Читать онлайн «ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)». Страница 29

времени, „среди страшного крику одних, которые были воспламенены религиозною

ревностью, других, которые, под этим предлогом, хлопоташ о своих приватах, и

третьих, которые желали показать свой ум в орацияхъ" (пишет современный нам

Поляк-историк). Замечательнее всех показались те орации, в которых, с одной стороны,

взвешивалась оскорбленная „честь Бога", а с другой—„великое имя" обвиняемого.

Когда один оратор заявил, что здесь надобно стоять больше за „кривду Божию", нежели

за „посполитеє право", ошаянский подстаростий, „одноглазый еретикъ" (как назвал его

в дневнике литовский канцлер) заметил, что непристойно сравнивать Божие право с

человеческим. На это коронный нодчаший, ученый Остророг, тотчас ответил ему, что

речь идет не о сравнении, часто „одноглазом и хромомъ", и этот „жартъ" записал в

своем дневнике литовский канцлер, обыкновенно чуждый того, что назвал бы он

празднословием.

102

.

Оставалась уже только неделя для сеймованья. Тогда Посольская Изба назначила

одних депутатов для коммиссии Шведской, другихъ— для коммиссии Московской по

предмету союза против Татар, и наконецъ—озаботилась уплатою установленному

войску, в числе которых и реестровые козаки уже пять лет не получали жолду.

Дальнейшим совещаниям помешала жалоба послов Мазовецкого воеводства на воеводу

поморского, Деагофа, и каштеляна хелмияского, Горайского, совершавших лютеранское

богослужение в Варшаве во время сейма, на который должна была призываться

благодать исключительно бога католического. Мазуры выступили с таким

„бешенствомъ", что хотели отказать в повиновении познанскому бискупу за то, что, как

он, так и другие ксендзы и даже иезуиты не достаточно ревностно обороняли веру.

Превзошедшие самих учителей ученики ссылались на декрет мазовецких князей 1525

года, воспрещающий, под смертною казнью, произносить какие-либо проповеди, кроме

католических, и повторяли премудрое мнение ломжияского старосты,—что людские

кривды Бог предоставил своему суду, но своп собственные поручил нам. Из-за

придорожных крестов (которые, как видим, не напрасно ставил в Малороссии Петр

Могила) едва не был сорван чрезвычайный сейм; наконец это важное дело удалось

отложить до следующего сейма (а следующий сейм 1648 года собрался уже по падении

свободной Польши). Достойны замечания слова заблудовского плебана, по

свидетельству литовского канцлера, успокоившие земских послов: „Князь Радивилъ—

мой благодетель, и часто приглашает меня к своему столу".

Если заседания королевских законодателей поставить рядом с государственными

думами царских бояр и дьяков, то может поазаться, что здесь умствовали дети, а тамъ

—зрелые мужи. И действительно, католичество, которого самым выразительным

проявлением были иеьуиты, направляло все нравственное влияние своей церкви на то,

чтобы держать и общество, и государство в детской от себя зависимости; а Поляки

превзошли все народы в детской покорности папе, и на ней основывали славу свою.

При конце сейма, когда и такой вопрос, как запоздалая уплата жолду жолнерам и

козакам, оставался еще нерешенным, течение совещаний прервало прибытие двух

коронных гетманов: „ибо многие послы выехали им навстречу", говорит очевидец. Эго

на поминает русскому читателю 1589 год, когда татарский набег увел в неволю

множество панских жен и детей, а сеймующие паны прекратили спешные дела, и

целый день глазели на великолепный

.

103

въезд князя Василия, которьпи прибыл на сейм ради фамильных интересов своих и

привел такое войско с богатым обозом и артиллерией, которого было бы достаточно

для устрашения Татар, набежавших почти безоружно.

Наконец сеймовое время совсем истекло среди волнений и ссор из-за Божьих кривд.

Посольская Изба не утвердила еще ниодного постановления, не взирая на просьбы

литовских панов и канцлеров, от которых земские послы отделывались воскликами и

непристойными выражениями, забывая даже о присутствии короля, По просьбе

сенаторов, согласились наконец на продление сейма до 27 мая. Обе законодательные

палаты соединились немедленно, и сами „дивились, что сейм начинается в тот день, в

который следовало бы ему кончиться*. Но и тут был поднят злополучный вопрос о

господстве католиков над прочими религиянтами.

