Читать онлайн «Узбекистан на историческом повороте». Страница 30

Сейчас не только в западных, но и в постсоветских исследованиях и энциклопедиях утверждается, что многие черты национал-социализма были присущи большевизму, сталинизму, маоизму. Более того, как это ни кощунственно на первый взгляд звучит, но в чем-то советский социализм был более тоталитарным, чем немецкий национал-социализм. Например, в экономике Германии того периода имелись островки частной собственности. Правда, в отношении технологии массового уничтожения людей пальма первенства была, безусловно, у немецких фашистов, хотя и в Советском Союзе невинные жертвы исчислялись миллионами.

Весьма интересны очень точные наблюдения лорда Хартли Шоукросса, видного английского юриста и дипломата, возглавлявшего английскую часть обвинения на Нюрнбергском процессе. Шоукросс говорил о том, что постигнуть нацистскую юридическую систему, при всем ее чудовищном несоответствии с принципами права, он все-таки мог, а вот советскую - нет. Нацистская - ужасала своим цинизмом, но была по-своему откровенной, не пыталась выдать себя за нечто другое, более человечное, тогда как советская - была сплошь фарисейской, анализировать ее не имело ни малейшего смысла, поскольку законы представляли собой только фасад, а судьи руководствовались секретными инструкциями. Формально провозглашаемые принципы не имели ничего общего с практикой, привычные в мировой юриспруденции термины наполнялись совсем другим содержанием, их использование в любой полемике сразу же превращалось в диалог слепого с глухим. Стоит прислушаться к выводу английского юриста, так адекватно оценившего одну из главных сущностных черт советской власти. По его мнению, из жизни наследников советской власти все это уйдет лет через пятьдесят или сто, и то - при большом желании перемен. Искреннем, а не мнимом.

Небольшое отступление. Если не лирическое, то сугубо личное, но, как мне кажется, по делу. Мне пришлось жить и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Впечатлений о советском социализме накопил предостаточно. Иногда мои внуки, выросшие на Западе, спрашивают, как мы жили при коммунистах. Я отвечаю им: "Мы жили так же, как и вы. Общались, влюблялись, рожали детей, дожидались внуков. Нам казалось, что это нормальная жизнь. Другой жизни не было дано. Но когда люди, жившие за рубежом и считавшие советскую власть олицетворением социальной справедливости, приезжали к нам, прозрение было для них зачастую невыносимо тяжелым".

Вспоминается такой случай. В самом конце января 1996 г. в Давос, на Всемирный экономический форум, приехал лидер российских коммунистов Зюганов. Он характеризовал себя прирожденным социал-демократом. Но в его свите были новые коммунистические функционеры, проникнутые ностальгией по брежневским временам. Один из них в дискуссии с очень пожилым австрийским социалистом, свидетелем которой мне довелось быть, в качестве аргумента правильности своей позиции ссылался на десятки имен признанных на Западе ученых, писателей, других деятелей культуры, принявших коммунистические идеалы в их советской версии. Австриец возразил, сказав, что все эти люди в силу разных причин находились во власти политических утопий и иллюзий. Ни больше и ни меньше. Причем расставание с иллюзиями было нередко трагичным.

Это действительно так. Один из ярких примеров - судьба Назыма Хикмета, турецкого писателя и общественного деятеля, автора талантливых стихов, пьес, киносценариев и романов. В 19 лет он вступил в компартию. Когда ему было 32 года, за пропаганду коммунистических идей он был арестован и провел в турецких тюрьмах 17 лет. В 1950 г. ему была присуждена Международная премия мира. В 1951 г. Хикмету удалось вырваться из застенков и приехать в СССР. В коммунистической Мекке - Москве Хикмету пришлось очень быстро пересмотреть свои взгляды. В московской писательской среде в это время царил разгар антисемитской кампании борьбы с космополитизмом. На одном из выступлений перед писателями в 1952 г. Хикмету прислали записку с вопросом о его национальности. Он ответил: "Автора записки, судя по всему, интересует, не еврей ли я? У меня нет ни капли крови народа, давшего миру Спинозу и Чаплина, Эйнштейна и Маркса, Левитана и Ойстраха". По тем временам это ответ, требующий не только большого благородства, но и большого мужества. Хикмет никогда не был конформистом, и отношение к тому, что делалось в нашей стране, становилось с каждым днем все более критическим. Это был взгляд со стороны, непредвзятый и вместе с тем компетентный, способный увидеть то, что мы сами не замечаем или предпочитаем не замечать. Причем взгляд человека Востока. Он писал о культе личности Сталина, о засилье бюрократизма, о подавлении социалистическим обществом творческой личности. Поэтому пьесы его не ставили, а если и ставили, то через неделю-другую исключали из репертуара. Многие стихи и прозу не печатали.

