Читать онлайн «Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна». Страница 43

Это звучит необычно, но христианские священники конца X — начала XI в. оказались в состоянии без единого руководства и общей программы осуществить то, что не смогла сделать в эпоху расцвета Империя франков. Как только улегся первый порыв бури, в обстановке, напоминавшей о германских миссиях до св. Бонифация, начался огромный приток желающих отправиться обращать скандинавов. Безусловно, на Севере они встретили хороший прием, поскольку уже не были представителями государства, способного планировать завоевания. Миссионеры прибывали в Скандинавию сразу со всех сторон, главным образом из Англии и Северной Германии, но, изредка и несколько позже, из Нормандии, православного мира и даже Армении. С искусством и изобретательностью они использовали все предоставлявшиеся им для проповеди возможности, будь то в заморских колониях или метрополии, в торговых городах, в среде сельской аристократии или в окружении королей. Эти многообразные усилия в эпоху, когда повсюду обнаруживается упадок и секуляризация Церкви, заслуживают быть замеченными. Они не были методичными, будучи подвержены значительным колебаниям, за исключением окружения архиепископов Бремена-Гамбурга, которые с IX в. постоянно руководили миссионерством в Скандинавии, но оказались в невыгодном положении из-за подозрений, которые возбуждала у датчан имперская политика Оттонов. Тем не менее это, несомненно, была непосредственная реакция благочестивых душ на опасность, нависшую над христианским миром.

Группа миссионеров, взявшихся за обращение Скандинавии, представляет собой очень любопытную и плодотворную тему для изучения. Скандинавские историки редко выходили за рамки критического описания источников, что, безусловно, является неизбежным предварительным этапом любого исторического исследования. Однако хотелось бы получше узнать о социалъных и интеллектуальных, еще в большей степени, чем национальных корнях, как «бродячих епископов» (episcopi vagantes) — застаревшей раны на теле Церкви крайнего Запада со времен ирландских миссий, но способной при случае обернуться ей на благо (в Нормандии X в. также существовали «бродячие епископы», очевидно, имевшие франкских предшественников; приход викингов, по-видимому, благоприятствовал этим «нерегулярным частям» Церкви. Прекрасным примером епископа без кафедры служит Осмунд «без митры», капеллан шведского короля середины XI в. Эмунда: это был англичанин, или, скорее, англо-датчанин, которого один норвежский епископ послал учиться в Бремен; он тщетно искал посвящения в Риме, а затем обратился к архиепископу Полонии (Польша? или земля полян, то есть Киев?); вернувшись в Скандинавию, вел себя как архиепископ, хотя, видимо, так и не получил паллиума) — так и всех этих монахов, изменивших обету пребывания на одном месте.

Некоторые из них ищут язычников, где бы они не находились, и кое-кто, таким образом, не делая различий, переходит от славянского мира к скандинавскому. Другие всегда верны одной и той же среде и, вступив в контакт с датчанами или норвежцами за пределами их родины, возвращаются вместе с ними в их страну. Следовало бы подразделить этих миссионеров в зависимости от места их посвящения — это мог быть Рим (достаточно частый случай в 1030–1070 гг.), Бремен (это в принципе единственный постоянный путь) или другая епископская кафедра, обладающая меньшим правом на совершение этого таинства. В 1061–1066 гг. папа Александр II еще пенял норвежскому королю Харалъду Суровому на то, что в его королевстве производится множество неканонических или спекулягпивных (за плату) посвящений в епископы. По поводу интеллектуального образования этого сословия миссионеров мы располагаем данными только для XI века. Вероятно, в Северной Германии существовали настоящие семинарии вокруг архиепископства Бремен или аббатства Херфорд в Вестфалии, причем это последнее специализировалось на миссионерской деятельности в Исландии. Известно, что первый великий исландский ученый-христианин Семунд учился во Франции. Однако решающую роль, по-видимому, играли некоторые английские аббатства, как, например, в Ивземе, которое после активного участия в повторном распространении монашества в Области датского права, прислало в Оденсе первых монахов, приписанных к Дании. Методика евангельской проповеди и нравственный аспект обращения хорошо изученыНесмотря на свое разнородное происхождение, эта группа миссионеров показала себя отвечающей требованиям поставленной перед ними необычайно трудной задачи.

А как же повел себя при встрече со столькими различными цивилизациями скандинавский мир? Никоим образом не смущенные, скандинавы сначала с недоверием отнеслись к проповедникам, а затем перешли к глубокой переработке христианских догматов. Язычество сразу же постаралось принять антихристианскую форму, приспособив молот Тора в качестве своего символа в противовес кресту, а языческую инициацию в качестве антитезы крещению. Повествование книги Бытия породило соответствующие спекуляции, впоследствии собранные в Эдде. Из литературы, как и из похоронных обрядов, явствует, что усилилось почитание великих божеств. Руническая письменность, оказавшаяся полузабытой в VIII в., в IX в. обрела новую силу. Затем, в течение XI в., произошло великое потрясение — обращение в христианство.

