Читать онлайн «Узбекистан на историческом повороте». Страница 56

Трудно не согласиться с тем, что в современном мире обеспечение прав человека и гражданина стало обязательной составляющей конституционализма, что конституционное государство должно быть одновременно и демократическим. Тем не менее до сих пор остаются спорными вопросы о том, насколько широким может быть набор гарантируемых конституцией прав человека, на защиту каких свобод она должна быть направлена (Berlin I. Fours Essays on Liberty. - Oxford. 1969).

Степень использования прав и свобод является критерием для того, чтобы различать так называемый сильный и слабый конституционализм. Для сильного конституционного государства характерно множество иммунитетов (прав, не подлежащих пересмотру), прежде всего в сфере, связанной с частной собственностью. Кроме того, в таком государстве на защите конституции строгий судебный надзор, осуществляемый верховным или специальным конституционным судом. Слабому конституционному государству свойственны относительно небольшой набор иммунитетов и мягкий конституционный судебный надзор. Подобное государство охраняет лишь классические свободы, такие как свобода слова и выражения мнений, право на оппозицию власти, свободу совести и т. п. При этом право частной собственности может и не входить в число конституционных и регулироваться текущим законодательством (Brizier R. Constitutional Practice. - Oxford. 1979).

В качестве примера можно сравнить британскую модель конституционализма и американскую. Первая является образцом слабого конституционализма, вторая может символизировать сильное конституционное государство. (Отсутствие в Великобритании обобщающего текста конституции к этой проблеме отношения не имеет.) Какая модель более предпочтительна для перспектив дальнейшей демократизации? Или же оптимальным будет некий промежуточный вариант, подобный германскому или французскому конституционализму? (Lane Jan-Eric. Constitutions and political theory. - Manchester and N.Y. 1996. P. 243-264). Однозначного ответа на этот вопрос ни теория, ни практика пока не дают.

На этой проблеме я остановился не только для того, чтобы разъяснить суть конституционализма. Есть и другая причина. В США уже ряд лет действует авторитетная неправительственная организация "Freedom House", главная задача которой - определять степень свободы в том или ином государстве. Разработана шкала критериев, по которым ту или иную страну относят к рангу свободных, полусвободных или вообще несвободных. Кто спорит, "Freedom House" делает большое и нужное дело. Но иногда она сопоставляет несопоставимое, здорово, как говорится, перехлестывает в своих оценках, сделанных в отрыве от конкретных социокультурных и иных факторов общественной жизни государства. И еще одно обстоятельство. "Freedom House" упорно проводит мысль о том, что перечень основных прав и свобод человека, их иерархия вещь сугубо каноническая. Вот что написано в одном из изданий этой организации: "За последнее время ощущается тенденция, особенно среди международных организаций, расширять список основных прав человека. К фундаментальным свободам они добавляют право на труд, на образование, на собственную культуру, на равенство национальностей и даже на адекватный уровень жизни. Тем самым обесцениваются основные гражданские права и свободы" (Что такое демократия? - Вашингтон. 1992. С. 11-12).

Вряд ли можно безоговорочно согласиться с таким безапелляционным выводом. Очевидно, что есть еще на земле немало стран, где свобода от страха и свобода от нужды важнее, чем свобода слова, при всей ее безусловной общечеловеческой значимости. Даже в самых благополучных странах Запада для большинства людей самые важные ценности их бытия - это гарантированная работа по профессии, доступное медицинское обслуживание, социальное обеспечение, отвечающее необходимым стандартам жилье.

Вернемся, однако, к конституционализму. Нельзя не согласиться с теми, кто утверждает, что он опирается на национальное согласие, правовой формализм и институциональную демократию (Colas Dominique. Les constituons de 1'URSS et de la Russie (1905-1993). - Paris: Presses Universitaires de Franse. 1997. P.

78-85; Пастухов Б. Россия-2000: Цивилизационный выбор и конституционный шанс. - Полис. 1998. № 6. С. 14-15).

