Читать онлайн «Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг.». Страница 51

Подводя итог вышесказанному, можно сказать следующее. «Котлы» под Минском и Белостоком (Волковыском), конечно, не могут быть поводом для гордости. Как, впрочем, и любое поражение. Однако они должны остаться в памяти как пример организованного, упорного и во многих аспектах профессионально организованного сопротивления горстки соединений мирного времени превосходящей их по численности группировке противника. Шансов на выживание у двух советских армий практически не было. Они лишь максимально дорого продали свою жизнь и выиграли время на организацию сопротивления на рубеже Западной Двины и Днепра.

Окружение, вырывающее из целостного фронта дивизии и даже целые армии, всегда порождает явление самозарождения новой линии обороны практически из пустоты. Избежавшие окружения разрозненные части, тыловики, отпускники, мелкие отступающие группы солдат и офицеров, прибывающие из глубины резервы — все они постепенно собирались вокруг энергичных командиров. Личность человека, сколачивавшего неорганизованную массу в боевую единицу, играла здесь ключевую роль. Звание, должность играли здесь далеко не первую роль. Выраставшие из ничего отряды, «группы» занимали узлы дорог, переправы. Им было трудно рассчитывать на успех в своей борьбе. Отряды были чаще всего слишком немногочисленны и плохо вооружены, чтобы оказать достойное сопротивление передовым мотомеханизированным частям врага.

Характерным примером стихийного создания «группы» вокруг харизматичного лидера является оборона Борисова и переправы через Березину у него. В Борисове было танкотехническое училище, которое возглавлял 38-летний корпусной комиссар И.З. Сусайков. Несмотря на молодость и формальную принадлежность к политаппарату Красной армии, он обладал солидными военными знаниями и опытом руководства. Он окончил Академию моторизации и механизации, т. е. был танкистом. Положение начальника училища сделало его начальником гарнизона Борисова. Ядром гарнизона стало само училище, насчитывавшее 1400 человек. Однако у них не было ни танков, ни противотанковых пушек. Это делало результат столкновения с танковыми частями немцев даже не предсказуемым, а заранее предопределенным.

Серьезной проблемой отрядов и «групп» был, как бы сейчас сказали, «информационный вакуум». Они чаще всего не имели технической возможности вести разведку, а связь с вышестоящими штабами была неустойчивой, а то и вовсе отсутствовала. В своем отчете по итогам боев Сусайков писал: «Командование училища с 23 по 26 июня от штаба фронта никаких сведений о противнике не получало. Училищу задача поставлена не была… Обнаружить местопребывание штаба не удалось. Случайные и отрывочные сведения о противнике получали исключительно от военнослужащих, которые беспорядочной толпой тянулись по автомагистрали на восток»[207]. Надо отдать должное корпусному комиссару — он даже вел разведку бронемашинами на глубину до 30–40 км к западу от Борисова (до столкновения с дозорами противника). Называя вещи своими именами, Сусайков действовал на свой страх и риск. С формальной точки зрения на передовой училищу было делать нечего. Курсантские полки отправлялись на фронт лишь в исключительных случаях. Более того, вскоре (3 июля 1941 г.) последовало указание Генерального штаба Красной армии о выводе училищ из особых округов в тыл. Борисовское танковое училище выводилось в Приволжский военный округ, в Саратов. Только 27 июня в адрес Сусайкова последовал приказ Военного совета Западного фронта: «Вы ответственны за удержание Борисова и переправ и, как крайний случай, при подходе к переправам противника переправы взорвать, продолжая упорную оборону противоположного берега».

Еще одной колоритной фигурой сражения за Борисов стал полковник Александр Ильич Лизюков. 24 июня 1941 г. он выехал из Москвы в Барановичи, в штаб 17-го механизированного корпуса. Лизюков был назначен заместителем командира корпуса вместо застрелившегося 23 июня полковника Н.В. Кожохина. Однако до Барановичей он не доехал — поезд остановился 26 июня в Борисове. О том, что происходило, рассказал в газетной статье в декабре 1941 г. писатель Константин Симонов:

«Рядом со мной ехал полковник-танкист, маленького роста седеющий человек с орденом Ленина на гимнастерке. Вместе с ним ехал на фронт его сын, не помню, кажется, его звали Мишей. Отцу разрешили в Наркомате обороны взять шестнадцатилетнего мальчика с собой добровольцем на фронт. Они были похожи друг на друга, отец и сын, оба маленькие, коренастые, с упрямыми подбородками и серыми твердыми глазами.

Дальше Борисова поезд не пошел. Впереди были немцы, разрушенное полотно, полная неизвестность.

