Читать онлайн «Сталин: как это было? Феномен XX века». Страница 50

Второе — авиация, массовая авиация, не сотни, а тысячи самолетов. И вот, кто хочет вести войну по-современному и победить в современной войне, тот не может говорить, что нужно экономить бомбы. Чепуха, товарищи! Побольше бомб нужно давать противнику для того, чтобы оглушить его, перевернуть вверх дном его города, тогда добьемся победы.

Больше снарядов, больше патронов давать, тогда меньше людей будет потеряно. Будете жалеть патроны и снаряды — будет больше потерь. Надо выбирать. Давать больше патронов и снарядов, жалеть свою армию, сохранять силы, давать минимум убитых или жалеть бомбы и снаряды.

Дальше — танки, третье и тоже решающее. Нужны массовые танки, не сотни, а тысячи. Танки, защищенные броней — это все. Если танки будут толстокожими, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте. Нужно давать больше снарядов и патронов по противнику, жалеть своих людей, сохранять силу армии.

Минометы, четвертое. Нет современной войны без минометов, массовых минометов. Все корпуса, все роты, батальоны, полки должны иметь минометы, 6-дюймовые обязательно, 8-дюймовые. Это страшно нужно для современной войны. Это очень эффективное оружие и очень дешевая артиллерия. Замечательная штука миномет. Не жалеть мин! Вот лозунг. Жалеть своих людей. Если жалеть бомбы и снаряды, а не жалеть людей, меньше людей у нас будет. Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, не жалейте мин…

Как вы думаете, была ли у нас такая армия, когда мы вступили в войну? Нет, не было у нас такой армии…»{163}

Нетрудно заметить, что летом 1941 года гитлеровская армия в наступлении на СССР использовала именно ту методу, которая была подробно (подробно!) обрисована Сталиным на совещании после Финской кампании. Если бы РККА в своей профессиональной деятельности приняло к руководству его указания хотя бы в 1940—1941 годах, Великая Отечественная война пошла бы по совсем иной схеме. Но кадровый состав армии сверху донизу по своей обученности, психологии не был способен эти указания воспринять. Сталин требовал массового употребления снарядов, патронов и мин в боевых действиях, а его ближайшие сподвижники тормозили производство артиллерии, минометов, запрещали производство автоматов и пулеметов под предлогом, что они дают слишком большой расход боеприпасов. Это ведь не кто иной, как маршал Шапошников, начальник Генштаба РККА, определил норму обучения артиллеристов на учениях по три выстрела в неделю, а Ворошилов утвердил. Сталин снял обоих с их постов после Финской кампании, но психология более низких военачальников и командиров была точно такой же: беречь в бою патроны и снаряды, а не людей.

Судя по всему, произнося эту речь, генсек рассчитывал на то, что сидевшие в зале командиры и военачальники услышат его, сделают выводы и немедленно начнут руководствоваться его указаниями в реформировании своего профессионализма. Кто-то услышал, но большинство, как показала Великая Отечественная война, — нет, и по-прежнему еще долгое время по причине культурно-цивилизационной недоразвитости продолжали жалеть снаряды, а не солдат. К огромному сожалению для наших отцов и дедов это прежде всего относилось к высшему командованию Красной Армии.

В 1948 году генерал Д. Эйзенхауэр опубликовал книгу мемуаров под названием «Крестовый поход в Европу». В 1980 году книга была переведена на русский язык (Воениздат). В главе «Россия» генерал Эйзенхауэр рассказал о своей встрече и беседе с маршалом Г. Жуковым. Но, как оказалось, цензура исключила из текста пассажи, которые характеризовали маршала Жукова (и не только Жукова) именно с той стороны, на которой сделал акцент Сталин в приведенной выше речи на совещании 1940 года. В 1992 году журнал «Столица» московского издательства «Коммерсант» эти пассажи восстановил. Вот как они были написаны пером автора мемуаров. Меня удивило, писал Эйзенхауэр, сообщение маршала о том, что дивизии Красной Армии, имевшие численность на уровне 8 000 человек, во время длительной кампании теряли много личного состава, и численность солдат доходила до 3 000—4 000. «В наибольшей степени объясняющим этот факт для меня стало его описание русского метода наступления через минные поля.

