Читать онлайн «Русские — не славяне, или Тайна ордена московитов». Страница 7

Есть данные, будто бы подтверждающие эту гипотезу. По мнению того же Р. П. Храпачевского, «вначале у монголов не было ясного понимания, что следует делать с этими территориями»[15]. Т. е. надо полагать, именно захват пастбищ и был первоначальной целью их вторжений. На это указывает и следующий случай. Один из монгольских нойонов, Беде, так высказался о захваченных китайских землях: «Хотя завоеваны ханьцы, но [от них] нет никакой пользы. Лучше уничтожить их всех. Пусть [их земли] обильно зарастут травами и деревьями и превратятся в пастбища!»[16] И только потом, в ходе завоеваний, post factum, к монголам пришло осознание того, что кроме скотоводчества есть и другой, причем, гораздо более прибыльный бизнес, — рэкетирство.

Вот, как описывает эту трансформацию Р. П. Храпачевский: «В ходе первых своих вторжений в Северный Китай они ограничивались грабежом и уводом к себе полезных людей, затем установили систему взимания даней. Первоначально дани требовались произвольно — по мере аппетитов конкретного военачальника, подошедшего к тому или иному цзиньскому городу. Но вскоре, видимо, была установлена норма в 0,1 от имущества покоренных, которую европейские очевидцы застали вполне зафиксированной. К оседлому населению, как и к кочевникам, монголы довольно быстро стали применять стандартные требования по набору людей в монгольскую армию и прочим повинностям — примеры этого были рассмотрены выше»[17].

При всем уважении к автору, книгу которого считаю подлинной энциклопедией монголоведения, позволю себе не согласиться. Ни история, ни современность не дают примеров подобных метаморфоз. Трудно представить скотовода, вдруг ставшего рэкетиром. Еще труднее представить вооруженного до зубов бандита, попутно занимающегося малоприбыльным производительным трудом. Будь монголы изначально скотоводами, им незачем было бы брать хорошо укрепленные города. Ведь вокруг была масса незаселенных территорий с прекрасными пастбищами.

Будь они скотоводами, они быстро решили бы, что делать с разоренными русскими княжествами. Но ничего подобного не произошло: они не знали, что с ними делать. Их первоначально даже данью не обложили. «В течение 20 лет после Батыя, — пишет Л. Н. Гумилев, — с северных русских княжеств никакой дани, податей, налогов монголы вообще не взимали»[18].

Уж не говорит ли это о том, что их также собирались превратить в пастбища, а потом передумали? Пройти огнем и мечом Поднебесную, обратить в пепел империю хорезмшаха, превратиться, наконец, в «жандармов» Восточной Европы — и все это только для того, чтобы установить непригодность этих территорий для целей животноводчества? Это уж слишком. Скотоводческая гипотеза нуждается в срочном переосмыслении.

В качестве предполагаемой причины монгольской экспансии в работах исследователей часто звучит и мотив мести. О мести хорезмшаху уже говорилось. В этой части сообщения источников более или менее убедительны. Этого не скажешь о мести кипчакам. Здесь летописцы и их комментаторы откровенно «путаются в показаниях». Вот, что можно прочитать по этому поводу у Л. Гумилева: «Их вражда началась в 1216 году, когда половцы приняли кровных врагов Чингиза — меркитов. Антимонгольскую политику половцы проводили крайне активно, постоянно поддерживая враждебные монголам финно-угорские племена. При этом степняки-половцы были столь же мобильными и маневренными, как и сами монголы. А то, что путь от Онона до Дона равен пути от Дона до Онона, Чингисхан понимал прекрасно. Видя бесперспективность кавалерийских сшибок с половцами, монголы применили традиционный для кочевников военный прием: они послали экспедиционный корпус в тыл врагу.

Талантливый полководец Субэдей и знаменитый стрелок Джебе повели корпус из трех туменов через Кавказ (1222). Грузинский царь Георгий Лаша попытался атаковать их и был уничтожен со всем своим войском. Монголам удалось захватить проводников, которые указали путь через Дарьяльское ущелье (современная Военно-Грузинская дорога). Так они вышли в верховья Кубани, в тыл половцам. Здесь монголы столкнулись с аланами. К XIII в. аланы уже потеряли свою пассионарность: у них не осталось ни воли к сопротивлению, ни стремления к единству. Народ фактически распался на отдельные семьи. Измученные переходом монголы отнимали у аланов пищу, угоняли лошадей и другой скот. Аланы в ужасе бежали куда попало. Половцы же, обнаружив врага у себя в тылу, отступили к западу, подошли к русской границе и попросили помощи у русских князей»[19].

