Читать онлайн «Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации». Страница 34

Двери ешив были открыты для всех, чей интеллектуальный уровень позволял достичь успеха в занятиях. Традиционная страсть евреев к образованию в эпоху, когда единственно возможным образованием было религиозное и никто не ходил в школу, чтобы научиться арифметике или географии, привела к тому, что каждая семья желала отдать в ешиву хотя бы одного сына, а лучше всех. Для любого еврейского мужчины с интеллектом это было сильнейшим устремлением, такие амбиции усердно поддерживались в идишской цивилизации.

Последствия очевидны до сего дня. Благодаря традиционным методам обучения в ешивах евреи приобрели репутацию людей, отвечающих вопросом на вопрос. Ритм и мелодика чтения при изучении Талмуда (на идише геморе-нигн, «напев Гемары») сформировали характерные идишские интонации повышения и понижения тона, свойственные и другим еврейским диалектам, даже израильскому ивриту, а «певучесть» является наиболее частой характеристикой еврейской манеры речи.

К XV или XVI веку распространение ешив в говорящих на идише землях сделало их центрами еврейской религиозной мудрости. Испания, Италия и Франция перестали быть средоточием величайших и важнейших духовных авторитетов. Действительно, очень скоро новые восточноевропейские центры учености почувствовали себя достаточно способными, чтобы спорить со старыми. Уже в 1234 году, по данным «Encyclopaedia Judaica», «рабби Яков Савра из Кракова, великий ученый и знаток всего Талмуда, высказал свое мнение, противоречащее мнениям величайших современных ему ученых из Германии и Богемии». Позднее говорящие на идише мыслители (например, Йом-Тов Липман из Мильгаузена, назначенный в 1407 году Judex Judaeorum (еврейским судьей) Праги; Моисей Минц, раввин Познани с 1474 года; Соломон Лурия (1510–1574) из Острога, Бриска из Люблина; Моше Иссерлес (около 1520–1574) из Кракова) быстро завоевали международное признание благодаря своим писаниям и постановлениям. На деле они даже осмеливались спорить с признанным обобщающим кодексом еврейской религиозной практики «Шулхан арух» («Накрытый стол»), составленным уроженцем Испании Йосефом Каро. Мудрец из Польши Моше Иссерлес написал к этой книге примечания с довольно дерзким названием «Мапа» (буквально «Скатерть») – декоративный слой, покрывавший строгую функциональность труда своего старшего современника и отвечавший разным умонастроениям, условиям и традициям Восточной Европы.

В новых центрах учености произошли тонкие, но глубокие изменения в проведении религиозного обучения. Многовековая традиция требовала изучать Тору и Талмуд в равных пропорциях. Маймонид учил, что «человек должен разделить свое время учения: треть для Библии, треть для Мишны и треть для Гемары» (Талмуд, трактат «Бава меция», 33). То же говорил и Йосеф Каро. Но ешивы в Польше и Литве, слишком далеких по времени, пространству и ментальности от Древней Иудеи, подняли изучение Талмуда намного выше Торы, согласно сентенции «Изучение Торы – это достижение, но и не достижение; нет большего достижения, чем изучение устного Закона». Возможно, раввины опасались, что доступ к первоисточнику приведет к тому, что каждый человек будет сам решать, что значит тот или иной текст Торы, и поэтому впадет в ересь. Быть может, и сама интеллектуальная атмосфера востока Европы привела к смене акцентов. Но как бы то ни было, все соглашались со словами ученика Махаршала раввина Шломо бен Мордехая из Межерича, что «истинное будущее спасение <…> может прийти только через изучение Талмуда, потому что изучение Талмуда ведет к святости и чистоте <…> тогда как изучение Торы не приводит даже к праведности. <…> Даже небольшое изучение Талмуда приводит к большему страху перед Небесами, чем долгое изучение Торы» (трактат «Золотой атарь»).

В польских ешивах Талмуд в конце концов стал исключительным предметом изучения, и в XVII веке ученый раввин Йосеф Хаан из Франкфурта писал о раввинах, «ни разу в жизни не видевших Писания своими глазами»[118].

За это должна была последовать расплата. Без твердой основы в виде древнееврейской Библии творческая интерпретация раввинами Талмуда достигала больших высот воображения. Полет фантазии заменил скрупулезное штудирование; изобретались все более трудные методы, чтобы извлечь еще более таинственные выводы из непокорных древних источников, пока все это предприятие, в целом достойное и вызванное добрыми намерениямми, достигло такого уровня, что простые люди перестали вообще что-либо понимать. Изощренная казуистика была в порядке вещей.

