Читать онлайн «Вслед за героями книг». Страница 20

Можно думать, что и возок Татьяны мчался по той же дороге, по которой ездил тряский мальпост.

«Ныне в присмиревшей Москве, – писал Пушкин, – огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бельэтаж нанят мадамой для пансиона – и то слава богу. На всех воротах прибито объявление, что «дом продаётся и отдаётся внаймы, и никто его не покупает и не нанимает». В другом месте Пушкин пишет: «купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством».

Во времена Онегина крепостное хозяйство приходило в упадок, и оскудевшие потомки некогда звонких фамилий начали распродавать собственные усадьбы и перебираться в жилища более скромные.

Новые обитатели украсили дворцы грубо намалёванными вывесками. На них красовались имена модных французских портных, парикмахеров, рестораторов.

Возок миновал Страстную площадь и оказался против большого дома с заколоченными окнами. В этом дворце три года назад москвичи прощались с женой декабриста княгиней Волконской. Пушкин находился в то время под надзором полиции, но опальный поэт не побоялся прийти к жене каторжника. Он даже отправил с нею знаменитое «Послание в Сибирь».

«Пушкин, наш великий поэт, тоже был здесь.. . Во время добровольного изгнания нас, жён, сосланных в Сибирь, он был полон самого искреннего восхищения»,- писала в последствии Мария Волконская.

Ещё два квартала, и возок поравнялся с новым дворцом. 'У него были столь яркие красные стены, что на их фоне белые колонны казались выточенными из огромных сахарных глыб. В этом дворце жил генерал-губернатор. Он самовластно вершил суд и расправу, распоряжался городской казной.

Москвич не мог сделать шагу, не оказавшись под неусыпным надзором жандармов и губернаторских чиновников. Они следили за тем, чтобы москвичи не читали вольнодумных книг, не отзывались дурно о начальстве или заведённых в России порядках. Дело доходило до того, что губернаторы запрещали студентам носить длинные волосы, предписывали мыться в бане лишь по субботам, приказывали штрафовать тех, кто ел блины в неустановленные дни.

Окна дворца генерал-губернатора выходили на чисто выметенную площадь. Размахивая мётлами, здесь по утрам трудилась странная команда: щеголеватый купчик с вьющейся бородкой, небритый молодой человек в шубе с пелериной, немолодой чиновник в засаленной шинели и рваных сапогах. Это пьяные гуляки, нарушители ночной тишины. Ночь они провели, как тогда говорили, «под шарами», а утром отбывали наказание.

Старая Москва была разделена на двадцать частей (как тогда именовали районы). В каждой части находилось казарменного типа здание с башней, на которой висели большие деревянные шары. «Частный дом» служил одновременно и полицейским участком и пожарным депо. Шарами подавали сигналы о пожаре. Цвет и расположение шаров означали размеры бедствия. Если пожар был очень велик, то давался сигнал «сбор всех частей». Тогда, блистая медными касками, скакали сломя голову все двадцать команд с лестницами, крюками, топорами, бочками, насосами. Московские пожарные ухитрялись вывести коней и запрячь весь громоздкий пожарный обоз за пять минут. Это требовало удивительной быстроты и слаженности.

Гордостью московских пожарных были холёные, лоснящиеся кони. Каждая пожарная команда имела лошадей особой масти: одна вороных, другая гнедых, третья буланых, четвёртая – серых в яблоках.

Мимо Татьяниного возка не могли мелькать аптеки с красным стеклянным шаром на окне. На весь огромный город было пять аптек, из них только одна на Тверской.

По старинным законам открыть новую аптеку могли только с согласия владельцев аптек, уже существующих в городе.

Пять московских аптекарей такого согласия, разумеется, давать не желали, и москвичам нередко приходилось из-за самого простого лекарства колесить через весь город.

Московские аптекари, как правило, начинали свою карьеру «мальчиками» при аптеке и учились читать и писать по аптечным этикеткам. Искусство составления лекарств они познавали между чисткой хозяйской обуви и вытиранием пыли с прилавков.

В отличие от аптек, пёстрые вывески магазинов моды действительно «мелькали» во множестве.