[…]

Немецкие самолеты бреющим полетом, волна за волной шли над нашими головами. Они бомбили и обстреливали нас с рассвета до заката, а впереди громыхала артиллерия. Все были из разных частей, никто не знал друг друга, не знал, что происходит кругом. И все-таки нашелся человек, который сплотил всех, кто был тут, и поставил на свои, нужные места. Душой и сердцем людей, собравшихся в лесу под Борисовом, оказался маленький полковник, ехавший со мной в поезде.

Им первым были произнесены здесь слова: «Занять оборону!» Он первый собрал вокруг себя старших командиров, подсчитал оружие, разбил людей на роты и взводы, и люди почувствовали себя войском.

Вдруг нашлись какие-то пушки, несколько пушек, несколько пулеметов; были посланы люди обратно в Борисов за боеприпасами. Мы рыли окопы и щели, выбирали себе места и ложились с винтовками в оборону. Тут были самые разные люди. Слева от меня лежали артиллерийский капитан и военюрист, справа — двое штатских ребят, шоферы с грузовых машин.

[…]

Полковник вел себя так, как будто ничего не случилось, как будто у него под началом не самые разные, никогда не видавшие друг друга люди, а кадровый полк, которым он командует уже по крайней мере три года. Он спокойным, глуховатым голосом отдавал приказания. В этом голосе слышалась железная нотка, и все повиновались ему»[208].

В июне 1941 г. Лизюкову было 41 год. Еще в 1920-х он окончил Академию им. М.В. Фрунзе. Большую часть довоенной карьеры Лизюков был связан с танковыми войсками. Он даже командовал бригадой тяжелых танков Т-35. Именно за успехи в боевой подготовке этой бригады он был награжден орденом Ленина, на который обратил внимание Симонов. Однако помимо ордена Александру Ильичу пришлось хлебнуть полной чашей других реалий 1930-х годов. В феврале 1938 г. он был арестован и освобожден только 22 месяца спустя, в декабре 1939 г. Из тюремного заключения он вернулся не в войска, а в Академию механизации и моторизации, преподавателем. Арест, несомненно, негативно повлиял на его карьеру — без него он вполне мог дорасти до генерал-майора или хотя бы командира механизированного соединения с полковничьими петлицами. Нет сомнений, что в этом качестве он бы достиг больших результатов, нежели в качестве сборщика случайных людей у железнодорожного полотна.

Здесь самое время сделать небольшое отступление. В свое время роль репрессий 1937–1938 гг. преувеличивалась. Из «культа личности» сделали простое и понятное объяснение трагедии 1941 г. Внимательное разбирательство показывает, что летом 1941 г. действовали куда более мощные факторы, нежели мифическое «обезглавливание» Красной армии. Однако совершенно не нужно переворачивать все с ног на голову и отрицать негативные последствия репрессий. Судьба «маленького полковника» тому лишнее подтверждение. Да, полковник Лизюков получил назначение на должность заместителя командира механизированного соединения, но поздновато для участия в Приграничном сражении. Кроме того, должность заместителя попросту не соответствовала его знаниям и практическому опыту в танковых войсках. Лучшие дивизии оказались доверены совсем другим людям. В частности, многочисленные Т-34 и КВ 4-й танковой дивизии были доверены недалекому, но старательному генерал-майору Потатурчеву. Заметим, что последний получил звание «полковник» на два года позже А.И. Лизюкова.

Так или иначе, два танкиста, Сусайков и Лизюков, оказались руководителями обороны Борисова, гарнизон которого не имел танков и состоял в основном из пехотинцев. По мере упорядочивания обороны Борисова Лизюков поступил в распоряжение комиссара Сусайкова. Тот назначил энергичного полковника начальником штаба обороны города.

Незадолго до начала боев за Борисов начальник гарнизона города корпусной комиссар Сусайков довольно низко оценивал боеспособность вверенных ему частей. 28 июня он докладывал в штаб фронта: «Гарнизон, которым я располагаю для обороны рубежа р. Березины и Борисова, имеет сколоченную боевую единицу только в составе бронетанкового училища (до 1400 человек). Остальной состав — бойцы и командиры — сбор «сброда»[209] из паникеров тыла, деморализованных отмеченной выше обстановкой, следующие на поиски своих частей командиры из тыла (командировки, отпуск, лечение) со значительным процентом приставших к ним агентов германской разведки и контрразведки (шпионов, диверсантов и пр.). Все это делает гарнизон Борисова небоеспособным»[210]. Утверждение об «агентах германской разведки» оставим на совести товарища Сусайкова. Вряд ли они имелись в товарных количествах в рядах «сброда». Акции «Бранденбурга» носили совершенно другой характер, бойцы этого подразделения вступали в контакт с советскими частями весьма ограниченно и оружия из рук при этом не выпускали. Речь, скорее, идет не об агентах немцев, а о людях, негативно настроенных по отношению к советской власти.