Читать онлайн «Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации». Страница 37

Неравенство евреев всегда было иного рода, чем то, которое преобладало среди неевреев. Оно представляло собой своего рода перевернутый вариант феодальной системы. Среди славян-христиан перераспределение богатства происходило снизу вверх, от неудачников к счастливчикам, от основания социальной пирамиды к ее вершине. На земле трудилось множество крестьян, и богатство от них уходило вверх, пополняя сундуки немногих дворян. Среди евреев деньги двигались в противоположном направлении, перетекая от процветающего среднего класса, обогащавшегося за счет внешней торговли купечества – предпринимателей из Кракова, Лемберга и Люблина (людей наподобие Исаака Бродавки из Бреста, Элеазара Абрамовича из Тыкоцина и Арона Израэловича из Гродно) вниз, к массе еврейского рабочего класса, на славянских землях обслуживавшего религиозные и жизненные нужды тех, кто стоял выше их на социальной лестнице, – кошерных мясников, изготовителей мацы и субботних свечей, красильщиков, ткачей, музыкантов и извозчиков[128]. Тогда как немецкое дворянство зависело от своих крестьян, эксплуатировало их и жило за счет своих крепостных и слуг, еврейский пролетариат зависел от своей буржуазии, эксплуатировался и поддерживался ею.

На этом основывалась вся экономика. Встречи Запада и Востока начались в таких городах, как Регенсбург, и продолжались по мере движения говорящих по-немецки через славянский мир, поддерживая в новой смешанной общности жизнеспособность, свойственную любому гибриду. Несмотря на многочисленные бедствия, казни, изгнания и запреты – а может быть, и вследствие их, вследствие упрямого нежелании покоряться, – волны энергии, оптимизма и неутомимого предпринимательского духа поднимали общины и широко рассеивали их по славянскому миру, расширяя рынки и стимулируя экономический рост в новых отраслях и в новых сферах.

Такой успех евреев вызывал резкую неприязнь и Церкви, спорившей с иудаизмом за души, и христиан-горожан, соперничавших с евреями за мирские доходы. Где только возможно, эти две силы объединялись для изгнания своих соперников. Но опыт уже показал, что изгнание евреев не приводило к коммерческому успеху. На деле происходило обратное. Вместо расширения рынков, которое должно было приводить к росту доходов немецких монополистов, торговля сокращалась и становилась скуднее. Еврейские банкиры, ко всеобщему удивлению, были меньшими грабителями, чем местные ростовщики, генуэзские, венецианские и ломбардские банкиры и даже духовенство. Св. Бернард Клервоский (около 1090–1153), один из основателей монашеского ордена цистерцианцев, в своем «Письме к англичанам» давно обвинял «этих христианских ростовщиков, если их можно называть христианами, которые там, где никогда не было евреев, вели себя, как ни горько об этом говорить, хуже любого еврея». В 1290 году, в том самом, когда евреи были изгнаны из Англии, суд Норвича обнаружил, что «капеллан Джон является исключительным ростовщиком», а бристольский аббат был обвинен в том, что брал с бедняков «более ста процентов роста, что запрещено даже гражданским законом»[129].

В результате где бы ни изгоняли евреев из больших и малых городов, герцогств и княжеств Центральной Европы под давлением Церкви и при поддержке соперников евреев, изгнанников почти всегда через несколько лет звали назад, потому что их вклад в экономику был слишком ценен. После резни в Аугсбурге во время Черной смерти в 1349 году евреи были изгнаны, и им было запрещено возвращаться, но уже на следующий год император удовлетворил прошение самого епископа и разрешил им вернуться. Когда 300 еврейских семей были вновь изгнаны в 1439 году по настоянию бюргеров, городскому совету пришлось выплатить Альберту II Австрийскому 900 гульденов компенсации. Впрочем, изгнанных евреев приглашали назад для коммерции и гарантировали им убежище на время войны. В 1349 году евреи были изгнаны из баварского города Ашафенбурга и снова приняты назад в 1359 году, получив покровительство архиепископа Майнца. В 1405 году евреев изгнали из Шпейера, снова пустили туда в 1421-м, опять изгнали в 1430-м и попросили вернуться 1434-м.

Учитывая нечеткую территориальную юрисдикцию между княжествами, графствами и владениями помещиков, эти изгнания обычно не предполагали дальних странствий с целью обосноваться на новом месте. В Регенсбурге евреи переезжали на другую сторону реки. В других городах (а тогда протяженность городов редко составляла более километра-двух, а чаще меньше) – до границ соседнего баронства. Например, когда Краков в конце XV века изгнал еврейскую общину, она переместилась в Казимеж, находящийся на расстоянии длины футбольного поля от городских стен Кракова. Лишь иногда евреев полностью изгоняли из провинций и стран. Так, в 1495 году, изгнанные из Литвы по капризу великого князя Александра, они поселились в Польше, недалеко от границы. Став в 1503 году польским королем, Александр по загадочной причине изменил свое решение и попросил евреев вернуться, приказав вернуть им все дома, земли, синагоги и кладбища и выплатить старые долги. Новая хартия о привилегиях приглашала их жить во всей Литве, как раньше, и приказывала вице-регенту обеспечить переход к ним их бывшей собственности.

