1814 г.) и медики (1200 слушателей). Естественный и литературный факультеты в те времена почти не имели слушателей. Плюсом было уже то, что эра строгостей миновала. Возник эмбрион Нормальной школы. Однако были и минусы. Если высшей школой власти еще интересовались (попытки основать в провинции четыре-пять крупных центров), то среднее образование оставалось таким же, как и во времена Империи (лицеи получили лишь новое название – коллежи).