Читать онлайн «Краткая история аргентинцев». Страница 7

Человек, обладавший этой привилегией, был обязан являться на королевскую службу каждый раз, когда это требовалось; постепенно такие лица приобрели статус вассалов, почти феодальных сеньоров — энкомендеро. Им поручалась группа индейцев, которые не были их рабами и которых они не могли передать другому лицу, продать или перевести на другое место; они имели ряд обязательств перед индейцами. Но в то же время сеньоры обладали определенными правами по отношению к ним, и важнейшим из этих прав была обязанность индейцев работать на энкоменде-ро или платить ему налог. 

В общих чертах таким было положение дел в Тукумане и в провинции Буэнос-Айрес к середине XVIII в. — в период, во время которого сложилась, если можно так сказать, социальная и властная структура, которую мы описали. Середина XVIII столетия была временем, когда в Европе меняется идея о богатстве народов, когда в Испании устанавливается династия Бурбонов, когда также изменяются представления о ценности американских владений. Это преддверие создания вице-королевства Рио-де-Ла-Плата.

Прежде чем обратиться собственно к истории создания вице-королевства Рио-де-Ла-Плата и показать историческое значение этого события, стоит обратить внимание на некоторые процессы, происходившие в середине XVIII в. и кажущиеся нам интересными.

За время, прошедшее с момента, на котором мы прервали наше повествование в конце прошлой главы (в начале XVIII в., когда в Испании умер Карл II, произошла война за наследство[24], а затем коронация первого монарха из династии Бурбонов — Филиппа V), и в последующие годы получили развитие некоторые тенденции, которые хотя и возникли в прошлом веке, но именно в эти годы приобрели большое значение.

Буэнос-Айрес начал меняться, — возможно, не столько сам город, сколько прилегавшие к нему территории. Выше было сказано, что вначале обитатели Буэнос-Айреса жили, как люди, потерпевшие кораблекрушение, между двух огромных морей, одним из которых была пампа, а другим Рио-де-Ла-Плата. В середине XVIII в. индейские народы (они пришли, вероятно, из Чили), в то время уже умевшие управлять лошадьми, заняли пустынные пространства пампы и стали гораздо более опасными для христиан.

Поэтому жители Буэнос-Айреса попытались защитить немногочисленные поселения, прилегавшие к городу, и построили опорные пункты, ненадежно защищенные небольшими сооружениями из глины или частоколом, в Мерседесе, Сан-Мигель-дель-Монте, Часкомусе, Долоресе. Так возникла система небольших фортов, которая доходила до Мелинкуэ; за ней смотрели сами жители, из которых собирали что-то вроде ополчения. Несмотря на то что ополченцам мало платили и они были плохо вооружены, именно к ним обращались в случае атаки индейцев.

Целью этой небольшой группы фортов была защита от атак индейцев первых эстансии, которые возникли в окрестностях Буэнос-Айреса. До этого сельскохозяйственное богатство, которым был главным образом крупный рогатый скот, добывалось непосредственно во время вакерий. Но так как в начале XVIII в. дикий скот начал исчезать, некоторые предприимчивые и смелые жители Буэнос-Айреса обустроили места, где можно было одомашнить скот, приучить его жить на ограниченных территориях. Таким образом, когда приходило время забивать скот, он был под рукой и не было нужды в многодневных экспедициях в пампу.

В этих новых местах наиболее распространенным способом одомашнивания скота был раскадеро — жердь больших размеров, поставленная посреди пампы, к которой животные приходили чесаться (это «место, куда приходят чесаться» упомянуто в поэме «Мартин Фьерро»[25]). Туда они могли прийти попить воды, и иногда им оставляли немного подсоленного хлеба, чтобы сделать более сбалансированным их питание, состоявшее только из травы. Рядом с раскадеро строили ранчо хозяина (иногда его представителя или управляющего), который, естественно, вел очень уединенную и дикую жизнь. Он находился во многих днях пути от Буэнос-Айреса, где можно было приобрести столь необходимые для жизни вещи. В том, что касалось отношений с окружающим миром и работы, которую он выполнял, его жизнь мало отличалась от жизни индейцев.