Это присоединение к латинскому Западу не было отречением от прошлого. Особое своеобразие средневековой Скандинавии основывалось как раз на приспособлении, и чрезвычайно удачном, целых пластов цивилизации викингов к условиям, создавшимся в результате христианизации и заимствованиям с Запада. Так, популярность камней с руническими надписями достигает своего пика сразу после обращения в христианство и окончательно падает лишь в XIII веке. Столкнувшись с латынью, скандинавский язык остался литературным и даже религиозным языком. Здесь снова проявляется тот самый дух синтеза и умелой адаптации, столь свойственный деятельности викингов. Эта способность еще лучше проявляется в некоторых скандинавских колониях. В течение первых трех четвертей XI в. началось слияние англосаксонской и скандинавской культур: Англия оказалась на пороге усвоения столь характерного литературного жанра как сага. В Ирландии угадывается обмен между кельтскими и норвежскими придворными поэтами. Полагают, что скандинавское влияние сказалось на происхождении русской былины. Чуждой этому процессу оказалась лишь Нормандия.

Благодаря викингам почти всю северо-западную Европу завоевал новый декоративный стиль. Галлия внесла в него свой вклад, предоставив несколько элементов растительного орнамента (листья аканта), а Ирландия дала ему концепцию анималистического орнамента и плетеного узора, а также некоторые техники (эмалированная бронза). Между Англией и Скандинавией наблюдается настоящий художественный симбиоз, который просуществовал в течение полутора веков и был отмечен непрерывным взаимодействием. Декоративные стили X и XI вв., которые археологи связывают с Йеллингом, Рингерике и Урнесом, являются общими для обоих берегов Северного моря. Это единение существовало, не зная политических угроз, до того момента, когда Вильгельм Завоеватель силой вырвал из него Англию, чтобы присоединить ее к формирующемуся романскому миру. На севере Области датского права оно сохранялось еще некоторое время: его эпизодические проявления можно обнаружить до начала XII века.

Зато Нормандия, скорее всего, никогда не принадлежала к этой среде: все те элементы, которые можно возвести к истокам ее примечательного художественного ренессанса XI в., являются либо заимствованиями из каролингской традиции, либо спонтанными новшествами; в них мы не ощущаем ничего подлинно скандинавского. Началом этого взаимного оплодотворения Англии и Скандинавии стал в высшей степени знаменательный момент: около 960 г., чтобы отметить свое обращение в христианство, датский король Харальд Синезубый устанавливает в Иеллинге огромный рунический камень, обладающий типичными англосаксонскими стилистическими чертами. Своей вершины это явление достигло в империи Кнута Великого и, безусловно, особенно нравилось этому проницательному правителю. Оно и представляет собой наиболее однозначно позитивный аспект эры викингов. Парадоксально, смертный приговор ему был вынесен грубым вторжением других, более изменившихся, сыновей скандинавских завоевателей — рыцарей герцога Вильгельма Незаконнорожденного (Завоевателя).

Наиболее развитой отраслью коммерческой деятельности викингов наверняка являлась работорговля. Несмотря на то, что в момент, когда каролингская империя находилась в зените, этот вид торговли был почти оттеснен за славянские и мусульманские границы, теперь он снова переживал примечательный подъем, еще мало изученный. Людей викинги захватывали во всех странах, которые посещали, но, может быть, особенно, в кельтском мире: раб-ирландец является классическим персонажем исландских саг, относящихся к эпохе колонизации, и доля этих невольных переселенцев была достаточно значительной, чтобы заметным образом видоизменить физический тип исландцев. В самой Скандинавии первые миссионеры в IX в. обнаружили множество христиан-рабов в Хедебю и Бирке; приблизительно в конце X в. ярмарка в Бренньяре недалеко от современного Гетеборга была достаточно оживленным невольничьим рынком. На Руси основным занятием варягов, которых встретил на средней Волге около 922 г. мусульманин Ахмед ибн Фадлан, по-видимому, была работорговля. Наконец, в Галлии норманны снова ввели, хотя и в скромном масштабе, домашнее рабовладение, и около тысячного года в Руане некоторое время существовал свой рынок рабов, на котором продавались ирландцы и фламандцы. В морях, омывающих Англию, захват и продажа людей оставались доходным занятием до того момента, пока вмешательство Ланфранка95 не привело к ее запрету Вильгельмом Завоевателем.