Читать онлайн «К началу. История Российской Империи». Страница 1

МИХАИЛ ГЕЛЛЕР родился в 1922 году. По образованию историк, доктор исторических наук. В 1950 г. был арестован и приговорен к 15 годам лагерей. Отсидел 6 лет. В 1957 г. освобожден из тюрьмы. В 1963 г. был вынужден уехать из России. Жил в Варшаве, затем - в Париже. Профессор Сорбонны. Автор ряда книг, исследующих различные аспекты русской литературы и истории, в том числе: «Концентрационный мир и советская литература», «Андрей Платонов в поисках счастья», «Под взглядом Москвы», «Машина и винтики. История формирования советского человека». Работы М. Геллера публиковались в Англии, Франции, Польше и других странах. Скончался в 1997 г.

Вспоминает французский писатель, политолог Ален Безансон:

«Примерно между 1970 и 1991 гг. горстка людей, можно сказать, голыми руками сопротивлялась одному из ужасающих чудовищ XX века - коммунизму… Поскольку коммунизм до сих пор не осужден - более того, предпринимаются попытки его реабилитации - этим людям так и не была воздана должная честь… Михаил Геллер и другие умерли… почти неизвестными…»

В кругу специалистов по русской литературе и истории, советскому коммунизму, постсоветской России имя Михаила Геллера произносится с особым почтением. Он был Мастер, и все это знали. Когда самые знаменитые международные ученые попадали в Париж, каждый из них обязательно поднимался в маленькую квартиру, забитую книгами, чтобы «отрегулировать» свои знания и суждения по знаниям и суждениям Михаила Геллера. У него в гостях бывали сегодняшние российские и польские министры, сотрудники посольства Китая, и даже французский МИД, к своей чести, порой просил у него совета… Мудрость, человечность Михаила Геллера, его богатейший опыт, его безбрежная начитанность, юмор, деликатность в общении - все это сделало его несравненным, незабываемым другом».

Посвящение автора:

ЖЕНЕ, КАК ВСЁ, ЧТО ДЕЛАЛ.

Ничто не меняется так быстро, как прошлое.

Несовременная история подозрительна.

Необыкновенная хрупкость наших представлений о прошлом очевидна. Во всех странах взгляды на историю меняются в зависимости от разных причин: появляются новые документы, меняются политические режимы, приходят молодые историки, настаивающие на своем желании увидеть былое по-своему, по-новому. Нигде, однако, прошлое не менялось так часто, так радикально, как в стране, рожденной Октябрьской Революцией.

Первый русский историк-марксист Михаил Покровский, занявший после революции административные посты, давшие ему власть на «историческом фронте», сформулировал принцип отношения к прошлому: история есть политика, опрокинутая в прошлое. Можно при желании найти сходство между формулой Покровского и мыслью Паскаля. С той принципиальной разницей, что марксистско-ленинский принцип носит, прежде всего, инструментальный характер. Американский писатель Амброз Бирс, циник и пессимист, пришел к выводу, что «история - это рассказ, как правило неверный, о событиях, главным образом незначительных, которые были результатом деятельности правителей, в большинстве негодяев, и солдат, как правило дураков». Формула Покровского позволяла тем, кто осуществлял политическое руководство страной, рассказывать о прошлом то, что им было нужно, решать, кто в былые времена был негодяем, а кто героем, кто дураком, а кто великим мудрецом, пророком, видевшим будущее, т.е. коммунистом.

В 1931 г. Сталин впервые продемонстрировал возможности использования прошлого. Он представил Россию несчастной жертвой: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все за отсталость». Эпитафия по старой, отсталой России была нужна в период первой пятилетки для утверждения необходимости быстрого рывка вперед, превращения страны в индустриальную державу.

Проходит несколько лет, и вождь народов меняет свой взгляд на историю России. Желая использовать русский национализм для укрепления режима, он меняет прошлое. Движущей силой развития страны перестает быть классовая борьба, как учили марксисты, а становится строительство могучего государства, с постоянно расширяющимися границами. Новый учебник по «истории СССР» для школ, утвержденный в 1936 г., начинается рассказом о государстве Урарту, существовавшем в Закавказье у озера Ван в IX в. до нашей эры, поскольку оно было первым государственным образованием на территории будущей социалистической державы.

