Читать онлайн «Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.». Страница 55

С другой стороны, даже простая операция определения языка жителей по названию места чревата неожиданностями. Ясно, что географические названия подчас используются и носителями других языков, которые берут старое название и переносят на другое место. Например, «Лондон» — название кельтское, но Лондон в провинции Онтарио вовсе не был основан носителями кельтского языка. В других случаях престижность того или иного населенного пункта в культурно-символическом плане может привести к заимствованию его названия вне зависимости от языковой принадлежности населения. Так, в Афинах в штате Джорджия греков крайне мало. Однако помимо этого, довольно специфического случая адаптации носителями одного языка названий, происходящих из другого, существует более существенная проблема — датировка названий. Пусть топонимика Камберленда свидетельствует о том, что некогда здесь жили кельты, — по ней мы никак не узнаем, когда именно это было.

Датировка географических названий проводится достаточно редко. В этой датировке подчас можно установить какие-то конкретные моменты — например, первое упоминание названия в каком-либо документе, которое дает достаточно верное представление о terminus ante quem. Однако после этого все умопостроения сводятся к догадкам. Порой делается попытка датировать географическое название исходя из историко-лингвистических критериев, путем установления конгениального этому названию языкового окружения, а соответственно и времени. Например, слово mar, означающее «трясину», встречается в немецких географических названиях западнее Эльбы, например — Веймар, но восточнее Эльбы их нет{560}. Логическое тому объяснение — что это слово во времена колонизации земель полабских славян, то есть в XII веке и позже, уже вышло из употребления. Из этого можно сделать вывод, что названия типа Веймар должны относиться к более раннему периоду. Аналогичным образом можно проанализировать имена людей, давших названия географическим пунктам, наподобие имени Цулис фон Ведель (Zulis von Vedel) в названии Цульсдорф (Zuhlsdorf), о чем уже говорилось в Главе 2. Другое крупное направление топонимических исследований предполагает отбор отдельных классов или групп географических названий, например, содержащих элемент -ing или -rode, и установление их сравнительной хронологии. Допустим, окончание -ing в названиях часто встречается в местности, характеризующейся плодородной, легкой в обработке почвой, где имеются ранние археологические свидетельства, посвящения старинным церквям и документальные записи. Отсюда резонно предположить, что эти названия датируются более ранним периодом, чем те, в которых такого окончания нет. Анализ, проведенный Адольфом Бахом в отношении области Таунус в восточной части среднего течения Рейна, показал, что поселения, в названиях которых был элемент -heim, обычно располагались на плодородных лессовых или глинистых почвах не выше 650 футов над уровнем моря. Те, чьи названия включали элемент -hausen, лежали за пределами этой плодородной зоны и, как правило, на высоте от 1000 до 1300 футов. А селения, названия которых оканчивались на -rod, -hain или -scheid, появились в письменных источниках позже (после 1100 года) и находились выше отметки 1300 футов{561}. Конечно, эти рассуждения нельзя считать чем-то непреложным, но надо согласиться, что имеющиеся свидетельства в большинстве случаев подтверждают вывод Баха о том, что «в общем и целом в истории тех или иных названий бывает период, когда они оказываются в моде»{562}.

Географические названия подвержены изменениям. В противном случае как исторические свидетельства они потеряли бы значительную часть своей ценности для исследователя. В то же время эта их особенность требует очень осторожного отношения. В районах новых поселений и колонизации новые названия населенных пунктов образовывались разными способами: для новых поселений придумывались новые названия, старые же могли быть переименованы или получить слегка видоизмененные имена. В тех областях, где бытовали не один, а два или несколько языков, один и тот же населенный пункт мог иметь два или много вариантов названия. Иногда встречаются случаи эквивалентов, зафиксированных в письменных источниках, как в случае с Ольденбургом в Гольштейне: «Ольденбург, именуемый на языке славян Стариград, то есть “старый город”»{563}. Свидетельством того, какие широкие масштабы принимали переименования, может служить документ Генриха IV Силезского, изданный в пользу госпитальеров в 1283 году. Этим актом Генрих восстанавливал прежние привилегии госпитальеров и перечислял поименно их владения:

«…Ибо мы знаем, что некоторые поместья были отчуждены госпитальерами и обменены на другие, которых не было в старом списке привилегий, отчасти из-за того, что эти поместья, носившие польские названия, впоследствии получили немецкие законы и заслужили немецкие названия, и из-за того также, что некоторые поместья, расположенные посреди лесов, невозможно было отнести к поселениям в составе одной деревни в силу их больших размеров, но многие деревни и поместья были там основаны и получили разнообразные имена»{564}.