Национальное согласие - фундамент конституционной системы. Конституция является реальной лишь постольку, поскольку основная часть населения поддерживает главные принципы государственного устройства и разделяет ценности, определяющие рамки развития правовой системы. Конституционализм (в широком понимании) представляет собой общенациональный консенсус по отношению к экономическому и политическому строю. Достижение такого консенсуса реальное, а не мнимое - исключительный факт в истории любого общества, итог длительной социальной эволюции, вбирающий в себя все особенности исторического развития данного народа.

Правовой формализм - форма бытия конституционализма, способ, при помощи которого осуществляется рационализация государственной жизни. По мере развития конституционализма происходит отделение права от бюрократии. При этом бюрократия, как профессиональный слой управленцев, никуда не исчезает, но ее роль в обществе кардинально меняется. Государство превращается в правовой строй и уже не находит своего выражения в бюрократии. Бюрократия уже не творит право, а обслуживает правовой строй. Если раньше ее воля была тождественна воле государства, то теперь проявление самостоятельной воли бюрократии рассматривается как произвол. Иначе говоря, из партикуляристской она преобразуется в рациональную.

Поэтому, когда Президент Каримов говорит о приоритете законов как об одном из основных принципов организации общественной и государственной жизни независимого Узбекистана, он имеет в виду именно то, что законы правят независимо от воли государственных чиновников, более того, возможно, и против их воли. Автономно, опираясь в необходимых случаях на судебную поддержку.

Если национальное согласие - фундамент, а правовой формализм - форма бытия конституционализма, способ, при помощи которого осуществляется рационализация государственной жизни, то институциональная демократия есть итог этой рационализации. Она находит материальное воплощение в определенных принципах и институтах государственной организации (парламентаризм, разделение властей, независимая судебная система и т. д.). Демократические институты должны быть органичными для данного общества, то есть оформлять сложившийся в обществе жизненный стиль - систему социальных ценностей, норм, запретов, трудовых и бытовых навыков (скажем, махалля в Узбекистане). При отсутствии такого фундамента демократия живет только в виде различных констатаций и неэффективных учреждений.

Сложность в том, что конституционализм - это некий социальный айсберг, возвышающийся над поверхностью океана западной культуры. Его видимая часть представлена набором демократических институтов, кажущихся вполне самодостаточными и легко укореняющимися. Поэтому возникает соблазн отбуксировать подобную демократическую систему в сопредельные цивилизационные океаны. Однако, кроме видимой надводной, есть еще невидимая подводная часть, глубоко погруженная в уникальную историю Запада. И это не следует упускать из виду западным критикам узбекского конституционализма. Чудес в области общественной жизни ждать не приходится.

Вспоминаются слова, сказанные в самом начале уходящего века, о том, что русская история не смолола еще муки, из которой можно было бы испечь пирог русской демократии. Печально, что по прошествии почти ста лет эти слова продолжают оставаться справедливыми и в отношении России, и в отношнии Узбекистана. Хотя у Узбекистана и мука, и пирог будут, несомненно, другого качества и другого вкуса.

Конституционализм в Узбекистане, как и в других странах СНГ, в значительной мере существует в настоящее время вне перечисленных выше условий. Он не интегрирован еще в узбекскую культуру, он пока еще сам по себе. В таком виде конституционализм всего лишь продукт политической власти, ее атрибут. Как продукт власти, Конституция Узбекистана вне власти не имеет самостоятельного значения. Источник силы такой конституции не в обществе, а в государстве. И в этом своем качестве конституция не в состоянии предотвратить кризисы государственности. Напротив, эти кризисы означают в то же время кризисы конституционализма. Однако и такая конституция является важной политической реальностью, обладает большой юридической ценностью. У нее есть и своя история, и своя собственная логика развития.

Конституционный перекресток

Недавно мне в руки попала программа курса "Основы политологии", разработанная в Институте философии Российской академии наук. В ней в разделе "Общее и особенное в процессе перехода России к новому политическому режиму" имеется пункт: "Принятие конституции как конъюнктурный фактор начала перехода к новому режиму". Вот как! Конъюнктурный фактор. И не больше.