Читать онлайн «Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений». Страница 30

А ведь 12 октября 1936 г. в университете Саламанки произошло символическое событие, возможно, самое патетическое в XX в. Там было устроено торжество с участием епископата, госпожи Франко и цвета испанского генералитета во главе с Хосе Мильян-Астрай-и-Терреросом. Именно он произнес вступительную речь, ставшую апофеозом фашизма, которую он завершил возгласом: «Viva la muerte!» — «Да здравствует смерть!»

И тогда поднялся престарелый ректор университета, философ и замечательный писатель Мигель де Унамуно (можно себе представить, какого мужества потребовал такой шаг!) и сказал: «Я тут услышал зловещий и бессмысленный крик “Да здравствует смерть!” Так вот я, потративший всю жизнь на формулировки парадоксов, страшно раздражавших тех, кто их не понимал, должен высказать свое экспертное мнение: сей варварский парадокс мне отвратителен. Генерал Мильян-Астрай — калека. Я это говорю не из желания его оскорбить. Он покалечен смертью. К несчастью, сегодня в Испании таких покалеченных слишком много. И будет еще больше, если Господь не смилуется над нами (…). Это учебное заведение — храм мудрости, а я — в нем жрец. Вы же оскорбляете это священное место. Конечно, вы победите, поскольку в вас больше звериной силы. Больше даже, чем нужно вам самим. Но в сколько-нибудь длительной перспективе вам никого не убедить. Поскольку для убеждения необходимы аргументы. А чтобы располагать аргументами, нужно иметь то, чего у вас нет — разум и право».

Наступила мертвая тишина. Мигель де Унамуно скончался спустя два месяца. Он никого не остановил. Вскоре в Европе разразилось безумие, которое стоило миллионы и миллионы жертв. И начало этому положили в Испании. Как прекрасно пишет об этом Мигель дель Кастильо («Испанские чары»; Варшава, 1989). Уж он-то знает, когда начался кошмар. Тогда, когда раздался крик — «Viva la muerte!»

Христос был евреем. Богородица была еврейкой. Апостолы были евреями. Почитаемый в Сантьяго-де-Компостела Святой Иаков, к которому на богомолье в Средние века стекалось множество народа, был евреем. Евангелист Лука, по преданию написавший икону Ченстоховской Богоматери[30], был евреем, равно как и остальные евангелисты, приписавшие Учителю притчи явно талмудистско-раввинского характера. Савл, пока на пути в Дамаск не сделался Павлом, тоже был евреем, и никто его этих корней не лишит. «Столица Святого Петра» — это город еврея Петра, преемниками которого были все последующие Римские папы. Древо христианства со всеми своими мощными ветвями выходит из еврейской традиции или традиции, евреями записанной.

Отсюда и проистекает неизбежный конфликт, который не в состоянии сгладить чаще всего лицемерные аргументы экуменистов. Правоверные иудеи будут смотреть на историю христианства как на историю одной из иудаистских сект, у которой получилось прославиться. Да еще как! Свидетельством тому возводимые на протяжении двадцати веков храмы, заполненные драгоценными металлами и произведениями искусства, без которых не было бы европейской цивилизации — золотые алтари Севильи, купола царских церквей, не имеющая себе равных и все еще четко функционирующая организация Римской католической церкви и ее орденов. В «бородатом» анекдоте на вопрос «Чего не знает Господь Бог, который знает все?» дается ответ «Где кончается власть иезуитов — в современной версии организации «Опус Деи» — и сколько существует женских монашеских орденов». Вопреки своей явно антиклерикальной направленности анекдот этот прежде всего свидетельствует о могуществе такого института, как христианская Церковь. Воистину вселенский успех одной из своих собственных сект по идее должен вызывать священный ужас в иудейских кругах. Есть здесь и солидная порция зависти, а вот ненависти нет. Это напоминает наше отношение к превосходящим нас силой чудовищам, от которых мы бы хотели защитить своих жен и детей, мы их, конечно, боимся, но ненависти к ним не испытываем.

