Читать онлайн «Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России». Страница 3

В неменьшей степени это дело оказалось разоблачительным и для партийной политики и российской политической культуры — как накануне 1914 года, так и в эпоху войны. Возникновение в России политических партий, взаимная ненависть между всеми назначавшимися царем правительствами и Думами, окостенение политических позиций во время войны, постепенное формирование Прогрессивного блока — все эти темы были объектами множества монографических исследований как русских, так и иностранных авторов. Дело Мясоедова/Сухомлинова проливает свет на одно отвратительное обстоятельство: русская политика в эпоху так называемого конституционного эксперимента на деле была безгранично жестокой и абсолютно беспринципной борьбой за власть. Историки последних лет старого режима в России часто обращают внимание на неразборчивость большевиков в средствах («тактическую гибкость», на языке их поклонников), на продажность министров, на упадок нравов в высшем обществе и на неспособность Николая II управлять страной. Однако поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова/Сухомлинова в нравственном смысле оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться35. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека — это подлость. Но еще большая подлость — разбить его семью, обесчестить страдальца и самое его имя смешать с грязью. Те, кто приложил к этому руку, вероятно, для успокоения собственной совести упирали на благородство цели или требования национальной безопасности, но в конечном счете совершённое ими было не только дурно, но и опасно. Созданная и распространившаяся их усилиями удушливая атмосфера ненависти и параноидальной подозрительности не рассеялась и после падения царского режима. Ее ядовитое влияние подтачивало как действия России на фронтах, так и попытки Временного правительства, сменившего царскую власть, управлять страной.

Обратимся к общественному мнению. Почему столь шаткие доказательства вины были восприняты широкими кругами гражданского общества с таким полным доверием? Конечно, во многих воюющих государствах опыт Первой мировой войны породил истерию на внутреннем фронте36. Вера в то, что почти во всех российских несчастьях виноваты козни коварных заговорщиков, вероятно, отвечала некой тайной психологической потребности. Однако те конкретные формы, которые приняла в России шпиономания в годы войны, были обусловлены также глубоко двойственным отношением к капитализму, открытым и тайным антисемитизмом и некоторыми культурными стереотипами в отношении женщины.

И, наконец, в деле Мясоедова/Сухомлинова неожиданным образом оказались высвечены некоторые черты будущих судебных практик сталинизма. Речь идет, конечно, не о масштабе и суровости репрессий. Непозволительно ставить знак равенства между несправедливостью, пусть ужасной, в отношении Мясоедова и террором и массовыми убийствами, учиненными в тридцатые годы Сталиным. Однако юридические и полицейские процедуры 1915 и 1937 годов имеют нечто общее — это презумпция виновности. В деле Мясоедова, как и впоследствии в годы сталинских репрессий, всякий, на кого падало подозрение, считался потенциальным преступником. Не нужно тратить силы на выяснение мотивов преступления, на поиск свидетелей, на исследование доказательств. Для установления виновности достаточно простой возможности (то есть физической возможности для обвиняемого совершить инкриминируемое ему преступление) и связей (контактов с подозрительными лицами).

Этимология фамилии Мясоедов свидетельствует о достаточно высоком социальном статусе ее носителей — в Средние века в Восточной Европе мясо едва ли было доступно простолюдинам. Действительно, Мясоедовы — старый дворянский род, ведущий свое происхождение из Великого княжества Литовского. В 1464 году некий Яков Мясоедов пришел из Литвы в Московию и присягнул на верность великому князю Ивану Васильевичу. Упоминания его потомков встречаются в московских летописях — они занимали различные должности в войске, при дворе, были чиновниками. Несколько раз в награду за службу им даровались поместья1. Со временем род разделился на несколько ветвей — та, что интересует нас, проживала в северо-западных областях Российской империи2.