На Тверской находились магазины английских сукон, особенно ценимых богатыми щёголями, лавки мужских портных и ювелирные магазины, посещаемые больше всего мужчинами.

Излюбленные лавки московских модниц располагались невдалеке, на Кузнецком мосту. Здесь было дамское царство. Богатые бездельницы долгими часами примеряли затейливые шляпки, выбирали бантики и ленты или советовались с модистками о других принадлежностях многосложного туалета.

В магазинах того времени витрин ещё не было. Их заменяли размалёванные вывески, которые приказчики каждое утро выносили из магазина и ставили по сторонам дверей.

Всё дальше катился Татьянин возок.

Тверская кончилась.

Вдали показался Кремль и старинное здание с двумя остроконечными каменными шатрами – ворота, которые в ту пору вели на Красную площадь.

В воздухе потянуло запахом прогорклого сала, требухи, навоза. Он шёл из Охотного ряда, в который свернул возок. Там, где сегодня стоят строгие корпуса дома Совета Министров и гостиницы «Москва», в те времена тянулись двухэтажные дома со множеством лавок.

Здесь торговали дичью, мясом и птицей, которую резали тут же. Издали слышались гам, визг, кудахтанье, кряканье.

«Охотный ряд есть единственное место н Москве, где продаётся самого лучшего достоинства мясная провизия», – говорили в то время.

Кругом разносчики предлагали блины, горячие бублики, крупитчатые сайки, гороховый кисель. У дверей полутёмных лавок стояли мальчишки-зазывалы, пронзительно восхваляющие достоинства товаров. Считалось, что звонкость голоса зависит от упитанности, а поэтому охотнорядские мальчишки были самыми толстыми в городе.

В гуще толпы человек с большим ящиком на треноге предлагал полюбоваться через стёклышко видами разных городов. Любителей он завлекал прибаутками и стихами: «А вот смотри- гляди город Еревань; вот князь Иван Фёдорович въезжает и войска созывает; смотри, вон турки валяются, как чурки, русские стоят невредимо! Вот смотри-гляди. . .» Ящик назывался «раёк», а его хозяин «раёшник».

Над лавками из окон вторых этажей вырывались густые клубы пара и доносились хриплые звуки музыки. Здесь находились известные в Москве трактиры, где посетителей увеселяли «оркестрионом», напоминающим огромную шарманку. Каждый трактир имел свою «специальность», о которой оповещала вывеска. На одной из них нарисована была чёрная ворона с блином в клюве и надпись «Здесь Воронины блины». Этот ребус означал, что трактир Воронина славится своими блинами. Подобными вывесками украшали все дома. На одной, например, было написано «Въхот в ресторацию», на другой – «Съесной трахтир».

В старинном «Альманахе для приезжающих в Москву» сказано: «Охотники до хорошей икры, рыбы, ветчины и жирных поросят могут достаточным образом усладить свой вкус, ибо в целой Москве нельзя найти лучше сих вещей, как в означенных трактирах». Здесь же были вывески иного рода. Гигантский осётр горделиво высился над золочёным кренделем, окорок красовался около виноградной грозди. Эти вывески уразуметь мог каждый. Но надписи аршинными буквами- «Здесь яков», «Здесь иван васильич» были понятны лишь посвящённым.

Шум и толкотня стояли в Охотном ряду неимоверные: свистели певчие птицы, тявкали выставленные на продажу охотничьи щенки, мычали телята, которых здесь же резали и свежевали. Торговцы удочками, силками, птичьими клетками заламывали цену втрое против настоящей, а покупатели давали вдвое меньшую. Торговаться считалось большим удовольствием.

В конце Охотного ряда белели колонны просторного здания, в котором Татьяне впоследствии суждено было встретить своего будущего супруга. Это был двухэтажный дом дворянского клуба, или, как тогда его называли, «Российское Благородное Собрание». Теперь это Колонный зал Дома Союзов.

На балы, которые два раза в неделю давали старшины Собрания для помещиков, съезжавшихся в Москву, не допускались не только простые люди, но и именитые купцы.