Читать онлайн «История России с древнейших времен. Книга V. 1613-1657». Страница 5

Между тем воевода Одоевский с товарищами писал к козакам на Волгу, что «их атаманскою и козачьею службою, радением и дородством Московское государство очистилось и учинилось свободно; и ныне ваша братья, атаманы и козаки, многие по вере христианской поборают, врагов и разорителей доходят и Литовскую землю воюют; а в великих государствах государя нашего строится все доброе, всякие люди пришли в познанье и между собою учинились в любви, в совете и соединении; только теперь от всего Московского государства отлучася, в одной Астрахани ведомый вор и желатель крови христианской, черкашенин Ивашка Заруцкий с Маринкою заводят воровство и смуту». Воеводы увещевают козаков, чтоб они не приставали к Заруцкому и к люторке-еретице Маринке, а шли бы в сход к ним, воеводам, и промышляли с ними вместе над ворами: «А чем будете вы скудны, то знайте, — с нами государев запас, вино, денежная казна и сукна есть, ничем скудны не будете». Воеводы писали и к жителям Астрахани с увещанием оставить Заруцкого: «Сами ведаете, какое ныне у вас в Астрахани зло учинил: кровь многую православных христиан пролил, окольничего и воеводу, князя Ивана Дмитриевича Хворостинина, и иных многих без милости побил, на которых прежде и смотреть не смел он, злодей Ивашка черкашенин безверник: а Маринка, люторка-еретица, о разлитии крови христианской не жалеет, то себе в похвалу ставят, от истины на ложь соблазняют, и с персидским шахом ссылаются, великого государя нашего искони вечную отчину. Астраханское царство, и в ней всех вас, православных христиан, шаху отдать хотят, желая великого государя нашего и его великие Российские государства с Абасом шахом ссорить».

Возбуждая против Заруцкого волжских козаков, московское правительство возбуждало против него и орду Ногайскую, извещая князя ее Иштерека, что Заруцкий выпустил в Астрахани из тюрьмы врага его, мурзу Джан-Арслана. Посланы были грамоты и к донским козакам вместе с царским жалованьем, сукнами, селитрою, свинцом, зельем и запасами; духовенство во имя православия увещевало донцов, чтоб немедленно шли в Северскую землю против литовских людей, за что получат благословение от бога и славу от людей. Донцы приняли с честию московских посланников, извещавших и об избрании нового царя, обрадовались царскому имени, в звоны звонили, молебны пели, из наряда стреляли, били батогами нещадно одного из своих, который объявил, что калужский вор жив, обещались служить и прямить Михаилу точно так же, как и его предшественникам, но отказались идти в Северскую землю на литовцев. Желая мира с турками, правительство требовало от донцов, чтобы они прекратили свои поиски над Азовом; козаки обещали быть в мире с азовцами, но до тех пор только, пока русские послы возвратятся из Константинополя, и требовали от царя жалованья, денег, сукон, запасов, чтоб было чем им прокормиться и одеться во время мира с Азовом. Царь должен был согласиться на это условие, обещал и больше, послав на Дон знамя. «И вам бы с тем знаменем, — говорится в царской грамоте, — против наших недругов стоять, на них ходить и, прося у бога милости, над ними промышлять, сколько милосердый бог помощи подаст; к нам, великому государю, по началу и по своему обещанью службу свою и раденье совершали бы, а наше царское слово инако к вам не будет».

Донцы, получив государево жалованье, вынесли царское знамя, составили около него круг, а под знаменем лежал человек, осужденный на смерть: когда царский посланник Опухтин спросил, что это за человек, то ему сказали: «.Двое пьяных козаков проговорились, что атаманы и козаки за посмех вертятся, а от Ивашки Заруцкого не избыть, быть под его рукою». Одного из этих козаков прежде повесили, а другой приговорен к смерти и лежит теперь под знаменем. При этом многие козаки били челом посланнику, чтоб он для имени царского величества отпросил у них этого молодца от казни, потому что он виноват без хитрости, неумышленьем, сопьяна. Посланник, зная, что так бывало и прежде, и видя, что тут было много козаков с Волги и Яика, чтоб их государскою милостию обнадежить, начал говорить: «Вы этому козаку ничего не сделали до меня; я теперь приехал с царским жалованьем, у вас у всех теперь радость, а государь милосерд и праведен, всех нас, виноватых, пожаловал, ничьих вин не помянул: так и вы бы теперь этого виноватого для имени царского величества пощадили: а царское величество бог в сохраненье держит, и враги ему никакого зла сделать не могут». Только что посланник выговорил эти слова, козаки завопили: «Дай, господи, государю царю здоровья на многие лета! Сами мы знаем, что государь милосерд и праведен, божий избранник, никто ему зла сделать не может». Осужденного подняли, и атаман Епиха Радилов стал его бранить, тазал его долго: «Пора придти в познанье: сами знаем, сколько крови пролилось в Московском государстве от нашего воровства и смутных слов, что вмещали в простых людей; мы уже по горло ходим в крови христианской; теперь бог дал нам государя милостивого, и вам бы, собакам, перестать от воровства, а не перестанете, то бог всех вас побьет, где бы вы ни были».