Немецкие минные поля, прикрытые оборонительным огнем, являлись боевыми препятствиями, ставшими причиной наших многочисленных потерь и задержек. Всегда было тяжким делом прорываться через них, невзирая даже на то, что наши специалисты изобретали все мыслимые разновидности механических приспособлений для безопасного разрушения мин. Маршал Жуков сделал мне сухое изложение своей практики. Оно звучало приблизительно так:

«Существует два типа мин: противопехотная мина и противотанковая. Когда мы наталкивались на минное поле, то наша пехота атаковала точно так же, как будто бы его там не было. Потери, которые мы несем от противопехотных мин, мы считаем равным только тем, которые понесли от пулеметного огня и артиллерии, если бы немцы вместо минных полей решили защищать этот участок сильным войсковым соединением. Но атакующая пехота подрывает мины противотанковые. И после того как она проникает в глубь минного поля и создает плацдарм, подходят саперы и проделывают проходы, через которые может пройти наша боевая техника».

Я живо представил себе яркую картину того, что произошло бы с любым американским или британским командующим, если бы он следовал подобной тактике. И я представил даже более живую картину того, что могли бы сказать в отношении этого солдаты любой нашей дивизии, если бы мы попытались сделать подобную практику частью нашей боевой доктрины. (Но) Жуков проявил незначительный интерес к тем методам, которые мы считали жизненно важными для сохранения боевого духа американских войск… дабы не подвергать людей на поле боя совершенно ненужному риску».

И далее Эйзенхауэр рассказал о «беседе с одним русским генералом», которому он рассказал о своей заботе об американских солдатах, оказавшихся в гитлеровском плену. «И снова русский, — пишет Эйзенхауэр, — казалось, изумился моей позиции и спросил: “Но зачем вы заботились о тех солдатах, которых немцы взяли в плен? Ведь они сдались и больше уже не могли воевать”». («Столица», 1992. № 224, с. 9-10.)

Сталин употреблял немалые усилия, чтобы преобразовать кадровый состав РККА в соответствии с современными требованиями, но избавить настрой военных от наследия Троцкого, переломить психологию этих людей в течение двух-трех лет было и ему не по силам. Закончил он реорганизацию армии только в 1944 году (об этом — ниже).

Хотел бы предостеречь тех, кто, прочитав эту неправленую стенограмму важнейшего выступления Сталина, заострит внимание на словах генсека о том, что главное в войне — беречь жизни солдат. Здесь не следует заблуждаться: конкретных людей Сталин не ценил и не жалел никогда. У меня вообще сложилось впечатление, что конкретные люди для Сталина просто не существовали (за исключением тех, кого он лично, и конкретно, возводил в ранг своих личных врагов). Люди для него существовали только как «живая сила», «строители социализма», «советская молодежь» и т.д. Эту особенность своего восприятия людей генсек ярко продемонстрировал и по поводу финской войны.

В этой связи два слова об отношении Сталина к жизни конкретных людей.

Как уже было сказано выше, Финская кампания стоила нашей стране 131 476 убитых, пропавших без вести и скончавшихся от ран{164}. Финляндия потеряла 26 600 человек убитыми, 40 тысяч ранеными и 1000 человек оказались в советском плену. Советский официоз не только скрыл цифру потерь РККА, но и вообще ничего не сказал о советских пленных. А пленные были. Их оказалось 5465 человек. В апреле 1940 года на железнодорожной станции Вайниккака произошел взаимный обмен пленными. Финские солдаты поехали по домам, а советские пленные все (все!) были осуждены на различные сроки заключения (от 5 до 8 лет) и этапированы в Воркутинские лагеря{165}.

В 1960-е годы мои охотничьи скитания не раз приводили меня в северные края Вологодской области и Республики Коми, на железнодорожные станции Вожега, Харовск, Ухта, Печора, Инта, Воркута. На глухих полустанках в районе этих станций еще были живы, находясь на пенсии, железнодорожные обходчики, работавшие в 1940 году. Вечерами за чашкой чая они рассказывали мне о том, как по их участкам проходили на север железнодорожные составы, где в так называемых телятниках (зарешеченные вагоны для перевозки скота) под усиленной охраной стрелков-конвоиров гнали эшелоны с нашими пленными солдатами, возвращавшимися из финского плена. Из этих вагонов раздавались крики. Кричали о том, что они солдаты, бывшие в плену в Финляндии, что их уже пятые сутки не кормят, не дают даже воды, умоляли обходчиков бросить им хоть корку хлеба. Некоторые выкрикивали свои имена, фамилии, адреса и просили сообщить родным по этим адресам, что они живы и надеются вернуться домой. Многие выкрикивали, что они не виноваты, что их предали и т.п. Если крики были очень громкими и настойчивыми, охрана открывала огонь из винтовок по окнам вагонов. Эмоционально рассказы бывших обходчиков разнились, но равнодушных я не видел: сочувствовали, переживали, возмущались…