Принципиально важная роль евреев стала очевидной при разделении общества в Польском королевстве на сословия – отдельные и обособленные группы, каждая из которых обладала своими ревностно охраняемыми правами и обязанностями: дворяне, духовенство, горожане, евреи и крестьяне (последние имели не много прав, в основном обязанности).

Принадлежность к сословию принципиально определялась рождением каждого лица, и путь из одного сословия в другое был усеян терниями. Процесс, при помощи которого духовенство и дворяне увеличивали свои привилегии в целом по стране, встречал сопротивление гильдий в городах. Горожанину было трудно стать дворянином, так же как еврей вряд ли мог надеяться стать горожанином <…> или крестьянин – заниматься деятельностью, обычной для евреев[130].

Для правителей от еврейского сословия, как и от других социальных групп, требовались представители – если не из благородных побуждений, то для того, чтобы надежно и правильно получать налоги. Местным помещикам и церковникам не подобало отвечать за евреев, живущих в подчиненных им областях или епархиях. Еврейские общины должны были нести ответственность сами за себя.

Другие сословия также имели свои формы представительства. У дворян был свой парламент (сейм), духовенство было представлено князьями Церкви, горожане – муниципалитетами, лишь крестьяне оставались бессловесными. Вопрос для короля стоял следующим образом – перефразируя известное высказывание Генри Киссинджера о Европе: «Если мне понадобится говорить с евреями, к кому мне обращаться?»

Очевидный ответ – к раввинам, единственным авторитетным фигурам в общинах. Ошибочно полагая, что они в некотором смысле соответствуют священнослужителям, чья иерархия осуществляла власть на принадлежавших Церкви землях, раввины – специалисты по толкованию религиозных законов были теперь возвышены, получив гражданскую власть над своими единоверцами в качестве Episcopi Judaeоrum, надзирателей над евреями. Поскольку еврейское сословие управлялось по собственным религиозным законам, казалось разумным поставить раввинов во главе их общин, подобно тому как в современном обществе выбирают адвокатов в качестве президентов или премьер-министров. Однако знатоки законов приемлемы в качестве политиков лишь там, где есть контроль и противовес их власти и где кодекс законов имеет демократическую легитимацию. Этого не было в средневековой Польше, как нет этого в современном исламском Иране.

Тотальная власть, полученная раввинами над повседневной жизнью их общин, без ограничений, которые признавались даже помещиками-христианами, вскоре стала вызывать возмущение. Они имели право исключать из общины, изгонять, сажать в тюрьму, приговаривать к телесным наказаниям и даже к казни. К тем, кто обращался с жалобами на правление раввинов к нееврейским властям, применялись страшные санкции. Даже в 1674 году еврейский совет моравского города Конице постановил:

Каждый еврей обязан разоблачать клеветников и тех, кто докучает князьям своей ложью, отсекая им руки и ноги.

Последнее было, надеюсь, метафорой. В Польше раввинам не было разрешено выносить смертные приговоры, хотя, согласно Моше Иссерлесу, Шломо Лурия санкционировал линчевание доносчиков, под которыми имелись в виду те, кто позволял себе привлекать к еврейским делам внимание гражданских властей[131]. По местным преданиям, в Позене (Познани) последняя казнь доносчика состоялась в конце XVIII века.

Король Казимир пытался назначить двух главных раввинов, одного для польской, другого для литовской части унии. Однако это оказалось неудачной идеей, потому что евреи отказывались признать руководителей, назначенных им нееврейской властью. Каждая община настаивала на сохранении правящего комитета, кагала (на иврите кехиле – производное от кехила кедоша, «святая община»), управлявшего ее делами с момента формирования этого института несколькими столетиями раньше. В маленьких городах наподобие Стшегома кагал состоял всего из одного служащего, обычно называвшегося парнас (на иврите «предводитель»). Однако на пути по большой дороге в Краков или другой крупный город вы нашли бы в кагалах полный набор начальников. Кагальные должности носили следующие названия: руководитель (рош), старейшина (парнас), доверенный (нееман), оценщик налогов (шамай), сборщик налогов (габай ха-мас), ходатай (штадлан), члены совета по морали (берурей авера), надзиратель (габай) над синагогами, кладбищами, школами и множество других. Поскольку дело происходило в Средние века, эти институты ни в коей мере не были демократическими; по характеристике, данной в «Encyclopaedia Judaica», «аристократия стремилась ограничить избирательные права <…> чтобы сделать правящий круг замкнутым и самосохраняющимся. Членство в правящем классе было обусловлено богатством, ученостью и аристократическим происхождением, а в большинстве случаев – комбинацией этих трех условий».