Читать онлайн «Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей». Страница 29

Диктатура Сталина. 1930-е гг

Последовательное устранение соперников Сталина означало изменение политической системы в СССР. Возникла единоличная диктатура, заменившая собой прежний порядок распределения власти. Тем самым устанавливалось соответствие пирамиды власти устоям жесткого подчинения, которыми были уже пронизаны все сферы жизни страны. Политическая централизация переплелась с централизацией экономической. Государственно-кооперативный сектор в экономике стал не только преобладающим, но единственным. Разветвленный и всепроникающий контроль над поведением рабочих и крестьян был немаловажным следствием нового порядка. Устойчивость сталинской власти обеспечивалась и постоянными «чистками» — социальными, политическими и идеологическими.

К началу 1930-х гг. Сталину уже принадлежало решающее слово по всем без исключения политическим и экономическим вопросам. Занимавшие высокое место в партийной иерархии В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, С.М. Киров, В.В. Куйбышев, М.И. Калинин, Г.К. Орджоникидзе, Л.М. Каганович ни в коей мере не являлись «совладельцами» власти, хотя по ряду проблем их мнение имело немаловажное значение. Миф о «коллективном партийном руководстве» маскировал авторитарную диктатуру.

Первая половина 1930-х гг. отмечена лишь двумя громкими «антисталинскими делами». Основанием первого из них — «дела Сырцова — Ломинадзе» — послужил донос в конце 1930 г. об «антипартийных» разговорах, которые вели между собой председатель Совнаркома РСФСР С.И. Сырцов и первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б) В.П. Ломинадзе. Оба они были сразу же лишены своих постов и исключены из партии. Не менее громким было «дело» М.Н. Рютина, бухаринца, занимавшего видные посты в ВКП(б). Он стал известен в 1932 г. как автор обширного документа, в котором протестовал против установления антидемократического режима в партии и призывал бороться с ним. Его лозунги были расценены Сталиным как призыв к террору. Сталин потребовал смертной казни для Рютина, но даже среди поддерживавших его членов Политбюро не нашел понимания и вынужден был уступить. Рютину на какое-то время сохранили жизнь, но он был расстрелян позднее, в конце 1930-х гг.

В 1934 г. на XVII съезде ВКП(б) были отмечены глухие выпады против Сталина. Однако сведения об этом настолько неясны и приблизительны, что оценивать этот случай и до сего времени крайне трудно. Убийство С.М. Кирова в декабре 1934 г. было воспринято сталинским окружением как широко разветвленный заговор. Однако осужденная после покушения группа бывших комсомольских и партийных работников, преимущественно зиновьевцев, к этому акту не имела никакого отношения. Фактически все антисталинские выступления первой половины 1930-х гг. были делом одиночек, не представлявших, даже несмотря на их должности, опасности для сталинского режима.

Механизм Большого террора (1937–1938 гг.) до сих пор не совсем ясен. Террор затронул всех — высших чиновников и рабочих, маршалов и рядовых, академиков и неграмотных. Непосредственной «массовой» лабораторией, где были выработаны его практические формы, стал антикрестьянский террор в эпоху коллективизации конца 1920-х — начала 1930-х гг. Но он был основан на четко и официально отмеченных имущественных и политических критериях, хотя нередко и переступал их.

Большой террор, круг жертв которого преимущественно составляли аполитичные и законопослушные граждане, казалось, был лишен какой-либо внутренней логики. Но можно выявить ряд его определяющих элементов. Острие удара непосредственно направлялось против лиц, принадлежавших, прежде всего, к местным и высшим элитам — военным, государственным, партийным. То обстоятельство, что подсудимыми на всех трех крупнейших «московских» процессах являлись ближайшие соратники Ленина и Сталина, отчетливо указывает, что расправлялись в первую очередь с реальными или мнимыми претендентами на власть. Традиции политического расследования, рожденные еще в круговерти Гражданской войны, ориентировали на выискивание группового начала в действиях подозреваемых. Отсюда и автоматическое, едва ли не в геометрической прогрессии, умножение числа «врагов народа». Маховик репрессий был слегка приторможен в 1938–1939 гг. Однако само обеспечение «государственной безопасности» получило уже законченную террористическую форму. Превентивность, закрытость и отсутствие четких принципов арестов, быстрота и жестокость наказаний — его отличительные признаки.