Хикмет столько лет провел в условиях несвободы, что был органически не способен принять условия несвободы советской. И бедное его сердце не выдержало. Его московский друг вспоминал: "Когда я видел Хикмета, то испытывал невольную боль... Я думал о том, с какой безоглядностью он отдал свои лучшие годы притягательному и лживому призраку. Столько бессмысленных лет в темнице. Я вспоминал его голодовки, его обреченные мятежи, его кровоточащие строки: "Весной стократ тяжелее вечера в тюрьме..." Рожденный для жизни и служения красоте, зачем, зачем он принес себя в жертву угрюмой и мертвящей идее, несовместимой, по его же собственным словам, с духом земли, как с духом красоты вообще!"

Партия-государство

Термин "партия" применительно к Советскому Союзу вводит в заблуждение, поскольку он вызывает ассоциации с партиями западных стран. Между тем советское общество было, строго говоря, обществом не однопартийным, а беспартийным. Тот социальный феномен, который в Советском Союзе назывался партией, состоял, как известно, из множества игравших большую роль в жизни трудовых коллективов первичных партийных организаций, и авторитарно командующего ими партаппарата.

Еще в двадцатых годах советский поэт Владимир Маяковский написал стихи под заголовком "Советский помпадур". В них есть такие строки, посвященные типичному, на взгляд поэта, партийному чиновнику высшего уровня.

Победу масс,

позволивших ему

Надеть незыблемых мандатов латы,

Немедля приписал он

своему уму,

Почел пожизненной наградой

за таланты.

Со всякой массою такой

порвал давно,

Хоть политический,

но капиталец нажит.

И кажется ему,

что навсегда дано

Ему над всеми володеть и княжить.

Это написано в конце двадцатых годов. А что было в конце восьмидесятых, это нам и без свидетельств поэтов хорошо известно.

Партийный аппарат являлся частью системы государственности, причем частью особой. Во-первых, он был стержнем, остовом всей системы власти. Во-вторых, был такой частью власти, которая управляет всей остальной властью, то есть властью над властью. Вся система власти и управления обществом находилась под контролем партийного аппарата, являлась фактическим продолжением и разветвлением его. В кадровых и других важных вопросах жизни общества структуры так называемых ветвей власти (законодательной, исполнительной, судебной) служили марионетками в руках партийного аппарата.

Надо сказать, что объективно личная диктатура Сталина связана в известной мере и с тем, что возникла необходимость установить контроль над партаппаратом, учредить в стране еще какую-то сверхвласть. (Между прочим, тогда по заказу Кремля и были написаны приведенные стихи Маяковского.)

Сталинская система включала в себя партийно-государственный аппарат как свое орудие, но играл он второстепенную, подчиненную роль. Стержнем системы была клика людей, лично обязанных Сталину своим положением, предоставленной им долей власти. Это о них сказано одним из великих поэтов ХХ века Осипом Мандельштамом:

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подковы кует за указом указ

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

И естественно, в руках вождя опутывающая всю страну система сыска и репрессий, сотни концентрационных лагерей (архипелаг ГУЛАГ). В годы Большого террора партийный аппарат, даже его верхи, никаких гарантий безопасности не имел. Любой в любую минуту мог быть втянут в кровавую дьявольскую карусель террора.

Поэтому в 1956 г. при всем молитвенном благоговении перед недавно почившим Сталиным партия поддержала Хрущева. Партийный аппарат устал от непрекращающихся тайных угроз, от зыбкости своих привилегий, к тому же он ощущал нечто генетически родственное с Хрущевым, поэтому и пошел за ним.

Хрущев, игравший в годы Большого террора не последнюю роль в организации массовых репрессий в Москве и на Украине, стал одним из инициаторов "оттепели" во внутренней и внешней политике, реабилитации жертв репрессий. Он предпринял ряд энергичных мер по улучшению материального положения и условий жизни трудящихся. При нем советское общество стало более открытым. Однако сохранение в стране тоталитарного режима, подавление инакомыслия, расстрел рабочих демонстраций (Новочеркасск, 1962 г., и др.), произвол в отношении интеллигенции, вмешательство в дела других государств (вооруженная интервенция в Венгрии в 1956 г.), обострение противостояния с Западом (берлинский 1961 г. и карибский 1962 г. кризисы), а также политическое прожектерство (призывы "Догнать и перегнать Америку!" и пр.), обещания построить коммунизм к 1980 г. делали политику Хрущева непоследовательной и волюнтаристской.