Читать онлайн «Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей». Страница 27

Во-вторых, в стране происходил массовый саботаж государственных служащих, стремившихся вызвать хаос, панику, голод, всеобщее недовольство советским правительством. Американский писатель, журналист Джон Рид (1887–1920)[157], будучи историческим свидетелем Октябрьской революции, оставил нам документальное описание контрреволюционных действий царских чиновников. Частные банки упрямо не желали открываться, но спекулянты отлично обделывали в них свои дела с заднего крыльца. Когда появлялись большевистские комиссары, служащие уходили, причем прятали книги и уносили с собой фонды. Бастовали и все чиновники Государственного банка…. Саботаж был всеобщим: в министерстве сельского хозяйства, торговли и финансов, в министерствах труда и иностранных дел, народного образования, Академии художеств и министерстве двора, ведавшего императорскими театрами. Большевиков контрреволюция пыталась поставить в безвыходное положение, а на народ ей было наплевать. Как в этих условиях было начинать строительство социализма – вопрос, что называется, не для наивных…

В-третьих, уже весной 1918 года Советская Россия представляла собой конгломерат самоуправляющихся, а фактически «самостийных» территорий и хозяйственных единиц, страну с разорванными экономическими связями и слабой центральной властью. Возникла масса различных образований (местные «совнаркомы», «трудовые коммуны», федерации «трудовых коммун» и др.), каждое из которых считало себя вправе полагать: «Мы власть на местах, мы приемлем декреты центральной власти постольку, поскольку они для нас приемлемы», и совершенно спокойно отвергнуть притязания центральных комиссариатов на руководство. Многие решения центральной власти просто не проходили в жизнь. Они либо с ходу отвергались, либо происходила произвольная интерпретация поступающих из центра «сигналов». Советское правительство во главе с В. И. Лениным все очевиднее ощущало безжалостную, губительную истину: никакие экономические и иные социалистические преобразования невозможны до тех пор, пока «каждая губерния представляет из себя самостоятельную… советскую республику». Нужно было приостановить мелкобуржуазную стихию, вспышки индивидуального и группового эгоизма, выражавшегося в мешочничестве, спекуляции, обуздать анархию, царившую на рынке и в самой жизни целых регионов страны. Без этого нечего было и думать о строительстве социализма.

В-четвертых, не приходится говорить и о благоприятных международных предпосылках для начала социалистического строительства в России после победы Октябрьской революции. Возникшая Советская Республика в империалистическом мире воспринималась как «гадкий утенок в стае белых лебедей». «Пока наша Советская республика остается одинокой окраиной всего капиталистического мира, до тех пор думать о полной нашей экономической и независимости и об исчезновении тех или иных опасностей было бы совершенно смешным фантазерством и утопизмом»[158], – говорил В. И. Ленин. Сегодня либералы любят говорить о «железном занавесе», которым якобы СССР отгородился от всего «цивилизованного мира». Тем, кто страдает потерей памяти или живет в мире лжи, стоит напомнить, что «санитарные кордоны» и «железный занавес» вокруг Советского государства сооружали западные империалистические державы. Осенью 1919 года в Москве побывала делегация английской лейбористской партии, именно тогда ее глава Этель Сноуден назовет положение вокруг Республики Советов «железным занавесом»[159]. И неслучайно: хотя Антанта отказалась от военных действий, но империалистическое давление продолжалось («надо было задушить младенца в колыбели», – сокрушался Черчилль) – это давление будет продолжаться все годы существования Советского государства.

В-пятых, наконец, то, что чаще всего ускользает от массового, обыденного, а нередко и теоретического сознания. Главнейшая особенность послереволюционного периода в России состояла в том, что необходимых материальных предпосылок для перехода огромной по территории, полиэтнической по национальному составу, пестрой по социально-экономическим укладам страны к социализму как целостной системе не было ни после победы Октябрьской революции, ни тем более после окончания Гражданской войны. Проникновение в суровую диалектику развивавшегося конкретно-исторического процесса подводило В. И. Ленина к не менее суровому теоретическому и политическому выводу: «Неужели не ясно, что в материальном, экономическом, производственном смысле мы еще в “преддверии” социализма не находимся? И что иначе, как через это, не достигнутое еще нами, “преддверие”, в дверь социализма не войдешь?»[160].

