Читать онлайн «Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина». Страница 9

«Дому вдовы княгини Авдотьи Ивановой дочери служитель Василей Исаев сын Артамонов, которой держался по челобитью ее, Одоевской, в писании в вотчину ее в Алаторский уезд в село Лаву к крестьянину Алексею Зайцову о зерменой гадательной тетрадке и о всяких разных травах. И по определению Сыскного приказу освобожден со учинением наказания плетьми, и отдан в дом оной госпожи Одоевской служителю с распискою. Приводные деньги взяты и отданы за сержанту (то есть исполняющему сержантскую должность. — Е.А.) Петру Дарановскому. Дело у Ивана Городкова. Петр Дарановской принял.

Того ж числа вотчины лейб-гвардии Преображенского полку капитана Николая Лопухина крестьяне Яким Матвеем, Данила Чернеченок, которые держались в отпуску колодника, а оного Лопухина крестьянина, и по определению Сыскного приказа оные Матвеев и Чернеченок отосланы при понятых на двор оного Лопухина. Дело у Петра Донского.

Сего декабря 28 дня в дневанье канцеляриста Алексея Попова с товарищи в свободе колодников три человека»[69].

Ваньку Каина привели вниз по лестнице для допроса в канцелярские помещения.

Мы знаем, как в то время выглядели палаты Сыскного приказа, поскольку главный судья князь Яков Кропоткин распорядился произвести в них ремонт. В счетном списке 1741 года содержатся сведения о расходах на ремонтные работы и закупку материалов и мебели. В секретарской и подьяческой палатах стены были выбелены известью, двери обиты красными полстями{9}, сделана новая печь и т. д. В судейской палате стены обили красным сукном, поставили специально закупленные дубовый стол и дубовую же дверь[70].

Часовой ввел доносчика в подьяческую палату — большую комнату со свежевыбеленными стенами. Семь ее окон выходили на восток и на юг. Правда, Москворецкой улицы из окон первого этажа видно не было: как уже говорилось, с восточной и южной сторон здания присутствия, на расстоянии двух с половиной метров от стен, были сооружены острожки, которые сильно мешали проникновению в канцелярские помещения дневного света. Поэтому в эти и без того темные зимние дни на каждом столе горели сальные свечи (кстати говоря, в декабре 1741 года в канцелярии Сыскного приказа было израсходовано семь пудов свечей общей стоимостью 11 рублей 90 копеек)[71]. Обогревала помещение изразцовая печь с голландской заслонкой, топившаяся дровами. В подьяческой стояло шесть столов, за которыми работали рядовые канцелярские служащие Сыскного приказа. Судя по пометам, которые они оставляли на текущей делопроизводственной документации, 28 декабря 1741 года здесь находилось не менее шестнадцати приказных служителей{10}: протоколист, шесть канцеляристов, четыре подканцеляриста и пять копиистов[72]. Надо думать, многие из них бойко писали, так что в помещении раздавался скрип перьев. В декабре 1741 года в канцелярии приказа было израсходовано пять стоп бумаги, два ведра чернил, два воза желтого и один воз белого песка{11}, а также воз можжевельника[73]. По всей подьяческой — на столах, на подоконниках, в печурах{12} и в специальных коробах, стоявших возле каждого стола, лежали, в связках и по отдельности, решенные и нерешенные дела[74].

Количество столов в комнате не было случайным. Вся канцелярия Сыскного приказа подразделялась на шесть повытий (отделов). Служащие одного повытья (обычно три-четыре человека: канцелярист, подканцелярист и один-два копииста) занимали один большой стол с ящиками.

За одним из таких столов восседал повытчик — сорокалетний канцелярист Семен Иванович Кочуков из дворян. Его отец служил при царском дворе, но рано умер, оставив малолетнего сына. Достигнув совершеннолетия, Кочуков с 1716 года служил в различных государственных учреждениях, а в Сыскном приказе стал работать канцеляристом с самого его учреждения в 1730 году. В 1735-м его по сенатскому указу определили во временную следственную комиссию при Ярославской провинциальной канцелярии о пожаре в Рыбной слободе. Прослужив в Ярославле четыре года, Семен в 1739 году вернулся в Сыскной приказ и возглавил повытье. Когда в марте 1745 года Московская сенатская контора потребовала прислать в Тайную контору для следствия о сектантах канцеляриста, туда был отправлен не самый ценный сотрудник — пожилой Кочуков, уже потерявший профессиональные навыки (в Тайной конторе он был оценен как «негодный» и к делам не принят[75]). Два года спустя, 19 ноября 1747-го, Семен Иванович подал прошение, в котором жаловался: «…ныне я, именованный, нахожусь весьма головой и глазами болен, и вижу мало, при том же и руками дряхл, и приказных дел за старостою, и за слабостию, и за имеющимися во мне болезньми быть и править не в состоянии». Канцелярист просил «за долговременную мою и беспорочную… службу за старостию и дряхлостию и за показанными от болезньми слабостьми от дел с награждением ранга уволить и отпустить на свое пропитание в дом мой». Однако его не отпустили, пока он не сдал все имеющиеся в его производстве дела. Лишь 6 апреля 1750 года Кочуков получил из Сыскного приказа долгожданный аттестат для предъявления в Герольдмейстерской конторе: «…и с определения ево с 730 года в Сыскном приказе канцеляристом был при отправлении приказных дел беспорочно и без всякого подозрения, и в бытность у приходов и росходов денежной казны расходчиком начетов на нем нет, и ни за что не штрафован, и находился в добрых поступках, и за оные ево долговременные беспорочные службы и за старость надлежит ево наградить рангом против губернских канцелярий секретаря, в чем мы и подписуемся». Семен Кочуков вырастил троих сыновей: в 1747 году старший, Степан, служил прапорщиком в Невском полку, средний, Семен, был сержантом Сибирского полка, а младший, Алексей, еще не достиг совершеннолетия и находился на содержании отца, обучаясь арифметике[76].

