Читать онлайн «Иван III». Страница 37

«Достойнейшим» архиепископом был, по-видимому, Геннадий, а автором ученый католический монах Вениамин. Автор сочинения доказывал, что христианская церковь владеет земельными богатствами на законном основании, свидетельством чему была грамота императора Константина Великого («Константинов дар») папе римскому с подтверждениями императорами Карлом Великим и «Отто первым». Впоследствии ссылка на «Константинов дар» приобрела традиционный характер в православной богословской литературе.

Архиепископ Геннадий был несравненно более авторитетным и влиятельным человеком, чем игумен небольшого удельного монастыря Иосиф Санин. Именно он вместе с монахом Вениамином стоял у истоков осифлянства. Вениамин звал противиться «нашего времена начальникам», если те посягают на владения «начальников церкви», ибо «больши достоит повиноватися власти духовной, неже мирьской».

Новгород не случайно стал колыбелью осифлянства. Новое течение возникло как реакция на действия Ивана III, грозившие окончательно разорить богатейшую и самую древнюю из всех русских епархий.

Чем значительнее событие в глазах современников, тем больше вероятность того, что оно отразится в исторических источниках. На рубеже XV и XVI вв. Москва погрузилась в споры об укладе монашеской жизни.

Иван III не только участвовал в споре, но и оказался в центре его. Благодаря обилию источников мы имеем редкую возможность проникнуть в его умственную лабораторию, уловить настроения, в подробностях исследовать взаимоотношения светской и духовной власти. Особо важны материалы собора 1503 г.

Собор начал свою деятельность с того, что 1 сентября 1503 г. утвердил два приговора. После доклада государю иерархи, «того себе обыскав» (изучив дело), «уложили» вдовым попам не служить. Приговор не выходил за рамки церковной рутины. Ради поддержания нравственности вдовым попам запрещалось служить. При этом собор ссылался на бесчинства вдовцов, державших наложниц. Приговор запретил проживание монахов и монахинь в одном монастыре и пр. Инициатива первого приговора исходила от митрополита и иерархов, второго приговора, по-видимому, от Ивана III.

Государь и его сын, «поговоря» с митрополитом и собором, «уложили есмя и укрепили» приговор о пошлинах. Какое значение власти придавали приговору, видно из того, что Иван III скрепил его своей печатью, митрополит и епископы приложили руки.

Симония издавна была подлинной язвой церкви. По временам русские митрополиты пытались ограничить зло, проистекавшее из продажи церковных должностей. Следуя византийским законам, они ограничивали размеры пошлин за поставление. Но эти меры не достигали цели. Иерархи цепко держались за порядки, освященные византийской церковью и приносившие им солидный доход. Вольнодумцы наподобие псковского игумена Захария резко критиковали симонию. Захарий был наказан как еретик. Тем не менее Иван III, взявшись за очищение церкви, встал на путь, указанный «еретиками». Закон, навязанный иерархам светской властью, был одним из самых радикальных законов в истории русской церкви. Собор торжественно провозглашал немедленную отмену всех и всяческих пошлин за поставление на любую церковную должность. Должностные лица не должны были брать пошлины и поминки, печатнику и дьяку запрещалось брать мзду «от печати и от подписи» ставленной грамоты. Отменялись как мзда, так и «всякие дары». За нарушение закона не только епископ, но и давший мзду «извергались» из сана.

Закон о пошлинах был безупречен с нравственной точки зрения, но он входил в противоречие с вековой практикой вселенской православной церкви. Приговор символизировал отказ от традиционной ориентации на византийские правила и законы, с точки зрения которых упразднение пошлин было делом беззаконным. Соборное постановление распахнуло двери для вмешательства светских властей во внутренние дела церкви. Процедура снятия иерархов чрезвычайно упрощалась. Зависимость духовного сословия от монарха усилилась.

После утверждения приговора о пошлинах деятельность собора оказалась повернута в новое русло. Старец Нил Сорский с благословения Ивана III поставил на обсуждение вопрос, достойно ли монастырям владеть «селами» (вотчинами). Выступление Нила рассматривали как своего рода манифест нестяжательства. За несколько лет до собора Иван III отобрал у новгородского Софийского дома значительную часть его вотчин. Этот факт бегло упомянут в неофициальной псковской летописи. Но о нем ни словом не обмолвились ни московская, ни новгородская летописи. В глазах новгородского архиепископа и московских высших иерархов покушение на церковные имущества был святотатством, и они не желали затрагивать болезненную для них тему. В псковской летописи сказано, что Иван III предпринял секуляризацию «по благословению Симона митрополита». Едва ли можно сомневаться в том, что согласие главы церкви было вынужденным.