Вот в каких исторических условиях В. И. Ленину, партии большевиков нужно было решать вопрос о том, как, образно говоря, «войти в дверь социализма», утвердить ростки социалистических ценностей на деле, из теоретических, утопических мечтаний сделать их фундаментом нового, невиданного еще в истории мироустройства. Для этого мало было свергнуть царизм, завоевать политическую власть. Во-первых, ее надо было еще удержать. Во-вторых, предстояло решать невероятно сложный по содержанию и огромный по объему комплекс социально-экономических, хозяйственных, культурных, организационно-управленческих и иных задач, чтобы войти все же «в дверь социализма». В октябре 1919 года В. И. Ленин пишет статью «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата», в которой говорит: «Трудящиеся освобождены от вековых угнетателей и эксплуататоров, помещиков и капиталистов. Этот шаг вперед действительной свободы и действительного равенства, шаг, по величине его, по размерам, по быстроте невиданный в мире», «потому так прочно стоят за Советскую власть» трудящиеся[161]. Но, говорит дальше Ленин, «общие фразы о свободе, равенстве, демократии на деле равносильны слепому повторению понятий, являющихся слепком с отношений товарного производства. Посредством этих общих фраз решать конкретные задачи диктатуры пролетариата значит переходить, по всей линии, на теоретическую, принципиальную позицию буржуазии. С точки зрения пролетариата, вопрос становится только так: свобода от угнетения каким классом? равенство какого класса с каким? демократия на почве частной собственности или на базе борьбы за отмену частной собственности» и т. д.»[162].

Надо было пройти через переходный период, который «не может не быть периодом борьбы между умирающим капитализмом и рождающимся коммунизмом», «в России диктатура пролетариата неизбежно должна отличаться некоторыми особенностями по сравнению с передовыми странами вследствие очень большой отсталости и мелкобуржуазности нашей страны»[163] (выделено мной. – В. С.). В. И. Ленин хорошо знал, насколько «своеобразна и пестра Россия», как тесно «переплетаются в ней различные типы общественно-экономического уклада», в должной мере оценивал опасность «мелкобуржуазной стихии», которая борется «против социализма»[164]. Вывод Ленина о материальном (экономическом, производственном) «преддверии» социализма был глубоко обоснован и раскрыт во многих его теоретических работах. Пролетарская революция победила в стране, которая по многим позициям социально-экономического и культурного развития была отсталой, в ней не было того государственно-монополистического капитализма, который «при революции непосредственно переходит в социализм»[165]. В. И. Ленин писал, что Россия «остается невероятно, невиданно отсталой страной, нищей и полуголодной, оборудованной современными орудиями производства вчетверо хуже Англии, впятеро хуже Германии, вдесятеро хуже Америки»[166].

Несмотря на быстрое развитие капитализма в России страна оставалась крестьянской, аграрной, слаборазвитой в индустриальном отношении. В экономике преобладало сельское хозяйство, продукция которого по отношению к продукции промышленности составляла примерно 60: 40. В рамках фабрично-заводской индустрии превалировало производство предметов личного потребления. К тому же капиталистический сектор был опутан пережитками крепостничества, феодализма. Во многих зонах страны царили патриархальные, родоплеменные отношения. На долю горожан приходилась лишь пятая часть жителей империи. Численность наемных рабочих, занятых во всех отраслях промышленности, в торговле и на транспорте, не превышала 12 миллионов человек, и лишь 4 миллиона из них работали на заводах и фабриках, на шахтах и рудниках, в железнодорожных депо. Говорить о высокой степени индустриализации как о материальной предпосылке социализма в этом случае не приходится.