Читать онлайн «Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.». Страница 61

Города типа Кракова и Риги специализировались на дальней торговле. Во внутренних же районах Восточной Европы того времени получил развитие еще один вариант урбанизации по немецкому типу — создание сети небольших рынков и торговых центров локального масштаба. Хороший пример тому дают города Мекленбурга. Помимо двух балтийских портов, Ростока и Висмара, города Мекленбурга были вызваны к жизни главным образом потребностями близлежащих районов, и изучать их надо именно с точки зрения их локального значения. Великие торговые пути, сыгравшие столь важную роль для роста торговых городов на балтийском побережье и в устьях рек, не могут служить объяснением образованию многочисленных мелких городов в материковом Мекленбурге.

Первые города этой области, получившие самоуправление, были основаны в середине XII века немецкими завоевателями: Любек — графом Адольфом Гольштейнским, Шверин — Генрихом Львом Саксонским. Однако развитие городов под эгидой местной династии началось только после 1218 года. Именно в тот год Генрих Борвин Мекленбургский даровал Любеку закон города Ростока. В хартии перечисляются десять консулов Ростока, все — с немецкими фамилиями, что заставляет думать о том, что иммигрантская олигархия пользовалась благосклонностью местных правителей. Ростокская хартия сыграла роль стартового пистолета: в последующие шестьдесят лет по всему Мекленбургу была создана целая сеть малых городов, в среднем по городу в каждые два года. Наиболее активными проводниками политики создания этих городов выступали как раз правители Мекленбурга, которые щедро издавали в отношении новых поселений хартию за хартией. Например, Николас Мекленбург-Верльский (1227–1277), внук Генриха Борвина, наделил законом города Шверина — через посредство мекленбургского города Гадебуша — восемь населенных пунктов. Они составили одну из трех доминирующих семей городов в этом регионе, наряду с семейством Любека, чья система права передавалась малым городам через юрисдикцию Ростока и Висмара, и Пархима. Последний получил статус города в 1225/26 году из рук Генриха Борвина:

«Мы отдали землю Пархима — неприютную, пустынную и лишен ную дорог — христианским колонистам, которых пригласили издалека и из окрестных областей. Мы также построили в этой земле город и наделили его надлежащими правами и юрисдикцией, благоприятной и полезной для жителей и самого города.

И прежде всего мы даровали этому свободному городу и всем его гражданам все права»{614}.

Собственно, суть городского закона Мекленбурга в общем и целом мало отличалась от того, что мы видели в таких, к примеру, документах, как дублинская хартия 1192 года: освобождение от дорожной пошлины, льготные суммы штрафов, свобода наследования и тому подобное. Здесь опять-таки за основу была взята конкретная модель, привлекательность которой отчасти и заключалась в легкости воспроизведения.

Таким образом обрел новый облик ландшафт Мекленбурга, рас кинувшегося на площади в 4,5 тысяч квадратных миль. К XIV веку, в противоположность тому, что было столетием раньше, повсюду стояли небольшие города, каждый со своей приходской церковью, рынком, тюрьмой и, возможно, зачатками оборонительных сооружений. В конце XIII–XIV веках некоторые из этих центров уже имели свои монастыри, как, например, Рёбель, где был доминиканский монастырь и дом кающихся грешниц (в процессе развития городов появлялась новая специализация){615}. Городская культура была по преимуществу немецкой, при том, что многие города были созданы на месте славянских деревень и даже имели славянские названия. Хороший пример тому дает Крёпелин: в этом городе со славянским названием члены городского совета поместили на своей печати изображение калеки, поскольку слово «калека» по-немецки (Kruppel) созвучно старому названию города{616}. Но и независимо от этимологии городов важно то, что их жители ощущали себя немецкими гражданами. Германское колониальное заселение Восточной Европы в корне отличалось от мощной сети торговых центров Высокого Средневековья в лице итальянских городов Восточного Средиземноморья именно в силу существования населенных пунктов типа Гадебуша, Пархима и Крёпелина, то есть небольших, тесно связанных с окрестными селениями торговых центров, жители которых были купцами и ремесленниками немецкого происхождения со своим, достаточно узким кругом интересов. Именно малые торговые города стали проводниками необратимого культурного преобразования обширных областей Европы.