Несмотря на нехватку многих вещей, это было начало зарождавшихся эстансии Буэнос-Айреса. В эстансиях, как и во время вакерий, главной целью было получение шкур, однако теперь это происходило более рационально. Предпринимались попытки выделывать кожи на месте и отправлять их с определенной периодичностью. Иногда использовались некоторые второстепенные продукты, например рога и копыта.

Историкам и читателям исторических книг трудно представить себе, какой была повседневная жизнь пятьдесят, сто или двести лет назад. Поэтому надо приложить усилия, чтобы понять, какое огромное значение имела кожа в жизни европейцев и американцев. В середине XVIII в. из нее делали много вещей повседневного пользования, которые в наши дни исчезли или производятся другим способом.

Среди прочего из кожи делали обшивку осей каретных колес, упряжь для лошадей, амуницию для мундиров, причем не только пояса и патронташи, но и обувь, сапоги; кожей часто обшивали мебель и кареты важных лиц, и среди многих других полезных вещей кожа использовалась в производстве предметов личной гигиены.

Кожа была товаром, спрос на который в Европе все время возрастал, особенно в военное время, когда в ней нуждались для изготовления чехлов и других элементов артиллерийского снаряжения. Поэтому эстансии, которые начинали появляться рядом с Буэнос-Айресом и были защищены от индейцев полосой фортов, откликались на спрос, приобретавший все большее значение для экономики Рио-де-Ла-Платы.

Так постепенно менялся облик Буэнос-Айреса, описанного в предыдущей главе, того Буэнос-Айреса, чьи обитатели жили только за счет контрабанды, ждали регистровый корабль, приходивший раз в год или раз в два года, и были забыты Господом Богом. В новом Буэнос-Айресе середины XVIII в., напротив, уже существовало нечто вроде местного производства, основанного главным образом на использовании кожи.

С другой стороны, в последние десятилетия XVIII столетия в Буэнос-Айресе все более интенсивно формировалось общество, в котором людей оценивали по их личным качествам и богатству. Социальный статус давала не фамилия, не принадлежность к аристократии (старой или новой), а успех, которого добивались в жизни.

Тем временем дифференциация шла и в провинции, что проявилось в появлении определенного своеобразия, местного колорита в таких городах, как Кордоба, Мендоса (которая все еще принадлежала генерал-капитанству Чили), Ла-Риоха, Сан-Мигель-де-Тукуман.  Каждый из них начинал заниматься определенным типом производства, отличавшим его от других и в определенной степени объединявшим его жителей. Был, например, особый стиль у карет, построенных в Тукумане, и совсем другой у карет, сделанных в Мендосе.

Политико-философской концепцией династии Бурбонов был абсолютизм, утверждавший среди прочего, что ничто из того, что находилось в рамках государства, не могло противостоять этому государству или его представителям. В середине XVIII столетия в той части Америки, о которой идет речь, эта идеология проявилась в двух событиях. Одним из них является изгнание иезуитов в 1767 г.

Орден иезуитов сумел создать внутри испанской империи очень любопытный и достойный анализа анклав, занимавший часть современной территории Парагвая, часть Корриентеса и побережье Бразилии и Уругвая. Он состоял приблизительно из семидесяти деревень, чьими жителями были индейцы гуарани, оставившие кочевую жизнь и управлявшиеся отцами-иезуитами, которые, в свою очередь, проходили очень серьезное обучение в ордене, чтобы стать администраторами каждой из этих деревень.

Я думаю, что мы должны отдать должное намерениям этих священников, — они были героями. Они настолько сроднились с гуарани, что даже переняли их язык, спасли их от судьбы кочевников, воспитали, обучили ремеслам, унифицировали их язык и превратили гуарани в авторов огромного количества культурных феноменов, которые до сих пор остаются важными, прекрасными и полезными.

Иногда я думаю, что, возможно, в середине XVII в. иезуиты сказали: «В Европе нам больше нечего делать; эта цивилизация испорчена наживой, жадностью, жестокостью. Давайте искать место, где можно попробовать создать абсолютно другую цивилизацию, где не будет духа наживы, где люди будут работать сообща, где ни у кого не будет денег, потому что они будут не нужны, где люди будут жить, как братья». С определенной точки зрения можно сказать, что строй иезуитских деревень был социалистическим экономическим строем. Ни у кого не было собственности, за исключением вещей домашнего обихода, и все потребности удовлетворялись общиной: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».