Читать онлайн «Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941–1944». Страница 61

Информация, свидетельствующая о централизованном управлении пропагандой, довольно скудна и противоречива. Вполне очевидно, что на раннем этапе партизанской войны и Москва, и сами партизаны уделяли мало внимания налаживанию и координации пропагандистских усилий. Для партизан пропаганда являлась чем-то вроде непозволительной роскоши в то время, когда они не только из последних сил боролись за свое существование, но и были отрезаны от советских источников новостей и не имели ни технических средств, ни свободного времени для выпуска печатных материалов. В этот период их усилия ограничивались устными призывами и там, где была такая возможность, распространением печатных материалов, выпущенных на советской территории[166].

После создания 30 мая 1942 года[167] Центрального штаба партизанского движения дальнейшее развитие получили контролируемые центром каналы, по которым осуществлялась координация крупных операций психологической войны в тылу противника. О наличии централизованного управления свидетельствуют: а) существование специальной школы по подготовке партизанских пропагандистов, находившейся в Москве в подчинении Центрального штаба; б) сохранившийся текст радиосообщения, содержавшего директивы по организации партизанами пропагандистской работы; в) тот факт, что пропагандистские материалы, включая газеты и листовки, отпечатанные в Москве, регулярно доставлялись партизанам. Кроме того, темы, затрагиваемые партизанской пропагандой, имеют поразительное сходство (наряду с существенными отличиями) со всей советской пропагандой в целом[168].

В конце 1942 и в начале 1943 года в немецких донесениях отмечается более систематизированная организация психологической партизанской войны. По всей видимости, это стало результатом двух приказов Сталина. Первый, от 5 сентября 1942 года, содержал призыв к распространению газет, листовок и других печатных материалов на оккупированной территории. Текста второго приказа, к сожалению, в нашем распоряжении нет, но его существование подтверждают многочисленные немецкие донесения, датирующие его декабрем 1942 года. В нем, по-видимому, содержался призыв к более строгому контролю и усилению партизанской пропаганды. Намечалось создание в Москве месячных курсов для редакторов, корректоров, корреспондентов, которых по окончании обучения предстояло направить в партизанские отряды. Информация, публикуемая партизанской печатью, должна была регулярно сообщаться по радио для согласования, а на различных уровнях партизанского командования предусматривалась организация специальных отделов пропаганды и печати. Многие из вышеуказанных мер были приняты еще до выхода приказа; остальные были претворены в жизнь в соответствии с приказом.

К середине 1943 года в Центральном и территориальных (Белорусский и Украинский) штабах партизанского движения имелись отделы печати и пропаганды, руководившие работой редакторов, журналистов и технического персонала[169]. На политические управления фронтов Красной армии и политические отделы армий возлагалась обязанность ведения пропаганды среди гражданского населения в тылу противника и снабжения пропагандистскими материалами партизан. Оперативные группы в советском тылу, по всей видимости, не имели собственных отделов печати и пропаганды.

Подлинный характер взаимоотношений отдела пропаганды Центрального штаба с подобными отделами партии и армии остается неясным. Но можно предположить, что по ряду наиболее важных проблем они координировали свои усилия. Взятый в плен немцами высокопоставленный партизанский офицер сообщил, что вопрос о том, как следует трактовать проблему руководимого генералом Власовым движения в советской и партизанской пропаганде, обсуждался на совместном заседании отделов агитации и пропаганды ЦК партии и Главного политического управления Красной армии. Также постоянно наблюдавшийся разрыв во времени, когда партизанская пропаганда отвечала на наиболее крупные и важные мероприятия немцев (такие, например, как попытка проведения немцами аграрной реформы в феврале 1942 года), наводит на мысль, что партизанам требовалось получение указаний высшего руководства до начала проведения крупных операций психологической войны. Вместе с тем организационная структура оставалась достаточно гибкой, чтобы позволять низшим эшелонам постоянно использовать в своих интересах местные условия и особую тематику, не выходя при этом за рамки одобренного руководством общего направления пропаганды.

Исходной предпосылкой для интеграции коммунистической партии и комсомола в психологическую войну на оккупированной немцами территории СССР являлась важная роль, которую играли партийные органы в «агитации и пропаганде» в мирное время. На ранних этапах войны партия стремилась оставлять подпольную партийную организацию в каждом городе, районе и области оккупированной территории. Помимо прочего, подпольная партийная организация должна была отвечать за создание и управление организуемого по территориальному принципу партизанского движения. Ряд мер, направленных на усиление пропагандистской работы партизан, был предпринят еще до прихода немцев. Например, приказом Центрального комитета партии от 18 июля 1941 года предусматривалось осуществление подпольными партийными органами управления партизанскими группами в части обеспечения их листовками и плакатами и создания условий для печати таких материалов на местах. В Черниговской области подпольный комитет партии, являвшийся одновременно и штабом партизанского движения, приступил к пропагандистской работе уже в конце июля 1941 года, когда был назначен секретарь по агитации и пропаганде, который отвечал за «отбор литературы, создание типографии, сбор и упаковку печатных материалов». Аналогичные приготовления велись в Крыму, Краснодарском крае и Сталинградской области. В двух последних регионах на секретарей городских и районных комитетов возлагались обязанности по подготовке к пропагандистской работе.

Там, где партизанские отряды действительно участвовали в пропагандистской деятельности, взаимосвязь партии и партизан была столь тесной, что если попытаться провести разграничение между ними, то это не будет соответствовать реально сложившемуся положению. В одном из донесений немецкой разведки, касавшемся проводимой подпольными партийными организациями пропаганды летом 1943 года, отмечается «неуклонный рост пропагандистской работы, проводимой партией и партизанами под руководством Москвы во всей восточной части оккупированных территорий». В качестве отличительной особенности отмечена «тесная координация партийной и партизанской пропаганды»; подобный вывод полностью подтверждается другими имеющимися сведениями. В других донесениях говорится, что особыми пропагандистскими группами, созданными в партизанских бригадах, совместно руководили партизанские штабы и подпольные партийные комитеты. В отдельных случаях подпольные партийные комитеты создавались самими партизанами, а иногда партийные комитеты существовали при штабах или сами представляли собой штабы крупных партизанских бригад. Партийные секретари, в особенности на уровне районов, одновременно являлись партизанскими офицерами.

Провести разграничение между пропагандистской деятельностью партии и партизанской пропагандой довольно трудно, в немецких донесениях часто такого разграничения не делается; в них также часто утверждается, что все партизанское движение находилось под прямым или даже исключительным контролем партии. В советских послевоенных источниках наблюдается стремление преувеличить роль партии в качестве «организатора победы» либо путем затушевывания крайне непопулярной деятельности НКВД, либо попытками приписать более важную роль партийным органам по сравнению с политически более нейтральной и не столь заметно выраженной ролью армии. Отсюда можно заключить, что роль партии и комсомола в психологической партизанской войне была намного более весомой, чем роль других органов, в особенности если учитывать, что деятельность Красной армии в этой сфере направлялась Главным политическим управлением, которое одновременно являлось военным отделом в составе Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза.

Во многих районах оставленные для подпольной работы партийные ячейки распались и исчезли отчасти в результате хаотичного отступления и общей дезорганизации, а отчасти из-за неблагоприятных условий, в которых приходилось действовать этим небольшим штабам в начальный период оккупации. Разрозненные сведения дают понять, что на раннем этапе партизанского движения возрождению партийных организаций на местах в значительной мере препятствовали те же самые факторы, которые помешали сохранению и развитию самого партизанского движения.