Крайняя форма этого метода была выработана в Польше Яковом Полаком (род. между 1460 и 1470 годом) – краковским раввином и основателем первой краковской талмудической академии. Этот метод получил название пилпул («перец») – род удивительного метафизического толкования, при котором несвязанные фразы связываются, выражения мелочно разделяются, слова читаются в обратную сторону, рассчитываются и интерпретируются численные значения букв, все основано на том, что по божественному внушению истинный смысл скрыт в первоначальном тексте, и нет предела интеллектуальным приемам, используемым при дешифровке скрытого значения текста. Софистика и ученая игра словами должны выявлять истинное значение слов Бога.

Польский пилпул особенно привлекал восточноевропейских раввинов. Тщетно авторы анонимного германского трактата XV века «Пути праведников» («Орхот цадиким») или великие раввины, например Иегуда Лёв из Праги и Яир Хаим Бахрах из Вормса, описывали практикующих пилпул как «секту безумцев, которые говорят, что казуистика (хилук) делает острым ум; говорящие так достойны осуждения». Эти раввины отражали плоские, законнические, западные, германские взгляды, столь презираемые в восточном гейме. В идишской традиции внутри славянского мира приверженность к эзотерическому и загадочному легко одерживала верх над авторитетом прозаического и обыденного.

Раввины, отлично владевшие искусством пилпула, публично оспаривали друг у друга первенство в славе и общественном положении, не говоря уже о доходных должностях и политическом влиянии, ибо когда правительственные чиновники искали еврейских представителей и общины выбирали тех, кого желали видеть своими представителями, чья кандидатура могла быть лучше самого знаменитого раввина в округе?

Путь от выбранного представителя до кооптированного члена правящего истеблишмента был очень коротким. Власть доставалась тому, кто был в интеллектуальном плане наиболее ловок и проворен, и это не часто предвещало хорошее управление.

Неотвратимая реакция на эти процессы стала потрясением, расколовшим евреев идишского мира на несколько конфликтующих между собой групп, которые остаются разделенными по сей день. Но это случилось лишь спустя полтысячелетия. На протяжении большей части этих столетий раввины сохраняли неоспоримый контроль над властью, потому что они делали все, что могли, удерживая идишскую цивилизацию вокруг одного из самых трудных курсов в истории – политической консолидации Восточной Европы.

Общеевропейский кризис XIV века начался с краха итальянской банковской системы, который совпал с климатическим потрясениями на всем континенте, приведшим к наводнениям, неурожаю и голоду от Пиренеев до Карпат. Английский король Эдуард II едва мог найти достаточно хлеба, чтобы прокормить свой двор. Жители Бреслау, Лондона, Парижа и Утрехта умирали от голода прямо на улицах. Началась Столетняя война между Англией и Францией. Шотландцы сражались с англичанами под знаменами Уильяма Уоллеса, Роберта Брюса и его сына Дэвида. Фламандские бюргеры и ткачи уничтожили вооруженный французский гарнизон, учинив ужасную резню, известную как «брюггская заутреня», а затем разбили французскую кавалерию в Битве золотых шпор (700 пар шпор было собрано с трупов французских рыцарей). Вооруженные пиками швейцарские крестьяне разбили цвет австрийской кавалерии на берегах озера Эгери. В голодавшей Англии был убит Эдуард II. В середине века пришла Черная смерть – пандемия чумы, уменьшившая население Европы почти на треть. Западная и Центральная Европа испытали почти всё то, за что историк Барбара Тухман назвала XIV век «бедственным столетием»[119], – голод, болезни, войны. Крестьянские восстания вышли из-под контроля, по улицам шли процессии флагеллантов (самобичующихся), возникла тревожная танцевальная мания, о которой фламандский хронист Иоганн де Бека писал:

По Рейну распространилась <…> странная болезнь <…> при которой большие толпы люди обоего пола непрерывно танцевали и пели внутри и вне церквей, пока не изнуряли себя до такой степени, что падали наземь.

Евреев, прокаженных, иностранцев, священников и всех, кто попадал в руки толпы, убивали, выживших изгоняли из городов. По словам экономиста Дэвида Фишера, «жители Европы пережили самый черный момент в своей истории. <…> Это было больше чем крах средневековой экономики. Это была смерть средневековой цивилизации»[120].