Далее в грамоте приводится список, в котором упоминаются «Хозеновиц, называемый ныне Круцердорф, Левковиц, ныне называемый Дитмарсдорф, Кояковиц, впоследствии разделенный на две деревни, называемые Верхний и Нижний Концендорф». Здесь, судя по всему, мы имеем пример чисто лингвистической замены славянского названия немецким наряду с реальным перемещением или реорганизацией селения. Поглощение прежних деревень новыми поселениями нашло отражение еще в одном силезском источнике — «Генриховой хронике», в которой упоминается, как польский феодал Альберт Лыка получил в собственность две деревни из тридцати мансов и присовокупил их к уже имевшимся, «отчего названия этих деревень навсегда исчезли»{565}. Трудно сказать, подразумевало ли «присовокупление» этих поселений их фактическое разрушение или перемещение домов и людей, хотя археологические данные говорят о том, что такое случалось{566}.

Новым поселениям в осваиваемых колонистами областях требовались новые названия. Бывали случаи, когда документ фиксировал именно момент дачи имени. Так, Ратцебургский десятинный реестр 1229–1230 годов, содержащий список держателей фьефов в епархии Ратцебург, имевших право собирать десятину с определенных деревень, то и дело содержит такие формулировки: «Деревня Танкмара: Танкмар 1 (т.е. десятина с одного манса). Деревня Иоганна: Иоганн 1»{567}. Ясно, что Танкмар и Иоганн, давшие деревням свои имена, еще были живы — не исключено, что это было первое поколение иммиграции. Аналогичным образом Штурмистон в Гламоргане, по всей видимости, своим названием был обязан Готфриду Штурми, который «построил поселок в глуши, где никто до него не возделывал землю»{568}. Когда Випрехт Гройцшский привез поселенцев для расчистки лесов в землях полабских славян, он «повелел им дать свое имя деревне или земле, которую они возделали своим трудом»{569}.

По всей вероятности, чаще всего новые географические названия появлялись путем наименования поселения в честь первого человека, взявшего в руки плуг в этих местах. Однако существовали и другие формы ономастических нововведений и изобретений, и они тоже приоткрывают завесу над процессом заселения новых территорий. Земли полабских славян предоставляют в этом смысле наибольшее разнообразие вариантов. В некоторых местах появляются двоякие поселения. Так, в Ратцебургском десятинном реестре фигурируют «Немецкий Гаркензее» и «Славянский Гаркензее»: по-видимому, речь шла о соседних деревнях, где жили коренные жители и переселенцы. В других областях встречаются названия населенных пунктов в честь групп переселенцев. Флемдорф и Флемингшталь указывают на фламандское происхождение колонистов, Франкендорф или Франкенберг — на франкское{570}. Подчас названия просто переносились со старых территорий на новые, иногда с приставкой «Новый», иногда и без нее. Подобным примером служит Бранденбург, от которого пошли названия Ной-Бранденбург — город, основанный в 1248 году на спорной северной границе земель маркграфов, и еще один Бранденбург — в Пруссии.

Карта географических названий любой области непременно включает названия, разбросанные во времени от доисторического периода до самого недавнего прошлого. Области новых поселений эпохи Высокого Средневековья в этом отношении особенно наглядны. Так, в Новой Кастилии географические названия распадаются на три группы. Одни имеют очень давние корни, либо еще доримские, хотя чаще всего латинизированные по форме, либо римские (например, Сигуэнца, Орэха). Другая группа названий — результат арабского влияния, выразившегося прежде всего в наличии арабского артикля аль- (например, Алкалья, «крепость») либо приставок бен- — («благородный»), дар- — («дом»). Наконец, кастильские поселенцы дали названия многим населенным пунктам (как новым, так и старым, в порядке переименования) на своем же языке, зачастую образуя их от характерных примет конкретной местности, как в случае с Фуэнтельвьехо («старый ручей»), Вальдефлоресом («долина цветов»), и т.п.{571} Альфонс X Кастильский (1252–1284) проводил осознанную политику присвоения новых кастильских названий населенным пунктам во вновь отвоеванных областях. Об одном из его земельных дарений было сказано: «Он пожаловал ему деревушку, которая во времена мавров называлась Коркобина, а король Альфонс назвал ее Молина»{572}. Следы этой практики названий и переименований, существовавшей у средневековых поселенцев на периферии латинской Европы, сохранились до наших дней.