Читать онлайн «С вождями и без них». Страница 18

Если у меня и были какие-то сомнения, то после разговора с Верой Семеновной они отпали. Она настойчиво убеждала, что сама попросила ее освободить и назвала мою кандидатуру. Спокойно восприняли это и другие редакторы, с которыми у меня завязались к тому времени ровные товарищеские отношения. Конечно, все мы понимали, почему понадобился руководству издательства этот маневр. Но, может быть, в немалой мере благодаря своей молодости надеялись, что тем самым удастся избежать дальнейших гонений. Мои коллеги сами взялись обновлять авторский состав в соответствии с жестким предписанием главной редакции.

Увы, ограничиться этим жертвоприношением уже не удалось. На Госполитиздат обрушились другие гонения. В частности, усмотрели злой умысел в фотографии, воспроизведенной в книге по истории партии (бородка клинышком на лице одного из персонажей, смахивающего на Троцкого), в корректорской ошибке, из-за которой Маркс превратился в Мракса, и т. д. Вкупе со всем этим вырастало значение и "еврейского уклона" в редакции Дипсловаря. На партийном собрании с присутствием представителя агит-пропа директор дал, как тогда говорили, принципиальную оценку ошибок, допущенных коллективом издательства, после чего виновные один за другим поднимались на трибуну и каялись в грехах.

Пришлось выступать и мне. Признай я, по примеру других, что несу полноту ответственности и готов положить все силы, чтобы "не допустить" (обеспечить, утвердить и т. д.), то был бы, вероятно, отпущен с миром. Вместо этого я заявил, что не вижу никакой своей вины. Пришел в редакцию недавно. Портфель был сформирован задолго до этого. Мои коллеги не дают повода для упреков при работе над текстами. Больше того, брякнул я неосторожно, принимая меня на работу, директор издательства сказал, что направляет в самый сильный творческий коллектив, у работников которого можно многому научиться. Тут в зале поднялся шумок, кто-то из президиума выкрикнул: "Он ничего не понял!" - и было внесено предложение поставить мне на вид "за отсутствие бдительности".

Признаться, я не сразу понял, почему так легко отделался: редакция Дипсловаря была разогнана, но вместо нее создали новую редакцию справочной литературы, а меня оставили ею заведовать. Не думаю, чтобы в данном случае могло сыграть какую-то роль заступничество Ковалева, да и не уверен, что у него хватило бы на это мужества. Скорее все дело было в пафосе самой кампании борьбы с космополитизмом. Она ведь была направлена не столько на уничтожение так называемых антисоветских элементов в рядах интеллигенции, сколько на воспитание вполне "здоровой" в своей основе советской молодежи - той самой, что прошла с боями Европу, осознавала себя победительницей и считала вправе устроить жизнь на родине по своему разумению. Сталин не мог допустить, чтобы бравые офицеры с орденами и ленточками о ранениях выступили как в свое время декабристы, и решил перехватить инициативу, упредить их. Самым простым и безошибочным способом было лишить фронтовую молодежь политической невинности, втянуть в погром космополитов на университет-ских кафедрах, вузовских партийных собраниях, в тех же издательствах и других идеологических учреждениях. Таким образом, мне, в числе многих других, было сделано серьезное предостережение.

К счастью, атмосфера вскоре разрядилась. Мои бывшие коллеги по Дипсловарю избежали худшего и, насколько мне известно, нашли себе работу по призванию. Мне же предстояло выдержать еще одно испытание, связанное уже с Политическим словарем.

В то время как в высших сферах разворачивалась скрытая от глаз простых смертных борьба за власть и оттуда исходили противоречивые импульсы, на местах ретивые хранители чистоты марксизма-ленинизма продолжали упорно искать и выжигать скверну. В Госполитиздате одним из них был заместитель главного редактора Н.И. Матюшкин. К редакции справочников, хотя она и была полностью обновлена, у него всегда было подозрительное отношение, а найти, к чему придраться в таком многослойном издании, как словарь, не составляет труда. Прицепились к фразе в одной из статей: "В.И. Ленин говорил, что..." на том основании, что Ленин на самом деле ничего подобного не говорил и вообще эта мысль принадлежит Троцкому. Назревало мое личное дело с угрозой строгача, а то и похуже. Моя редакция, состоявшая из молодых выпускников московских вузов, была в панике. Дни и ночи, оставшиеся до заседания партбюро, шли поиски: откуда взялась эта фраза, кто ее вписал в словарь? И уже накануне рокового дня кое-что удалось отыскать.