По мере нарастания напряжения в Европе во второй половине 30-х годов российское прошлое начинает меняться как в калейдоскопе; назначаются новые главные враги, а прежние временно амнистируются, история России изображается уже не как цепь поражений, но как вереница блистательных побед на востоке, западе и севере. Сталин давал указания. Их подхватывали, развивали, объясняли историки. Осип Мандельштам с некоторой гордостью заметил, что в Советском Союзе к поэзии относятся чрезвычайно серьезно: поэтов убивают. Он имел в виду государственные убийства за стихи, которые чем-то не понравились властелину. Серьезным было отношение не только к поэзии: убивали, наказывали арестом, тюрьмой, лагерем за ошибочную (не совпадавшую с очередной директивой) интерпретацию прошлого, настоящего, будущего.

Споры о прошлом, которые велись и ведутся всегда и во всех странах, в Советском Союзе приняли характер борьбы за «истину», совершенно обязательную для всех в промежутках между очередным ее изменением по приказу сверху. Дискуссии о происхождении имени «Русь», о роли норманнов в образовании Руси, об авторстве эпоса «Слово о полку Игореве», о степени прогрессивности Ивана Грозного или Петра I носили государственный характер и расценивались как выражение отношения к социализму. В результате историки нередко опровергали сегодня то, что они писали вчера. В 1939 г. один из самых известных советских медиевистов академик Греков оценивал «Повесть временных лет» - первый летописный свод, источник основных сведений о начальном периоде истории Киевской Руси, написанную в XII в., неприязненно: «Несомненно, хроникер, представитель определенного класса, имеет собственную точку зрения и преследует определенные политические цели. Поэтому наше отношение к хронике как историческому источнику должно быть вдвойне осторожным»1. Проходит несколько лет, и в 1943 г. Борис Греков утверждает: «Повесть временных лет» - одно из трех творений человеческого гения, которым суждено вызывать негаснущий интерес на протяжении веков… Для нас это уникальный источник, дающий не всегда полный, но тем не менее… подлинный и содержательный рассказ о раннем периоде истории Руси…»2.

Развал в начале 90-х годов нашего века советской империи, возникшей на обломках российской, еще раз изменил взгляд на русское прошлое, Его можно рассматривать сегодня как историю рождения, развития, расцвета и упадка империи. Понятие империи - государства, управляемого полновластным монархом и включающего в свой состав завоеванные и присоединившиеся народы, - позволяет проследить идею, определявшую внутреннюю и внешнюю политику страны, социальное устройство, нравы. «Толковый словарь русского языка» Владимира Даля определяет империю как «государство, которого властелин носит сан императора, неограниченного, высшего по сану правителя»3. Формально Российская империя родилась в 1721 г., когда Петр I, победитель в Северной войне, объявил себя императором. Но уже в XV в., после падения Константинополя, в Москве возникает идея преемственности, которая сто лет спустя будет выражена в знаменитой формуле: два Рима было, третий стоит, а четвертому не быть. В 1547 г. Иван IV Грозный примет титул «царя всея Руси». Царь - трансформированный Цезарь - объявил себя наследником Римской империи после гибели Византии. В эпоху монгольского ига царем называли на Руси татарского хана. Иван объявил себя также и наследником Золотой орды.

Восхваление государства, могучей державы, как цели в себе было свойственно многим русским историкам. Николай Костомаров (1817-1885), историк-украинец, профессор Петербургского университета, писавший по-русски, выражал в середине XIX в. надежду на близость времени, «когда встретить у историка похвалу насильственным мерам, хотя бы предпринимаемым и допускаемым с целью объединения и укрепления государства, будет так же дико, как теперь было бы дико услышать с кафедры одобрения инквизиционных пыток и сожжений, совершавшихся не только с высшей целью единства веры, но еще с самой высшей и благой - ради спасения многих душ от адского огня в будущей жизни»4. Не все русские историки восхваляли насильственные меры, использованные для создания империи, но все считали процесс расширения государства совершенно естественным. И поэтому, например, в «Русской истории» Василия Ключевского (1841-1911), на которой воспиталось несколько поколений, не упоминается колониальная политика России.