Внутриполитический терроризм, помимо прочего, сделал возможным переход от открытой социальной дискриминации — принцип неравенства избирательных прав отражен в первых советских конституциях — к скрытой. В 1936 г. была одобрена новая Конституция СССР, уравнявшая в политических правах все слои населения. Ее демократизм (провозглашалась свобода слова, печати и собраний) лишь маскировал тогдашний правовой произвол. Общество объявлялось единым — это стало частью политической мифологии. Социальный эксперимент достиг своего апогея, но он не мог воплотить в жизнь замысел его авторов — создать образцовый, бесперебойно работающий механизм поступательного общественного развития. Экстенсивность экономики, скрытая инфляция, низкая производительность труда — все это должно рассматриваться, наряду с многочисленными рапортами о перевыполнении пятилетних планов, как свидетельство об эпохе. Повторялась судьба всех фасадных империй — за внешним блеском скрывалось неблагополучие.

1939 год ознаменован тремя региональными конфликтами, в которые оказался вовлечен Советский Союз. Первый из них — это вооруженное столкновение с Японией летом 1939 г. близ реки Халхин-Гол. Успешные танковые операции и максимальное использование средств огневого поражения принесли победу командующему советско-монгольским отрядом Г.К. Жукову.

Столкновение с Польшей в сентябре 1939 г. произошло уже на последней стадии германо-польской войны. Часть польских территорий в пределах границ, определенных секретными протоколами к советско-германскому пакту о ненападении, досталась Красной армии довольно легкой ценой. Кратковременные бои под Львовом представляли собой наиболее известный инцидент во всей этой операции.

Первым серьезным испытанием СССР в конце 1930-х гг. стала советско-финская война. Она была начата Советским Союзом 30 ноября 1939 г. после отказа Финляндии пойти на политические и территориальные уступки. Отсутствие ощутимых успехов РККА на первом этапе войны обычно связывают с ее низкими боевыми качествами и тактическими просчетами ее командования. Полевая выучка русских солдат, разумеется, не была примитивной, хотя в чем-то и уступала западноевропейской. Но сама война замышлялась как ограниченная местная операция. Противника недооценили, малой кровью надеялись достичь быстрых результатов. Получилось свыше 65 тысяч убитых и 186 тысяч раненых красноармейцев — таков был итог боевых действий. Неожиданная сила финского сопротивления и отсутствие реального опыта преодоления мощных оборонительных «валов» не дали вплоть до начала 1940 г. заметного перевеса советской стороне. Только падение Выборга в феврале 1940 г. побудило финское правительство просить мира. Боязнь вмешательства иностранных держав в затянувшийся конфликт, равно как и тяжелые потери, явились основными мотивами отказа Сталина и его окружения от немедленной советизации Финляндии. Мирный договор с ней был подписан 12 марта 1940 г. Согласно его условиям, СССР передавалась финская часть Карельского перешейка и территории в Приладожьи.

Прекращение Гражданской войны и поражение белого движения в России побудили западные державы изменить свою тактику. 16 марта 1921 г. подписанием торгового соглашения с Россией Англия фактически признала советский режим. Помимо экономических вопросов, соглашение затрагивало и некоторые политические аспекты, узаконив отказ обеих сторон от ведения пропаганды вне пределов своих стран.

Следующим крупным шагом в «экономической» дипломатии Запада стало официальное приглашение представителям РСФСР прибыть на международную конференцию в Генуе (Италия). Она открылась 10 апреля 1922 г. Выступивший на конференции нарком иностранных дел Г.В. Чичерин признал возможность «параллельного существования старого и нарождающегося нового социального строя». Тем самым довольно откровенно намечался отход от прежних внешнеполитических замыслов, тесно увязанных с мировой революцией. Конференция должна была обсуждать экономические вопросы. Но новый экономический порядок, по мнению западных дипломатов, мог быть установлен не ранее, чем будет решен вопрос об уплате российских долгов. Советская сторона не уклонилась от его обсуждения. Однако она представила свой перечень финансовых контрпретензий, согласно которому их общая сумма намного превышала сумму российских долгов. Конференция вскоре зашла в тупик и прекратила свою работу. Достичь согласия не удалось и на следующей конференции, в Гааге, летом 1922 г.