Сергей Николаевич Мясоедов родился в Вильне, бывшей литовской столице, 5 июля 1865 года. Его отец Николай Мясоедов — помещик, владелец имения в Смоленской губернии. Не будучи состоятельными, родители Сергея Николаевича обладали неплохими связями: многочисленные родственники и друзья Мясоедовых занимали видные позиции в петербургском обществе и во власти. Сам Николай Мясоедов был тоже человек недюжинный и несколько раз избирался предводителем смоленского дворянства. И все же материальная недостаточность семьи обрекла Сергея с ранних лет на военную службу: для детей помещиков обучение в государственных военных заведениях было практически бесплатным, кроме того, жалованье, которое полагалось им по выпуску, вполне позволяло содержать себя.

Итак, Сергей поступил в Московский кадетский корпус (дававший общее среднее образование), а потом перешел в престижное Александровское пехотное училище, где прослушал дополнительный двухлетний курс военного искусства и наук. Весной 1885 года, за несколько месяцев до своего двадцатилетия, он был зачислен в чине подпоручика в 105-й Оренбургский пехотный полк. За вычетом двух лег адъютантства при командире 17-го армейского корпуса (1888 и 1891 годы), Сергей Николаевич все время своей военной службы провел в Оренбурге, в пехотных войсках, где, очевидно, пользовался всеобщей любовью и уважением3.

Молодым человеком Мясоедов производил приятное впечатление. Он был любезен, остроумен и имел способности к иностранным языкам, особенно отличился в немецком, на котором свободно говорил, читал и писал. Кроме того, природа наградила его высоким ростом, красивой и представительной внешностью, большой физической силой. Вспоминали, как Мясоедов демонстрировал свою мощь, ломая пальцами медные монеты4. Впрочем, у него было два физических изъяна — склонность к тучности (ставшая с годами заметнее) и очень слабое зрение (из-за которого армейское начальство разрешило ему носить очки).

Осенью 1892 года Мясоедов перешел на новую службу. Уволившись из армии, он поступил в Отдельный корпус жандармов, военизированное полицейское формирование, находившееся в подчинении Министерства внутренних дел5. Институт жандармов был создан в правление Николая I. К концу XIX века жандармский корпус, в рядах которого числилось чуть менее тысячи офицеров и немногим более ста тысяч рядовых, был единственным действительно общеимперским полицейским учреждением в России. Жандармские администрации работали во всех без исключения областях, в большинстве крупных городов и в ключевых крепостях. Особые жандармские отряды патрулировали улицы Петербурга, Москвы и Варшавы; специальные подразделения жандармов были приписаны к каждой железнодорожной ветке. Помимо этого, из жандармских офицеров составлялись городские охранные отделения — органы тайной политической полиции, в просторечии именовавшейся охранкой6. Вполне очевидно, что главной целью этого военного корпуса — при том, что на жандармов было возложено множество дополнительных обязанностей, в том числе проверка паспортов и обеспечение общественного порядка во время ярмарок, военных парадов и народных гуляний, — было выявление и расследование политических преступлений.

Переход Мясоедова в Отдельный корпус жандармов прошел, судя по всему, гладко. Несмотря на существенные различия между жандармами и армией в отношении внутреннего устройства и организационной культуры, все офицеры Отдельного корпуса, подобно Мясоедову, имели опыт службы в регулярных войсках. По закону жандармским офицером можно было стать, только отслужив три года в армии7. Жандармы, конечно, имели свою особую форму, однако их знаки отличия полностью совпадали с теми, что носила армейская кавалерия. Собственно, в случае войны эти корпуса переходили под управление армейских властей. Да и в мирное время жандармы официально числились в списках армейского резерва.

Вначале Мясоедов получил назначение в жандармское управление Олонецкой губернии, к северо-востоку от Петербурга, по соседству с Финляндией. Менее чем через год последовал перевод в Минск, четыре месяца спустя Мясоедов получил новое назначение, на этот раз в Вержболово, городок в Сувалкской губернии на границе с Восточной Пруссией. 17 января 1894 года Сергей Николаевич Мясоедов вступил в должность помощника начальника железнодорожного жандармского управления, официально именовавшегося Вержболовским жандармским отделением Санкт-Петербургско-Варшавской железной дороги8. Следующие шестнадцать лет Мясоедову было суждено провести в Вержболово, называвшемся по-немецки Wirballen, а по-литовски Virbalis.