Евангелики выступили против него сильнее, нежели когда-либо, жалуясь, что все

исповедания веры, кроме католического, только терпятся в Польше: ибо, по мнению

католиков, велюнекий декрет против иноверцев может быть осуществлен во всякое

время. Протестанты представляли несправедливости и притеснения со стороны

католической партии, а королю припоминали права, конфедерации и его присягу. С

своей стороны бискупы вооружались против диссидентов, представляя

несправедливости и притеснения, терпимые католиками. Оссолинский был умереннее

всех и говорил против католиков за бесчинства, которые они себе позволяли, но и он не

признавал за иноверцами, кроме спокойствия и безопасности, сохраняемых

терпимостью, никаких прав, не только равенства. „В государственных делахъ* (говорил

он) „вы равны с католиками на основании конфедерации, и не имеете причины

жаловаться, ибо занимаете высшие должности наравне с католиками, но занимаете

лишь потому, что вы шляхта, а не потому, что вы разноверцы. Ради вашей религии

никто' не стал бы входить с вами в конфедерацию*. Наконец король объявил, что

желает оставить Речь Посполитую в том же положении, в каком ее нашел, и не видит

надобности в новых постановлениях.

На другой день выступили с своими претензиями наши цравославники, как

арриергард протестантов, которых авангарден были арияне. Здесь важную роль играли

освободившиеся вакансии. В самом начале 1647 года умер киевский митрополит и

печерский архимандрит, Петр Могила. Король, по желанию участвовавших в

сеймованье панов православников, в конце сейма, отдал киевскую

104

.

митрополию Сильвестру Косову, иначе Косу, воспитаннику Петра Могилы, а

печерскую архимандрию, Иосифу Тризне, происходившему из знатной белорусской

фамилии и состоявшему в родстве с Сопигами. Так как право „подавания" этих

„духовных хлебовъ" (Jus patronatus) принадлежало королю, и панам не за что было с

этой стороны спорить на сейме, то православников наших успокоили обещаниемъ—

нрава греческой религии безотлагательно привести в исполнение согласно пунктам,

изложенным на избирательном сейме, и с этою целью назначили тотчас из сейма

коммиссаров.

Здесь я припомню моему читателю, что литовский канцлер Лев Сопига,

предшественник Альбрехта Радивша, еще до витебской трагедии, пугал униатского

фанатика, Иосафата Кунцевича, петициею, „поданною королю от всего Запорожского

Войска", говоря, что „козаки ждут в Киеве решения назначенной но сему предмету

воммиссии". Но козаки оставили без внимания витебскую трагедию, пе смотря на то,

что из-под бунчука Сагайдачного перешли под бунчук Жмайла. Мало того: спустя два

года, не могли они в Медвежьих Лозах, сказать военносудной коммиссии и её

президенту, Конецпольскому, ничего о своем вмешательстве, при Оагайдачном, в дела

церковной иерархии, кроме того, что об этом „духовные старшие имели переговоры с

коронными властями". В „Пактах с Козаками" после осады их в Переяславе

Конецпольский упрекал их зловредною выдумкой о ломанье греческой веры, „которой

никто не ломалъ", но козаки не ответили ему ни слова на этот упрек. В петиции,

которою запасся, едучи на избирательный сейм, Петр Могила, козаки снова

фигурируют под покровом панской политики. Их даже научили просить об участии в

избрании короля и о том, чтобы „греческая религия была успокоена, и чтобы ее не

беспокоили униаты". Но ответ им отложен до другого времени, а между тем

протестанты, „под видомъ" православников, или, как называли их католики,

схизматиков, представили на сейме свои еретические требования и грозили, в случае

отказа£ противодействовать предстоящему избранию. Протестанты домогались, чтобы

русская митрополия была отдана яравославникам и подчинялась

константинопольскому патриарху; чтобы владыки, архимандриты и другие члены

иерархии были его ставленниками; чтобы унияты, оставив свои места, отдали

православ ным семинарии, типографии и иные места. *) etc. etc.

*) Не любя братстви>, моошшская фавция назвала их здесь иными местами.