Но в 1741 году Семен Кочуков еще исправно исполнял свои обязанности и на него была возложена ответственная работа — контроль прихода и расхода денежной казны Сыскного приказа. Близ его стола находились короба со свечами и канцелярскими принадлежностями, а также сундук для хранения казны[77], возле которой постоянно дежурил часовой. Именно в этот сундук Кочуков складывал деньги, взыскиваемые за произведение дел, за освобождение колодников, за прием и запись явочных челобитных и т. п. В его обязанности также входили закупка канцелярских принадлежностей, выдача жалованья судьям, сторожам и заплечным мастерам (палачам), расчет с подрядчиками за чистку нужников и всякого рода ремонтные работы и т. д. Все статьи прихода и расхода тщательно фиксировались в специальных зашнурованных, запечатанных государственной печатью и скрепленных подписью секретаря книгах[78].

Семен Кочуков готовился передать казну другому канцеляристу, которого назначит присутствие для исполнения этих обязанностей. Поэтому 28 декабря 1741 года он, по-видимому, был занят пересчетом казны и составлением итогового доношения по приходо-расходным делам, которое будет заслушано в присутствии на следующий день[79]. На его столе лежали счеты[80] и приходо-расходные книги, а рядом сидел копиист, который под диктовку записывал цифры.

Возможно, этим копиистом был пожилой Макар Лукьянов. Он родился в далеком 1681 году[81] и происходил из подьяческих детей. Служил «пищиком» (писчиком), а затем копиистом в Земском приказе, Московской губернской канцелярии и Московском провинциальном суде. Когда был учрежден Сыскной приказ, Макар был назначен туда копиистом и проработал там много лет. Он был очень опытным чиновником, немало повидал на своем веку, но к концу 1741 года уже едва справлялся со своими обязанностями. В ведомости о чиновниках Сыскного приказа 1738 года ему была дана характеристика: «Стар, и крив, и другим глазом мало видит»[82]. Но это не помешало ему проработать в приказе еще десяток лет. В ведомости о чиновниках Сыскного приказа 1748 года его характеризовали следующим образом: «Стар, и дряхл, и крив, и писать не может». 31 января 1749 года Лукьянов обратился к судьям с доношением: «…ныне я пришел в великую старость, и глазами мало вижу, и за старостью моею желаю воспринять чин монашеский. У меня ж, именованного, имеется два сына, из которых один, большой, находится в военной службе, а меньшей, Николай, уже в совершенном возрасте, токмо к делам еще ни куды не определен». 14 апреля 1749 года Макар Лукьянов был отослан в Святейший правительствующий синод «для восприятия монашеского чина»[83].

За соседним столом сидел другой повытчик — подканцелярист Петр Волков (во всяком случае, в 1742 году он возглавлял повытье)[84]. Он был прислан в Сыскной приказ 31 октября 1739 года, а до этого служил в Курске. Его работой в приказе были, кажется, довольны (в ведомости 1748 года напротив его имени стоит характеристика: «Должность свою правит, а находится всегда в болезни цинготной»[85]). Более о нем ничего не известно, кроме того, что он был большим любителем табака, из-за чего однажды сильно пострадал. 19 февраля 1742 года в Сыскном приказе было зарегистрировано его челобитье с жалобой: «…сего февраля 18 дня пришел он, Волков, по выезде судей ис приказу на Варварскую улицу в полатку, в которой торгуют табаком, для покупки того табаку, и в то ж время в ту ж полатку пришед Конюшенной канцелярии, которой ныне у конного набору, копиист Илья Иванов сын Чистяков сам-пять незнаемо с какими людьми умышленно и бил ево смертно»[86].