Сделанные наблюдения объясняют, почему московские источники умалчивают о проектах секуляризации на соборе. По существу, в 1503 г. власти попытались распространить новгородский опыт на московские земли, что повлекло за собой острый конфликт между монархом и духовенством.

Обсуждение планов отчуждения церковных земель в 1503 г. не привело к конкретным результатам. Члены собора разъехались, не приняв никакого решения. Тема секуляризации была предана забвению на несколько десятилетий. Светская власть не желала вспоминать о своей неудаче, а церковники, возмущенные преступным посягательством на их имущество, заинтересованы были в том, чтобы предать инцидент забвению. Лишь после смерти Василия III запретная ранее тема стала широко обсуждаться публицистами. Памятники о соборе появились при жизни поколения, не знавшего Нила Сорского и Иосифа Санина и черпавшего сведения о них из уст их ближайших учеников.

Неточности и противоречия в воспоминаниях вполне естественны. Ни в летописных отчетах о соборе, ни в соборных приговорах нет и намека на дискуссию о церковных землях. Все данные о речи Нила Сорского и секуляризационных проектах заключены в поздних публицистических сочинениях. Объясняя указанный парадокс, ряд исследователей стали рассматривать известия о выступлении нестяжателей в 1503 г. как целиком недостоверные. Полагают, что публицисты середины XVI в. сконструировали сведения о столкновении нестяжателей и осифлян на соборе 1503 г.

Книжникам не приходилось конструировать события прошлого. Им достаточно было вспомнить их.

Слабость гипотезы о подложности соборных материалов заключается в том, что она совершенно не объясняет мотивы мистификации, в которой участвовали не один, а многие книжники и богословы, трудившиеся в разное время и принадлежавшие к разным направлениям церковной мысли. Любая из сторон поспешила бы изобличить другую, если бы та допустила грубую фальсификацию.

Церковное руководство использовало всевозможные аргументы, чтобы отстоять свою собственность. Оно послало во дворец дьяка Леваша Коншина с «речью». Затем глава церкви сам явился к Ивану III с подробными аргументами, изложенными в «списке». Позднее митрополит вторично направил дьяка Леваша к царю с новыми «речами».

Текст «речей» дьяка Леваша несет на себе следы редакторской работы. Бывший новгородский владыка Феодосий, живший на покое в Волоколамском монастыре, сделал приписку к тексту «Соборного ответа», обозначив «речь» дьяка Леваша как «послание». Его помощник вписал перед текстом другой «речи» Леваша заголовок «Второе послание». «Речи» Леваша можно назвать «посланиями» от членов собора к монарху.

Первое «послание» Леваша не оставляет сомнения в том, что церковное руководство было застигнуто врасплох и не успело как следует подготовиться к соборному обсуждению. Момент был исключительно ответственным. Речь шла о материальном благополучии церкви. Духовенству надо было всесторонне аргументировать тезис о неприкосновенности церковных имуществ, чтобы отклонить домогательства светской власти. Между тем первое послание митрополита к государю было совсем кратким и исчерпывалось несколькими предложениями. Глава церкви сослался па императора Константина Великого, а также князей Владимира и Ярослава, при которых святители (белое духовенство) и монастыри «земли держали».

Ко времени вызова во дворец митрополита Симона его канцелярия успела подготовить длинный «список» с подробными аргументами в защиту церковных земель. То ли из-за спешки, то ли из-за того, что Коншина задержали во дворце, Симон так и не решил, кому поручить чтение его новых «речей». По этой причине в заголовке «списка» сказано неопределенно: «сей список перед ним (государем. — Р.С.) чли».

Если бы московский книжник взялся за сочинение «послания» митрополита задним числом, через много лет после собора, он составил бы вероятнее всего образцовое риторическое произведение. Между тем «список» не является связным, литературно обработанным сочинением. Скорее это груда черновых заготовок, подборка цитат из византийских законов, византийских соборных определений и житий. Многие цитаты имеют свои особые заголовки: «От (книг) Бытия», «От Левгитския книги», «От Жития» и пр.