На другой день в кабинете директора собралось расширенное заседание партийного бюро. Сам Ковалев сидел понурый, ему явно не нравилась вся эта затея, но и вступиться он не смел. Зато обвинители, Матюшкин и два-три его сподвижника, чувствовали себя как инквизиторы, раскрывшие козни дьявола. После того как они повторили свои обвинения, слово было предоставлено ответчику. Я, признаюсь, не удержался от театрального эффекта: сделав прискорбное выражение лица, признал, что редакция допустила грубую ошибку. Видели бы вы, как расцвели торжествующими улыбками лица моих гонителей. После короткой паузы добавил: да, мы ошиблись, эта цитата принадлежит не Ленину, а Сталину.

Немая сцена. Кинув беглый взгляд в сторону директора, я поймал его легкую улыбку. Таким и запомнился мне этот мой начальник. Осторожный, боязливый, мыслящий советский человек.

Из политиздатовской поры видятся мне и те, кому сам я был начальником. Мой сверстник Гриша Лобарев, повоевавший в Польской Армии Людовой; помоложе нас с ним на десяток лет - Марина Лебедева, Леша Никольский, Инна Колосова, Эдик Микаэлян, Володя Чертихин. Приходили со студенческой скамьи, постигали вместе со мной секреты редакторского ремесла или искусства - как кому нравится. У каждого свои - нрав, склад ума, "потолок", "бзики". У всех одно комсомольский энтузиазм, взращенный на вере в справедливость и величие дела, которому служим. ХХ съезд изрядно эту веру потряс, но не опрокинул. Такие крепости не берутся одним, пусть и мощным, штурмом, падают только после долгой осады, да и то не все.

Засиживались за полночь над рукописями, когда требовалось сдать в набор или подписать в печать строго по графику - иначе придется платить неустойку типографии. В обеденный перерыв резались в настольный теннис. Спорили, сумеют ли американцы обогнать нас в космосе. Возмущались тем, что "народный академик" Лысенко, загубивший радиационную генетику, опять на коне. Радовались успеху французских коммунистов на парламентских выборах. Восхищались Фиделем Кастро и Че Геварой. По куцей газетной информации, слухам и сплетням пытались угадать, что происходит в Кремле, чего ожидать завтра - послаблений или "закручивания гаек". Обменивались восторгами по поводу увиденного вчера очередного шедевра "итальянского неореализма". Сочиняли эпиграммы для издательской стенгазеты, походившей на дацзыбао.

Две мои басни удостоились обсуждения на партбюро. Вот одна из них.

Петух - ревизор

Ученому Коту редактор Бегемот

Однажды заказал для важного изданья

Статейку под названьем "Кот

И роль его в расправе с грызунами".

Статья была написана Котом,

Одобрена редактором потом,

Оплачена, как водится, ну и почти забыта,

Как вдруг в редакцию с визитом

Явился ревизор Петух.

Он перерыл внимательно заказы,

И сразу

Его натасканный, привычный нюх

Почуял запах криминала...

- Скажите мне, любезный Бегемот,

Спросил ехидно он, - что за фигура Кот

И каковы его инициалы?

- Да это автор наш, - редактор отвечал,

А звать его известно как - Василий,

Мышей и крыс он долго изучал,

Как знатоку ему и поручили.

- Я не о том ведь спрашиваю вас,

сказал Петух, переходя на бас.

Мы говорим об авторе, а вовсе не о теме

Скажите мне, ваш Кот усат,

Он доктор или академик?

- Да нет, он даже и не кандидат.

- Так почему же, не пойму,

Статью не заказали Льву?!

- При чем тут Лев, - заметил Бегемот,

Известно всем от века, что

Специалист по крысам Кот.

Но тут Петух совсем закукарекал:

- Семейственность, и блат,

И связь, и групповщина!..

- И дальше в духе петушином.

Вот для такого Петуха

Все, кроме чина, чепуха.

Ему давай чины и званья

И наплевать на содержанье.

Очередным моим издательским "боссом" стал пришедший на смену Ковалеву Михаил Алексеевич Сиволобов. Его фамилия каким-то неуловимым образом соответствовала внешности. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на этого человека, - выпуклый, угрожающе нависший над носом лоб, большие, пронзительные серые глаза. Ростом невелик, полноват, кургуз, словом, какими-либо чертами физического величия природа его не наградила. И тем не менее умел внушать окружающим почтение к своей особе, а подчиненные приходили в трепет, когда он, набычившись, не мигая, уставившись глаза в глаза, выговаривал кому-нибудь за допущенный "ляп". Тут мне на память невольно приходил майор Тищенко.