А вот со стороны христианства ситуация прямо противоположная. Чем оно сильнее, тем меньше хочет быть обязанным своими чудесами, потрясающей готикой, миллионами своих приверженцев чужакам. Да еще кому? Каким-то там недостойным существам, которые существуют лишь благодаря нам, да и то только потому, что мы им это позволяем. Ладно бы они покорно склонили головы и смирились, признав, что их истинная вера вовсе никакая не истинная, тогда с ними можно было бы худо-бедно общаться. Так нет же! Они упорствуют в своих заблуждениях! Остается только покарать их. Для этого и изобрели гетто, изгнание, сожжение на кострах и обвинения в самых жутких грехах — отравлении фонтанов и колодцев, убийстве христианских младенцев и всемирном заговоре… Вот только в сухом остатке толку от этого ни на грош. Встретив такого униженного, изолированного от «приличного общества» еврея, христианин все равно прочтет в его глазах, — хотя он ничего подобного вроде и не хотел сказать, — что это он дал христианам Десять заповедей, Библию, Евангелие. Можно, конечно, ему эти глаза выколоть, да только что это изменит? Вот так и родился метафизический антисемитизм, не имеющий ничего общего с реальностью — с экономикой, социологией или политикой. Еврей стал кошмаром, дурным сном, вечным напоминанием о том, что с таким трудом сфальсифицировали христиане — «Евреи убили Господа нашего». Такой антисемитизм уже не нуждается в обосновании или даже предлоге, его метафизика сидит глубоко в клетках серого вещества нашего мозга, и его достаточно просто выпустить наружу и объявить правильным. В эпоху рационализма, — а мы считаем наше время именно таковым — невозможно мириться с мыслью, что ненависть может быть иррациональной, не имеющей под собой никаких реальных оснований, что наши комплексы, мнимая угроза нашему чувству превосходства способны породить Зло во всей его дьявольской полноте. Сандрар говорил, что не знает, существует ли Бог, но дьявол существует точно, поскольку он видел его работу. Сегодня слова Сандрара могут вызывать лишь снисходительную улыбку, поскольку его поразили всего-навсего окопы Первой мировой войны, где он, правда, потерял руку, но, как писал его поклонник Жак Превер, «à la guerre, comme à la guerre — qu’est ce que Vous Voulais» — «На войне как на войне, а чего вы ждали». Кстати, тот же Жак Превер нисколечко не верил Сандрару. Пессимизм последнего был для него неприемлем и казался бессмысленным и просто невозможным в рамках принципиального убеждения, что «человек — это звучит гордо». Можно подумать, он не понял разницы между превосходно известной в этнографии конфронтацией «свой — чужой» (см. замечательные труды Збигнева Бенедыктовича) и метафизической ненавистью. Равно как и Артур Херцберг («Les origines de lantisemitisme modern». Paris, 2004) отлично осведомлен, что не существует никакого «современного антисемитизма», хоть и помещает это понятие в заглавие. Он только показал, как уважаемые мыслители современной Европы пытались придумать обоснование темному безумию или противостоять аргументам ее апологетов. Автор не отдает себе отчета, что таким образом он, хотя и осуждает подстрекателей, но, тем не менее, участвует в неприличном диалоге. Завершает он книгу констатацией, будто «все дискуссионные моменты по “еврейскому вопросу” были затронуты еще в 1791 г. К несчастью они уже не могли предотвратить трагедии». Хотелось бы заметить, и это было бы куда честнее, что эти «дискуссионные моменты» уже имели место как минимум в XII–XIV вв., когда Филипп IV Красивый изгная евреев из Франции, а Изабелла Католическая отправила на костер не вполне обращенных — кстати это еще одна метафизическая категория.

В 1998 г. в США вышла, а через три года была переведена на польский язык книга Рона Розенбаума («Объяснения Гитлера»; Варшава, 2001). Не могу припомнить, чтобы мне доводилось читать нечто столь же отвратительное. И дело здесь не в пространных цитатах из Дэвида Ирвинга, который, как известно, доказывает, что Гитлер не имел никакого отношения к уничтожению евреев, и вообще ничего об этом не знаЛ. Собранные в книге авторы пытаются найти рациональные объяснения — фрейдистские, экономические, семейные, социологические — и Бог знает еще какие. Похоже, авторам, мобилизованным Розенбаумом, даже в голову не приходит, что может сложиться ситуация, в которой благородный ариец (я суммирую аргументы) будет заражен сифилисом проституткой-еврейкой, выгнан с работы и осмеян евреями, недооценен еврейскими искусствоведами и в бессильной ярости будет наблюдать, как еврей покупает квартиру, о которой он мечтал долгие годы… Но что из всего этого абсолютно не следует, что все евреи плохи, и всех евреев надлежит поубивать, включая детей и новорожденных младенцев. Тем не менее, Рон Розенбаум вступает в джентльменскую дискуссию с Дэвидом Ирвингом, а тот ничтоже сумняшеся заявляет: «В моем понимании преступлением было не убийство евреев вообще, а убийство невинных евреев». Отсюда следует опасный вывод, что якобы были евреи виновные, причем в массе своей, поскольку Ирвинг не рассматривает конкретные случаи уголовных преступлений, которые совершаются представителями всех без исключения народов, и невиновные. Так в чем же виноваты, по мнению Ирвинга, «виновные» евреи? Прямого ответа он не дает: «Преступление нацизма здесь несомненно, — признает он. — Убиты невинные люди (…). Если кого-то сажают в лагерь, где он, вероятнее всего, умрет от тифа, это тоже преступление, хотя и не убийство. Анна Франк умерла от тифа. Ее не убивали (…). И если я пишу книгу об Адольфе Гитлере, я должен снять с него вину за это конкретное преступление, поскольку оно не было преступлением преднамеренным. Равно как и смерть всех тех людей, что умерли с голоду в Бухенвальде под конец войны. Телевидение обожает показывать нам их истощенные трупы. Но это не были преднамеренные преступления».