Итак, весь этот кровопролитнейший поход «от Онона до Дона» (и, добавлю от себя — от Дона до Калки), изначально затевался из-за мести половцам, ради чего, якобы, и был «послан экспедиционный корпус в тыл врагу»! А как расценивать тогда вторжение в Хорезм, погоню за хорезмша-хом, покорение Кавказа и прикаспийских территорий? Как преамбулу к монгольской мести, досадное недоразумение на пути к поставленной цели? Оказывается, попытки «разобраться» с половцами на месте— бесперспективны, а вот многокилометровый (около 5 тыс. км) поход к ним «в тыл» с боями, захватом огромных территорий, многочисленными жертвами, причем не напрямую, а обогнув южную оконечность Каспия — самое, что ни на есть идеальное решение.

О таких «мелочах», как возможность «измученных переходом монголов» отнимать у несчастных аланов пищу и скот, и говорить не стоит. Объяснение этому можно найти разве что в мистической «пассионарности». «Тыл» вообще заключаю в кавычки, поскольку не в тыл они попали к половцам, а в «подбрюшье». Ведь территория последних, если уж до конца верить преданиям, не ограничивалась Доном, а простиралась аж до Кумании венгерской. А, кстати, почему монголы решили, что «тыл» их соседей по алтайской прародине находится на Дону? И как это согласуется с тем, что рейд был разведывательным, т. е. монголы заранее не знали, что их ждет в конце?

Поразительно, но и у маститых историков встречаются подобные перлы. Имеется в виду не только Л. Гумилев. Уже стало традицией рассматривать половцев, как народ, занимающий территорию чуть ли не от Тихого океана аж до отрогов Карпат, территорию протяженностью 6000 км. Что — опять империя? Но археологами на этой огромной территории не обнаружено археологической культуры, принадлежащей в данный период какому-либо одному этносу. Это значит, что выйдя в верховья Кубани, монголы столкнулись с совершенно другим народом, отличным от их алтайских кровников, и не обязанным, поэтому, отвечать за их грехи.

Представьте себе недоумение половцев, которым мстят непонятно за что, да еще и объявляют своими «холопами и конюхами» какие-то заезжие головорезы! Все сказанное имеет смысл и в допущении, что донские половцы состояли-таки в каком-то родстве с алтайскими. Даже в этом случае они не должны были отвечать за их действия, уже хотя бы в силу своей удаленности от Алтая. Да и смысл кровная месть обретает только на уровне личностей. История не дает примеров мести народа другому народу.

Все это должно иметь другое объяснение.

Видимо, стоит здесь привести сообщение Л. Н. Гумилева о происхождении половцев: «К востоку от гузов, в лесостепной полосе от Иртыша до Тобола, обитали кимаки. Восточные авторы, как мусульманские, так и китайские, именуют их кыпчаками. Они были многочисленны и имели свою родовую организацию: во главе их стоял хакан, имевший 11 подручных сборщиков податей. Летняя ставка его находилась в городе Камания, местонахождение которого неизвестно, видимо это был город из войлочных юрт. Когда кимаки в середине XI в. проникли в Приднепровье, русские назвали их «половцами» за светлый цвет волос (полова — рубленая солома), но в западноевропейских языках за ними сохранился этноним — команы. Это был смешанный народ, сложившийся из потомков среднеазиатских хуннов— чумугунь, кыпчаков и канглов. Канглы — остатки населения древнего Кангюя, а кыпчаки — западная отрасль динлинов, европеоидного народа, жившего в Минусинской котловине еще до нашей эры. За 200 лет подчинения тюркютам и те и другие стали тюркоязычными (впрочем, я полагаю, что кыпчаки всегда таковыми были) и слились в один народ, который, по словам Шихаб ад-дина Яхьи, географа XIV в., отличался «от других тюрков своей религиозностью, храбростью, быстротой движения, красотой фигуры, правильностью черт лица и благородством»»[20].

Из этого сообщения следует, что половцы прибыли на Дон и в Приднепровье в результате распада Кимакско-го каганата в XI веке, т. е. задолго до начала монгольских завоеваний и не в связи с ними, как полагают некоторые авторы. Следовательно, эти половцы никакого отношения к оставшимся в Прииртышье не имели, и за время от распада Кимакского каганата до появления монголов на Дону в 1222 году, неизбежно должны были выделиться в самостоятельный по отношению к другим половецким объединениям народ. Это подтверждает идею полной бессмысленности поиска монголами своих кровников за тысячи километров от очага конфликта.