Точно так же, как в Восточной Европе урбанизация шла рядом с германизацией, в кельтских областях она сопровождалась англиканизацией. Инкорпорированные города, появлявшиеся в Шотландии, Ирландии и Уэльсе в XII и XIII веках, характеризовались прежде всего иммигрантским населением, по преимуществу английского происхождения. Свет на состав населения Дублина на рубеже XII и XIII веков отчасти проливает дошедший до нас документ — реестр купеческой гильдии, обнаруженный в архивах дублинской корпорации, где перечислены члены гильдии этого англо-нормандского города{617}. Самая ранняя часть списка (приблизительно 1175–1205 гг.) включает около 2800 имен и фамилий, из которых около 40 процентов имеют составной частью указание на происхождение из той или иной местности, не говоря о более общих вещах (например, Ричард из Корнуола, Пьер Француз и т.п.). На карте 7 отмечены те родные места дублинских купцов (в пределах Британских островов), на которые приходится не менее трех членов гильдии. Сразу видно, насколько прочная связь существовала по линии Дублин-Бристоль, по которой в город переместилось большое число жителей из бассейна реки Северн, глубинной области Бристоля. Большинство эмигрантов прибыло из южного Уэльса, из пограничных графств так называемой Западной Страны и из городов центральных графств. Существенный контингент поставляли также Лондон и Винчестер, давнишние городские центры юго-востока. Менее значительным, но также заметным был приток переселенцев с северо-запада, в особенности из Карлайла, а также из Шотландии и других ирландских городов англо-нормандского происхождения. Поразительным является также факт, что большинство этих горожан носили фамилии, которые происходили от названий населенных пунктов городского типа. Иными словами, это были не селяне, а горожане, перебравшиеся в новый город.

Экспорт западноевропейских моделей города и рост городского населения были тесно связаны с торговой экспансией, начавшейся в XI веке и взорвавшей Старый Свет в последующие два столетия. Колониальные города явились творением колониальных торговцев. В самом деле, одним из наиболее наглядных примеров экспансии Высокого Средневековья служит распространение западноевропейской морской торговли, которая в X веке была ограничена узкими рамками, а в XIV превратилась в широкую сферу деловой активности итальянских и немецких ганзейских купцов. Эта трансформация протекала постепенно, но в XI веке ее темпы заметно ускорились.

Торговые связи, осуществляемые по Средиземному морю, для Средних веков не были чем-то необычным. Уже в X веке, и даже ранее, купцы из Амальфи и Венеции плавали в морские города Византии и исламского мира. Так, известно, что во время беспорядков в Каире 996 года были убиты и ограблены более сотни итальянских купцов{618}. Тем не менее в XI веке свидетельств этой торговли заметно прибавляется и в игру вступают все новые города, в первую очередь Пиза и Генуя. Ко второй половине столетия агрессивно настроенные отряды купцов, пиратов и крестоносцев из этих городов высаживались по всему средиземноморскому побережью, вели торговлю в больших портовых городах типа Константинополя и Александрии, грабили, как в 1087 году произошло с Аль-Махдия на севере Африки, предпринимали попытки создания крестоносных государств, как в 1097–1098 гг. в Антиохии и в 1099 г. — в Латакии. Итальянцы прочно захватили инициативу в средиземноморской торговле, и отныне до конца средневековья алчный, а порой и опасный итальянский купец стал вездесущей фигурой в этом регионе.

Создание государств крестоносцев в последнее десятилетие XI и в первой четверти XII века открывало итальянским купцам новые возможности. Молодые государства были своего рода аванпостами, Утремерами, и сильно зависели от снабжения товарами по морю. Однако своего флота у них не было, и они оказывались один на один с могущественными морскими силами соседнего Египта и Византии. В этих условиях государства крестоносцев быстро попадали в зависимость от итальянцев: галеры западных городов давали им защиту. Классический пример торга, который наглядно показывает, что могли предложить итальянцы и чего они хотели взамен, мы имеем в лице так называемого «Пакта Вармунди» (Pactum War-mundi) 1123 года{619}. Это соглашение, заключенное между венецианским дожем, только что завершившим весьма успешную экспедицию против египетского флота, и представителями Иерусалимского королевства (сам король находился в плену). Документ был заключен непосредственно перед нападением крестоносцев на Тир, прибрежный город, остававшийся в руках мусульман. По сути дела венецианцам была предложена четверть всей торговли в любом городе королевства, самостоятельность во всех судебных тяжбах, где они выступали ответчиками, и льготы по налогам и пошлинам. В дополнение они получали третью часть городов Аскалон и Тир после их завоевания, «чтобы владеть ими свободно и полновластно… до скончания веков». По прошествии шести месяцев, благодаря венецианской блокаде, Тир пал.