Скоро пришла в Москву страшная весть, что Заруцкий ссылается с волжскими и другими соседними козаками, сзывая их на обычную войну с государством. Грамота за грамотой пошли из Москвы на Дон и на Волгу: сперва от царя, потом от духовенства, наконец от бояр и всяких чинов людей, с увещанием не соединяться с Заруцким, но стоять против него. Грамоты по-прежнему льстят козакам, хотят выставить государственные подвиги их и тем сильнее заставить их служить государству. Заруцкий выставляется человеком, который первое злое дело Московскому государству завел: «Думного дворянина и воеводу Прокофья Ляпунова, который сперва за неправду Жигимонта короля стоял, Заруцкий, учиня сейм, велел советникам своим убить, чтоб польских и литовских людей обнадежить». Здесь грамоты виновником смерти Ляпунова выставляют прямо Заруцкого; но мы видели, что в грамоте Пожарского к областным жителям с жалобою на Шереметева виновником смерти Ляпунова выставлен этот Шереметев. В приведенных грамотах к козакам главным виновником восстания против поляков выставлен Ляпунов, а в других грамотах о Ляпунове не говорится ни слова и вся честь приписывается Трубецкому. Вообще в грамотах того времени не заботились о согласном свидетельстве, а выставляли события, смотря по обстоятельствам. Продолжая перечислять дурные дела Заруцкого, московские грамоты говорят, что по смерти Ляпунова он взял к себе поляков, Евстафия Валявского да Казановского и других, и с ними вместе умышлял разоренье Московского государства, звал к себе тайно и гетмана Сапегу со всем войском, ссылался с поляками, осажденными в Кремле и Китае, условливался с ними, что зажжет стан подмосковный в то время, как поляки сделают вылазку из города, но что лазутчиков его схватили и пытали, а панов Валявского и Казановского казнили всею ратью. В грамотах говорится также, что еще в 1612 году Сигизмунд присылал к Заруцкому ротмистра Синявского, убеждая его мутить Московское государство до тех пор, пока он, король, заключит мир с турками и заплатит жалованье войску, а там он пойдет на Москву, взявши которую даст Заруцкому в отчину Новгород Великий, или Псков с пригородами, или Смоленск и сделает его великим у себя боярином и владетелем.

Чтобы грамоты были подействительнее для козаков, царь послал на Волгу деньги, сукна, запасы, вина: «И вы б, атаманы и козаки, видя к себе нашу царскую милость и призренье, нам, великому государю, служили и прямили и на изменников наших стояли: а мы, великий государь, учнем вас держать в нашем царском милостивом жалованье и в призренье свыше прежних царей российских». Наконец отправлены были две грамоты и к самому Заруцкому от царя и духовенства; царь обещал помилование в случае обращения; духовенство грозило проклятием в случае ослушания царской грамоте. Донские козаки писали к волжским своим собратиям о покое и тишине, но в очень неопределенных выражениях, вероятно, потому, что козаки имели о покое и тишине неясное понятие. «Великому и славному рыцарскому Волжскому, Терскому и Яицкому войску и всех рек пресловутых господам атаманам и козакам и всему великому войску. Прислал к нам самодержавный государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси свои царские грамоты и жалованное слово, и жалованье денежное, и селитру, и сукна, и запас и к вам на пресловутую реку послал тоже жалованье многое денежное и сукна, и селитру, и запас. И мы к вам, господа, послали его царские грамоты ко всему войску, и в Астрахань, и к Заруцкому, и ко всем чинам Российского царства и Московские области, чтоб господь бог гнев свой отвратил и на милосердие преложил, чтоб покой и тишину вы восприяли и в соединении были душами и сердцами своими, и ему, государю, служили и прямили, а бездельникам не потакали; заднее забывайте, на переднее возвращайтесь, ожидайте, государи, будущих благ, а ведаете и сами святого бога писание: тысячи лет, яко день един, а день един, яко тысячи лет. А мы, господа, к вам много писывали прежде о любви, да от вас к нам ни единой строки нет, мы и атаманов больших у вас не знаем; а вы, господа наши, на нас не дивитесь (не сердитесь)». Но почему же донцы думали, что волжские козаки будут на них дивиться? Любопытна также и надпись на грамоте: «Великие Российские державы и Московские области оберегателям, волжским, терским и яицким атаманам и молодцам и всему великому войску».